Дары джиннов

* * *

Не боялся, наверное, один Тамид, да ещё и радовался, что наконец-то отыщет родных. Своих мне видеть не хотелось, Фарры вполне хватило, и переставлять ноги по горной тропе вслед за тётушкой меня заставляла лишь мысль о таинственном огненном человеке.

Куда нас ведут, я догадалась прежде остальных. Уже смеркалось, мы забрались далеко в горы, но дорогу я узнала. Здесь мы скакали с Жинем верхом на буракки, спасаясь от кровавого хаоса Пыль-Тропы. Во рту появился вкус металлической пыли, и за поворотом крутой тропы в последних солнечных лучах стал виден Садзи, древний город рудокопов. Бывший, конечно: железных копей уже не существовало, после того как здесь порезвился мой брат Нуршем.

Только этот Садзи мало чем походил на прежнее скопище нищих развалюх, прилепившихся к склону горы. Их будто слизнули с горы тысячи прошедших лет, хотя прошёл всего лишь год. На самой окраине торчала уцелевшая стена с дверью и вывеской сверху: «Пьяный джинн» – тот самый бар, где я опоила Жиня и сбежала. Теперь вместо залитых пивом столиков у одинокой стены виднелся яркий цветной навес над грудой блестящего железа.

Тётушка Фарра остановилась и обернулась:

– Дальше с оружием нельзя, оставляйте здесь!

Близнецы разом подняли руки:

– Мы не в счёт.

– Я тоже, – проронил запыхавшийся Тамид.

Путь по скалистой тропе давался калеке труднее всех, но он упорно отвергал мою протянутую руку.

Оставались трое. Я с неохотой расстегнула кобуру на поясе, парни последовали моему примеру. Прежде чем передать револьвер тётке, альб лихо закрутил его на пальце. Мы с Жинем расстались также и с ножами.

– Это всё? – подозрительно прищурилась Фарра, осторожно прислоняя оружие к стене. Вокруг были навалены ружья, сабли, кинжалы и даже метательные бомбы – целый арсенал, странно смотревшийся в развалинах. – Если что-то припрятали, он заметит, имейте в виду!

Я знала о втором револьвере, заткнутом за пояс под рубахой у Жиня, а сама поигрывала в кармане одиноким патроном – фактически одно рабочее оружие на двоих.

– У меня нет больше ножей и револьверов, – сказала я честно, насколько могла. – Тётушка, что тут у вас такое?

– Мы осознали греховность нашего пути. – Она благоговейно сложила руки на халате, сразу растеряв в священном месте свою грубость, и склонила голову. – В гордыне своей мы хотели подчинить пески, возводя на них дома, вместо того чтобы кочевать, подобно пращурам…

В самом деле, вместо бывших убогих строений Садзи вокруг стояли сотни разноцветных шатров, заполняя серую монотонность горного склона буйством красок. А между шатрами – множество их обитателей, как в Пыль-Тропе, Шалмане и Садзи, вместе взятых. Люди бродили туда-сюда, сидели у костров, болтали и смеялись. Одни, собравшись в кучку, занимались починкой шатров, другие вырезали что-то из дерева. Мне вспомнился наш потерянный лагерь в Стране дэвов – тоже своего рода святилище, скрытое от мира.

Мимо нас пробежали двое детишек, и девочку я сразу узнала:

– Назима! – Услышав своё имя, младшая двоюродная сестрица резко развернулась, мотнув длинной косичкой, и взглянула на меня с опаской и недоумением. – Это же я, Амани. Разве ты меня не помнишь?

– Нет! – Преодолев страх, Назима шагнула вперёд, присматриваясь. – Амани умерла, так сказала мама. – Затем вдруг отскочила с внезапным ужасом в чёрных глазах. – Ты что, гуль-оборотень? Мама говорит, что это они прикидываются теми, кто умер.

Я хотела сказать, что гули боятся света и даже моя куфия не защитила бы гуля от солнца, но девочка уже кинулась прочь, выкрикивая на бегу:

– Гуль! Здесь гуль!

Люди оборачивались на её крик, и Жинь на всякий случай заслонил меня собой. К счастью, ни ружей, ни ножей тут ни у кого не было. Весёлая толпа безоружных и беззащитных людей.

– Тамид? – позвали вдруг из толпы. Голос женщины заставил меня вздрогнуть. Когда-то она вечно бранила меня за то, что я порчу её сына.

Мать моего друга протолкалась вперёд, и у меня заныло сердце. В последний раз я видела её, когда скакала на буракки с Жинем, а она, спотыкаясь, спешила к сыну, который корчился на песке с простреленным коленом – из-за меня. Перед тем как его силой увезли в Изман вместе с Широй.

Теперь лицо матери светилось робкой надеждой.

– Мама!

Припадая на протез, Тамид спешил навстречу по каменистой дороге, и надежда матери сменилась бурным счастьем. Мать со слезами радости заключила сына в объятия, засыпая вопросами: «Как ты? Что они с тобой сделали?», а потом бесконечно повторяя: «Ты живой! Живой!»

Я – невольная виновница всех бед её сына – застыла в тревожном напряжении, ожидая града упрёков, но их не последовало. Меня она даже не заметила. Главное – сын вернулся, а что с ним случилось, сейчас неважно.

– А где отец? – спросил Тамид, осматриваясь, но без особой надежды.

Мать покачала головой:

– Он не… Он счёл твоего отца недостойным. Он увидел, как тот с тобой поступил. – Тамид слушал, морщась. Он родился с кривой ногой, и отец хотел убить его, но мать спасла. – За это отец сгорел.

Похоже, ни мать, ни сын особо об этом не сожалели, и я не могла их осуждать. Интересно, многих ли ещё человек из-под горы счёл недостойными?

Я взглянула на тётушку. Лицо её болезненно кривилось. В тот памятный день, когда я ускакала на буракки с Жинем, из Пыль-Тропы увезли двоих, а вернуться было суждено лишь одному. Свою старшую дочь Фарре больше не увидит.

– Тётушка… – вновь начала я, – ваш внук… он в Измане. Шира назвала его…

– Что ей тут понадобилось? – прервал меня злобный возглас, который было невозможно не узнать.

«Ну и ну! Стало быть, расчёты с прошлым начать придётся не с матери Тамида».

Повернувшись, я встретилась лицом к лицу с Фазимом аль-Мотемом. Вот уж кого следовало бы осудить за грехи! Если даже он ещё не сгорел, то и мне не о чем волноваться. Фазим ухаживал за Широй, а затем пытался заставить выйти за него уже меня, угрожая выдать тайну Синеглазого Бандита. А нужны ему были только деньги, которые полагались мне за поимку буракки. Если это не грех, то что тогда?

– Довольно смело для преступницы показываться здесь снова, – прокаркал Фазим. Он казался ниже ростом – неужели это я так выросла? – Воровать у собственной семьи…

– Да ладно тебе, паренёк, – примирительно сказал кто-то.

«Мой дядя?»

Его было не узнать, если бы он не держал за руку малышку Назиму, которая всё ещё поглядывала на меня с опаской. Вместо солидного костюма лошадиного барышника – какие-то лохмотья, борода и давно не стриженные волосы.

Надувшись спесью и не слушая его, Фазим шагнул вперёд.

– На что он надеется, убогий? – буркнул под нос Жинь.

– Может, просто не заметил, сколько нас? – предположил Сэм, с любопытством разглядывая скандалиста, будто случайную муху, хотя тот мог быть опасен. Но только не против нас. – Признайся, Амани, ты разбила ему сердце?

– Ну не то чтобы… – Когда-то я боялась его, так же как тётушку Фарру, но по сравнению с султаном все, кто страшил меня в юности, теперь вызывали лишь смех.

– Ну что, Амани? – Фазим подошёл почти вплотную. Я краем глаза заметила сжавшийся кулак Жиня. («Ну нет, до драки доводить нельзя».) – Как насчёт…

Мои пальцы чуть шевельнулись, и песок в расщелинах камней забурлил, ворочая их и выдёргивая из-под ног. Этот трюк я переняла у альбов в Ильязе. Боль в боку вспыхнула и затихла, а Фазим опрокинулся навзничь и забарахтался на земле. Бешено выругавшись, он стал подниматься, вызывая смех зрителей. Кое-кто неуверенно двинулся на помощь, но я ведь его и пальцем не тронула. Тем не менее драка была не исключена.

Нас прервал крик за спинами людей:

– Он идёт! Дорогу, дорогу!

Толпа мигом раздалась, словно ткань, распоротая ножом, образовав прямой и широкий проход. Фазим торопливо вскочил на ноги и пригнул голову, отступая.

С колотящимся сердцем я повернулась, ожидая, когда появится таинственный ОН ‒ узник под горой, монстр из сказки моего детства! Неужели и правда джинн, прикованный к скале своими сородичами, теперь жжёт огнём недостойных спасения?

На другом конце лагеря, на каменистом склоне, стоял с поднятыми руками, то ли благословляя, то ли грозя, мой брат-демджи Нуршем.