Дары джиннов

Глава 23

От неожиданности я так сильно втянула воздух, что спичка погасла и пришлось доставать новую. Смех джинна прокатился эхом по невидимым во тьме стенам пещеры.

В сказках про джиннов их называют разными именами. Бахадур, к примеру, известен как Правитель Массиля, Творец Песчаного моря и Палач Абаддена. Отец греха – совсем другое дело, его история не какая-нибудь байка о жадном смертном, обманутом хитрым древним, или об исполненном желании праведного бедняка, даже не о любви джинна к принцессе.

Отец греха упоминается в святых книгах!

После того как Разрушительница принесла смерть в мир бессмертных и джинны создали людей, один из джиннов совершил первый грех, предав и своих собратьев, и человечество. Он стоял с другими, пока создавали Первого героя, но не радовался, как они, что теперь есть кому сражаться с врагом. В то время, когда они праздновали, тихо выскользнул и попытался убить Первого героя, чтобы не дать тому сразиться с Разрушительницей. Однако джинны успели схватить того, кто тайно встал на сторону врага и хотел лишить их последней надежды. Это предательство было первым, которое узнал мир.

Наконец я нащупала спичку и зажгла её. Красноватый огонёк дрожал в трясущейся руке.

– Говорят… – робко начала я и запнулась. Говорили, что предателя изгнали и заточили на небе среди звёзд, но теперь я знала правду. – Говорят, ты предал Первого героя.

– Да, говорят и такое. – Джинн полоснул меня искоса огненным взглядом. – Знаешь, ты немного похожа на неё. Казалось бы, за тысячи лет лицо должно было забыться, но она как живая стоит передо мной всё время, пока я сижу здесь во тьме – худшее наказание, чем любые оковы!

«Она?»

На всех изображениях, что мне доводилось видеть в святых книгах или в молельных домах, тот герой был сильным юношей в доспехах и с мечом. Впрочем, наверное, Отцу греха лучше знать.

– Первым героем была женщина?

– Ну конечно. Мои бессмертные братья гибли тысячами, выходя против Разрушительницы. Они понимали, что никогда не сравнятся мощью с врагом, а потому создали несокрушимого воина по её образу и подобию, а не по своему. – Горящий взгляд задумчиво устремился вдаль. – Её волосы были как ночь над пустыней, кожа – как песок, а для глаз мы выбрали цвет неба… Но я не предавал её! – Глаза-угольки вновь обратились на меня. – Я её любил! Полюбил ещё до того, как мои братья познали любовь. Потому и пытался уберечь от смерти! Она была слишком храброй и безрассудной, и я опасался, что с Разрушительницей ей не совладать. Мои братья не знали, что значит любить, тем более смертного, где им было понять? – Угольки полыхнули огнём. – А теперь весь мир замаран их лицемерием!

Он меня презирал. Я была живым свидетельством того, что один из сородичей, наказавших его за любовь к смертной, тоже оказался не без греха.

– Теперь-то они узнали, – горько усмехнулся он, – что значит дрожать за жизнь любимой, а тогда ими владел лишь страх за свою собственную. Та женщина была щитом их бессмертия, всего лишь полезным орудием, которое не обязательно спасать…

Догоревшая спичка обожгла пальцы, и я выронила её, вздрогнув от боли. Крохотный огонёк мигнул и пропал, оставив резкий запах дыма.

– Мои братья заточили меня здесь, чтобы не дать защитить Первую и подвергнуть их опасности, – продолжал отдаваться эхом во тьме голос джинна, – а смертному стражу у входа оставили неиссякаемые запасы пищи и воды, чтобы он никогда не оставлял свой пост. – Тот самый сундук, на который наткнулся Нуршем, поняла я. – Страж навещал меня каждый год и спрашивал, раскаиваюсь ли я, что предал собратьев. Отпустят, только если раскаюсь…

Я чиркнула новой спичкой, продолжая слушать.

– За краткий срок жизни первого стража я не раскаялся, тем более после того как он сказал, что она умерла, и Первым героем стали называть нашего сына. Второму стражу и всем следующим тоже не довелось услышать от меня мольбы о прощении. Смертные приходили всё реже, а потом перестали совсем, и теперь здесь появляются только мои так называемые братья, да и то лишь когда вспомнят. Зато они приносят новости. Последним приходил Бахадур. – Джинн вновь царапнул меня взглядом. – Он всё так же старается спрятать своих детей… с тех пор как первая дочь упала со стены – та, с солнцем в ладонях. У вас у всех такие же глаза, как были у неё. – («О ком он: о принцессе Хаве или о Первой?») – Прячет, но никогда надолго, потому что дарит вам слишком много силы. Думает, так для вас безопаснее, но из-за этого вы горите ярче других и сгораете быстрее. – Пламя спички в моих пальцах дрогнуло, но продолжало бороться за жизнь. – Бахадур так отчаянно защищает вас, что в конечном счёте губит.

– Тот Бахадур, которого я знаю, кажется совсем другим, – заметила я, скрывая горечь.

Вспомнился безжалостный взгляд отца, когда кинжал султана нацелился мне в живот. Полное равнодушие к моим упрёкам, что позволил убить мать, никаких угрызений совести. История его первой дочери, принцессы Хавы, погибшей, когда джинны вновь побоялись воевать сами. Ей Бахадур тоже не помог. Почему?

Теперь ответ легко угадывался: тот, кто пытался спасать людей, заканчивал примерно так же, как Отец греха.

Он понятливо улыбнулся, словно мог читать мысли по моим предательским глазам.

– Твой отец тоже хотел узнать, раскаялся я или нет, а явился он сюда двадцать лет назад… почти. – Можно высчитать и точнее. Мне семнадцать, как и Нуршему. Отец приходил ради узника под горой, а заодно соблазнил наших матерей. – Выходит, ты мне обязана, дочь Бахадура.

Из моей груди вырвался истерический смешок:

– Потому что, не будь тебя здесь, я бы не родилась?

Он выразительно позвенел кандалами. Спичка вновь погасла, и следующие его слова прозвучали в темноте:

– Полагаю, ты знаешь, как меня отблагодарить.

Шуршание спичек в коробке показалось грохотом в повисшей тишине. Огонёк вспыхнул, отразившись в огненных зрачках джинна.

Да, мне очень хотелось освободить его. Чтобы преодолеть непроходимую магическую завесу, такой союзник – просто находка. Тем не менее я не могла не спросить:

– Ты раскаялся?

Джинн медленно поднялся на ноги, взглянул на меня сверху вниз.

– Любила ли ты когда-нибудь, о дочь Бахадура? – грозно произнёс он, и я вдруг остро ощутила верёвку у себя на поясе, другой конец которой держал Жинь по ту сторону каменной толщи. – Разве ты не спасла бы любимого, невзирая ни на что?

Я молчала, не зная, что ответить. Заслонить любимого от пули своим телом – не вопрос, шрам у меня на боку это доказывает. Но подвергнуть опасности весь мир, как Отец греха… Поступила бы я так ради Жиня, хватило бы у меня эгоизма для этого? Или самоотречения, чтобы пожертвовать им?

– Нет, не раскаялся, – покачал головой джинн.

– Я всё равно могу дать тебе свободу.

Он вздрогнул от неожиданности – удачное начало. Прищурился, глянул искоса.

– Зачем это дочери благородного Бахадура?

«Какую часть правды ему сообщить?»

Я облизала пересохшие губы, раздумывая над ответом.

– Есть люди, которые мне небезразличны. Они умрут, если я не успею… – «Спасти их, как ты хотел спасти её» повисло в воздухе несказанным.

– Стало быть, сделка? – хмыкнул он. – Моя помощь в обмен на свободу.

– Вроде того, – кивнула я.

Пламя в глазах джинна вспыхнуло ярче, но преимущество было на моей стороне. Хоть и смертные, мы лучше разбираемся в своём мире, а я к тому же знала множество историй о таких сделках, за сотни лет их накопилось достаточно.

Пользу мог принести лишь добровольный дар со стороны джинна, всякая попытка перехитрить его неизменно заканчивалась конфузом. Одно неверное слово или неточный оборот речи, и утончённый разум древнего существа легко найдёт лазейку, доказав своё превосходство.

Он ненавидел меня, это ощущалось во всём. Одна из смертных, живущих лишь благодаря жертве возлюбленной, да ещё и дочь того, кто заточил его в пещере под горой! По доброй воле Отец греха ничего не даст.

– Ты уверен, что сможешь обмануть меня, – вздохнула я, стараясь привести мысли в порядок. – Думаешь, что я хочу подчинить тебя и отдавать тебе приказы. Нет, не хочу и не собираюсь.

– Чего же ты просишь, о дочь Бахадура?

– Мне не по силам состязаться с тобой в хитрости, о премудрый джинн. – Война, груз руководства и трудная дорога в самом деле основательно меня вымотали. – Не хочу взвешивать каждое слово, чтобы не оставить тебе лазейки. Я хочу, чтобы ты согласился исполнять мои желания.

Нет, не требования или просьбы, а именно желания. Я могла бы попросить свободы для своих друзей, на самом деле желая, чтобы они выжили, ведь смерть тоже в каком-то смысле освобождение. А проведи меня джинн сквозь стену Ашры, наружу могла бы выбраться Разрушительница, чего я вовсе не желала. Короче говоря, я хотела исполнения не приказов буква в букву, а самой сути своих желаний.

– Я прошу твоей помощи, – снова вздохнула я.

– Помощи? – Отец греха с любопытством поднял брови.

– Да, и если согласишься помогать, я прямо сейчас освобожу тебя из заточения… и от службы мне, когда дело будет сделано.

– Ты просишь многого, – задумчиво проворчал он, глядя на тускнеющий огонёк в моих пальцах. – Эта спичка последняя.

– Как и моё предложение… Я могу уйти отсюда без тебя. Ты без меня – не можешь.

– Что ж, я согласен.

– Скажи как положено!

– Амани аль-Бахадур, – произнёс он чуть иронично, но важны были только слова, – твои желания будут для меня законом. Я сделаю всё, что ты хочешь, в обмен на мою свободу от оков и в конечном счёте от тебя.

Хотелось как следует поразмыслить над его словами, но джинн сказал правду: времени совсем не оставалось. Последняя спичка.

– Скажи мне своё имя.

– Моё имя… я получил его так давно… – Джинн пожевал губами, выговаривая почти забытые звуки. – Меня зовут Загир.

– Загир, Отец греха! – повторила я громко, и в памяти тут же вспыхнули слова магического заклятия у входа, которое прочитал Тамид.

Произнеся все слова до конца на одном дыхании, я невольно сжалась, не зная, чего ожидать. Ударит гром, сверкнёт молния или барьер из железа, что сдерживает джинна, просто рассыплется, спадут кандалы…

Когда огонёк спички достиг пальцев, готовый потухнуть, Загир улыбнулся. Я увидела, как он переступает через железный барьер, а затем всё вокруг затопила тьма.