Дары джиннов

* * *

До Пыль-Тропы оказалось меньше дня полёта, хотя ещё не так давно Арча представлялась мне краем света. Покидать её было не жалко, хотелось скорее пуститься в путь, да и без Пыль-Тропы я могла бы спокойно прожить сотню лет и не вспомнить о ней ни разу. Так или иначе, слово демджи твёрдо: обещала по возможности доставить Тамида домой, значит, доставлю, тем более что компас Ахмеда бесполезно болтался у меня в кармане, больше не указывая дорогу.

Близость родного посёлка я ощутила, ещё не видя его. Пустыня под машущими крыльями рухха ничем не отличалась: та же голая монотонность песков, что и в окрестностях Арчи. Однако что-то необъяснимое, какая-то сила будто бы отталкивала меня. Солнечный жар вдруг стал каким-то мстительным, упрекая меня за бегство из родных краёв. А затем на горизонте нарисовалась тень на фоне ясного неба – очертания захолустного местечка, где я родилась.

Зажмурив глаза от встречного ветра, я наклонилась к пернатой шее Мазза и крикнула, чтобы он снижался. Подлетать ближе не хотелось.

– Отсюда доберёшься сам как-нибудь, – сказала я Тамиду, когда он слез со спины Изза. Здесь нас ещё никто не мог заметить, но и путь оставался недолгий даже для хромого. – Если прилетишь по небу, могут и подстрелить.

Неловко переступая на своём протезе, он поднял на меня глаза:

– А ты разве не пойдёшь?

Я решительно покачала головой:

– Ты хотел вернуться, а мне-то зачем?

Он понятливо кивнул:

– Ну тогда, наверное, до свидания.

– Наверное, – кивнула я в ответ со спины рухха. Нам ещё предстоял долгий полёт к горам, и надо было успеть до захода солнца.

Тамид хотел было сказать что-то ещё, но Жинь, сидевший позади меня, перебил его:

– Что-то не так.

Я обернулась, его глаза были устремлены на посёлок. Прищурившись на ярком солнце, я окинула взглядом дома. Вот деревянная крыша молельни, чуть выше соседних домов. Дальше дом моего дядюшки, а с другой стороны единственный двухэтажный дом Тамида. Когда-то, ещё не попав в султанский дворец, я думала, что в жизни не встречу семейства богаче.

Наконец до меня дошло, что имел в виду Жинь. Во всей Пыль-Тропе не наблюдалось ни малейших признаков жизни. Прежде даже в самую лютую жару кто-то появлялся на улице или в окнах, хоть какое-то движение, но было. Теперь посёлок выглядел необитаемым.

Выругавшись вполголоса, я соскользнула со спины Мазза, по-прежнему болезненно ощущая каждую минуту задержки. Хоть я и решила, что ноги моей больше не будет в Пыль-Тропе, но бросить здесь Тамида на съедение гулям и диким зверям или на голодную смерть никак не могла.

– Похоже, мы всё-таки идём с тобой, – вздохнула я.

Передвигаться пешком по сыпучим пескам было долго и мучительно тяжело, да ещё угнетала мысль, что именно здесь сложилась та часть моей натуры, от которой я так старалась избавиться до сих пор, – злая, беспокойная, себялюбивая. Несмотря на хромоту, Тамид держался впереди всех – в отличие от меня, родной дом притягивал его, – а я отставала. Заметив это, Жинь приостановился, поджидая.

– Знаешь историю про Ихафа-бродягу? – спросила я, всё больше нервничая при приближении к Пыль-Тропе. – Он оставил свой дом в пустыне и отправился биться со страшным гулем, что убивал односельчан. Когда он одолел его, в Измане праздновали победу целых сто дней. А потом…

– Потом он вернулся домой, – подхватил Жинь, надвигая куфию, чтобы прикрыть лицо от палящего солнца, – и снова стал мирно трудиться в поле. Мать рассказывала нам про него.

– Моя тоже. – Я взглянула туда, где когда-то стоял дом моей матери, прежде чем его сожгли. Может быть, когда-то мы с Жинем слушали эту сказку в один и тот же вечер перед сном, разделённые песками и морями, но под одними и теми же звёздами. – Только концовка мне никогда не нравилась. Как можно вот так просто вернуться домой к прежней жизни после битв с монстрами, спасения принцесс и пиров во дворцах бессмертных?

Глядя вперёд, Жинь задумчиво ответил:

– Когда-то я ни о чём так не мечтал, как о возвращении домой.

Он редко упоминал о Сичани, рассказывал только про хижину на берегу, где пахло морской солью. Одну комнату занимали братья-принцы, а другую – Далила с матерью. Пол был в тёмных пятнах от краски, которой Далила скрывала свои алые волосы. Крыша вечно протекала, и как-то раз Ахмед с Жинем, которому едва исполнилось шесть, украли в порту несколько досок, чтобы подлатать её. У Жиня так и остался шрам на ладони от ржавого гвоздя.

О той хижине оба они и мечтали в дальних плаваниях, пока Ахмед не связал навеки свою судьбу с песками Мираджа. Когда мать умерла, Жинь забрал сестрёнку и присоединился к брату. Новый дом они решили обрести здесь.

Перед глазами словно наяву возникла наша долина в Стране дэвов, тёплые вечера под звёздным небом и яркий шатёр, где я жила у Шазад целых полгода. Всё бы отдала за то, чтобы вернуться туда. Но тот родной дом у нас отняли… а затем и другой, когда султан устроил засаду в Измане.

А здесь родным домом и не пахнет ‒ нет у нас его больше.

Чем ближе мы подходили, тем очевиднее становилось, что в Пыль-Тропе царит мёртвое запустение. Ни одного звука не было слышно, ни одна занавеска в окнах не дёрнулась. У меня зачесался затылок от дурного предчувствия. Похоже, здесь опасно.

Мы с Жинем нагнали остальных у крайних домов и разом выхватили револьверы. Сэм справа от меня последовал нашему примеру, а близнецы превратились в огромных псов с острыми клыками. Убрав на миг палец со спускового крючка, я на всякий случай проверила свою власть над песком.

Мы зашагали вперёд по пустой улице. Дверь в дом Амжада аль-Хиямата была приоткрыта, в щель намело горку песка. Я распахнула дверь носком ноги и заглянула в темноту.

Пусто, но не совсем. Посреди комнаты остался низкий стол, а в сумраке спальни виднелась большая кровать. Всё остальное исчезло: одежда, посуда, пища – всё, что легко унести с собой. Однако признаков спешки не наблюдалось.

Выйдя вновь на яркий солнечный свет, я переглянулась с Жинем, который выходил из дверей молельни.

– Никаких следов драки, – пожал он плечами, – и не разграблено.

– Трупов тоже нет, – кивнула я. – Судя по всему, просто собрали вещи и ушли.

Тамид торопливо двинулся вперёд, подволакивая свой протез. На мой оклик даже не ответил. Я поспешила следом, заранее ощущая холодок ужаса.

Войдя в дом, я словно очутилась в забытом сне. Всё как в прежние времена, но в то же время иначе. Синие стены столовой, скрип половиц под ногами, за который я неизменно удостаивалась неприязненных взглядов хозяйки, будто дом жаловался на меня. Вот только пусто, как и у Амжада. Осталась только крупная мебель.

– Мама, ты где? – отчаянно крикнул Тамид, проковыляв к основанию лестницы и задрав голову. Подняться бы ему было слишком трудно. Да и что толку…

– Наверху тоже никого, – подтвердила я очевидное.

– Где же они тогда? – Он продолжал всматриваться в сумрак второго этажа, словно ещё надеялся.

– Не знаю.

– Неужели убиты?

Слово «да», к счастью, застряло у меня на губах.

– Нет, живы, – вздохнула я с облегчением.

Оставив Тамида в доме, где он вырос, я снова вышла на улицу, невольно ёжась от неприятной тишины. Убрала с лица куфию и двинулась по главной улице. Солнце жгло, будто взгляд свирепого родителя, готового разругать запоздавшего ребёнка.

«Вот и лавка… Интересно, не осталось ли на полу за прилавком пятен крови из раны Жиня, которую я зашивала?

“Я полюбил тебя ещё тогда, истекая кровью под прилавком на краю песков Захолустья… когда ты спасла мне жизнь, – сказал Жинь в Ильязе, считая меня спящей. – Когда мы оба ещё были прежними”.

Меняться мы начали здесь».

Дом тётушки Фарры стоял последним – ровно двести пятьдесят шагов от лавки, как я проверяла сотни раз, бегая туда-сюда. Чем-то он отличался от других. Дверь была закрыта. Может, игра воображения? Слишком уж хорошо я изучила этот дом. Тем не менее вошла я осторожно, а когда дверные петли скрипнули и солнечный свет рассеял темноту внутри, сердце заколотилось от волнения.

Пустота и тишина, как и у Тамида. А прежде какое было столпотворение – жёны, дети, беготня и шум. Ощущая то ли облегчение, то ли разочарование, я обошла комнаты. Вот и наша спальня с единственным окошком, в которое я пролезала по ночам.

Нет, и тут никого. Тем не менее в свете дня стало наконец понятно, почему дом выделялся. Пустой, но не заброшенный. Пол чисто выметен: ни пыли, ни песка. Окно тоже чистое, недавно помытое. Порядок тут поддерживали.

За спиной кто-то взвёл курок охотничьего ружья.