«Отреченное знание». Изучение маргинальной религиозности в XX и начале XXI века. Историко-аналитическое исследование (2-е изд.)

Три ипостаси — мага, врача, пророка — тесно связаны друг с другом и не имеют четкой линии демаркации. «Психоаналитик» также является членом группы, его сфера — выходящее за пределы норм и сверхчеловеческое (superhuman). В условиях современной специализации и разрушения границ компетенций мы могли бы сказать, что два других деятеля бруновской магии — сам маг и пророк — исчезли. Но более вероятно, что они просто замаскировались в умеренных и дозволенных формах, и аналитик — одна из них, но не самая важная. В наше время маг занимается пиаром, пропагандой, маркетинговыми исследованиями, социологическими опросами, паблисити, информированием, контринформированием и дезинформированием, цензурой, шпионажем и даже криптографией — наукой, которая в XVI веке была ветвью магии. Эти ключевые фигуры нашего общества — просто продолжение бруновского манипулятора, следующие его принципам и заботящиеся о том, чтобы придать им техническое и имперсональное воплощение. Историки ошиблись, решив, что магия исчезла с приходом «количественных наук». Последние заменили магию, отчасти продлив ее мечты и цели с помощью технологии. Электричество, скоростной транспорт, радио и телевидение, самолеты и компьютеры воплотили в жизнь обещания, впервые выраженные в магии посредством сверхъестественных способностей мага: производить свет, постоянно перемещаться из одной точки пространства в другую, общаться с удаленными частями света, летать по воздуху и иметь в распоряжении безошибочную память. Технология, можно сказать, демократичная магия, позволяющая каждому насладиться сверхъестественными возможностями, которыми хвастался маг. С другой стороны, ничего не вытеснило магию с ее собственной территории интерсубъективных отношений. Поскольку они имеют оперативный аспект, социология, психология, прикладная психосоциология представляют в наше время непрямое продолжение возрожденной магии[775].

Этот отрывок один из самых показательных, но далеко не единственный. Далее Кулиану развивает идеи Бруно, говоря о том, что место мага ныне заняло государство, поскольку именно оно является новым манипулятором фантазмами. Он (отметим, уже не Бруно) делит современные государства на два типа: магические и полицейские. В чертах последнего легко угадываются образы стран Варшавского договора второй половины XX века. Они в стремлении защитить свою устаревшую культуру превращаются в тюрьмы, где все свободы — как иллюзорные, так и реальные — агрессивно подавляются. Эти страны значительно хуже магических государств, в которых вся система правления строится вокруг манипуляции фантазмами и через них — управлением массами и индивидами. Магия, как наука метаморфоз, заставляет такое государство быть вечно изменчивым к веяниям времени и перестраивать себя на ходу, всегда меняя ценности и ориентиры там, где полицейское государство не может предложить ничего, кроме тупого силового принуждения верить в то, что давно никого не убеждает. Несложно догадаться, что магическими являются страны современного либерализма, в условиях которого и писал свои работы Кулиану. Таким образом, в тексте исследователя мы встречаем образ вечной магии, «науки прошлого, настоящего и будущего»[776], по выражению Кулиану.

Но магия — не только универсальная наука манипуляции, это еще и психоанализ древности, ведь маг работает с образами, порожденными сферой человеческого познания. Уже отмечалось, что Кулиану сопоставляет идеи Бруно и Фрейда, но параллели не ограничиваются лишь психологией масс, получается, что Ноланец говорит о той же сфере бессознательного, исследование которой сделал своей главной сферой интересов Фрейд. Бессознательное выражает себя в образах, магия работает с образами, либидо творит историю и культуру, эротическая сила любви и вражды лежит в основе магического миросозерцания, описывающего мироустройство и способы управления им. Очевидны параллели между фантазмами и архетипами Юнга, эти сопоставления можно продолжать и далее. Как бы там ни было, в современном психоанализе Кулиану видит отголосок магического мышления эпохи Бруно. Не только в психологии и государственной машине, но и в иных формах социальной коммуникации — например, лечение болезней в современности сильно связано с восприятием человеком своей болезни, средства ее излечения и доктора, который ее лечит. То есть процесс исцеления и болезни во многом дело мира фантазии, мира фантазмов. Не лишним подтверждением тому служит эффект плацебо. Сходными рассуждениями изобилует книга Кулиану. Главной проблемой современности, согласно ему, является цензурирование сферы воображения, унаследованное от эпохи Реформации и ставшее фундаментом нововременного мировоззрения. Нежелание примириться с миром фантазмов, понять и познать его является корнем всех психических и социальных неурядиц современности. Книгу подытоживает характерная мысль:

…на этом вопросе книга завершается, не смея выразить четко надежду, которая может быть утопичной: что новый Ренессанс, возрождение мира, может преодолеть все наши неврозы, конфликты и разделения, существующие меж нами[777].

Итак, мы столкнулись со странным феноменом: ученый, предложивший редукционистскую когнитивную модель функционирования религии[778], разрушивший какие-либо попытки построения единой генеалогии западного эзотеризма, начинает мыслить как маг, применяя категории мировоззрения эпохи Ренессанса к современности без каких-либо объяснений и переходов так, будто они являются реалиями окружающей нас жизни. Но не стоит думать, что такие рассуждения встречаются лишь в «Эросе…», в «Древе гнозиса» мы также найдем двусмысленные сопоставления коммунистических государств Восточной Европы с низшими мирами, управляемыми злобными архонтами-демиургами[779], причем деятельность последних описывается применительно к конкретной судьбе автора книги[780]. Все это можно было бы рассматривать как простые фигуры речи, если бы в них не было вложено столько личных переживаний и экспрессии. Для Кулиану проблема магического манипулирования, сфера воображения и мир злобного демиурга были частью его жизни, частью судьбы, и мировоззрение Бруно он во многом перенял и сделал собственным мировоззрением, что не помешало ему оставаться ученым, последовательно применяющим редукционистские концепции в своем творчестве.