Друзья и герои

– Он очень хорош собой.

– В самом деле? – Алан пренебрежительно глянул на Уордена. – Наверное.

Саша не был хорош собой, но своим нежным обликом он напоминал пугливого дикого зверька. В Чарльзе Уордене не было ничего нежного. Один раз он попался на том, что смотрел на нее, но больше этого повториться не могло. Он отвернулся, и его надменный профиль навевал мысли о тяжелом и опасном характере. Алан продемонстрировал, что ему не нравится Уорден, и, возможно, справедливо.

Неприятный молодой человек, подумала она.

Когда им принесли вино, Гарриет поймала на себе веселый взгляд Добсона и сказала Алану:

– Как вы думаете, можем ли мы переехать в Академию? Возможно, Добсон замолвит за нас словечко.

– Вам там не понравится, – сказал Алан. – Это место напоминает какую-то чудовищную школу для девочек. Эта жуткая рыжая карга, мисс Данн, даже не позволяет бедному Диоклетиану спать на креслах.

Сидя в окружении веселых греков, Гарриет не желала слушать о мисс Данн, но Алан пустился в долгий рассказ о том, как мисс Данн тратит всю горячую воду на свою ванну, а потом ругает его за то, что он использовал остатки, потому что она хотела еще постирать чулки.

Гарриет рассмеялась. Она понимала, как невыносимо ему после года свободы и одиночества жить в своеобразном монастыре под покровительством тиранши. Однако его жалобы ничуть не разубедили ее. Ей вспоминалась просторная неухоженная комната Грейси, и она легко могла вообразить, как живет там, как размеренно, ясно и легко текут их дни. Она была по горло сыта неустроенностью. Война принесла с собой постоянную тревогу вместо надежд и усталость вместо успеха. Они тратили свои чувства напрасно, получая взамен лишь нестабильность и страх.

– Мне бы хотелось пожить упорядоченной жизнью ради разнообразия. Избыток хаоса утомляет. Через некоторое время начинает казаться, что только война и реальна – в отличие от остальной жизни.

– Или что война и является жизнью?

Она кивнула.

– Мне сложно было поверить, что здесь все живут так же, как и в мирное время. Когда прозвучали сирены, я практически испытала облегчение. Сразу стало понятно, что делать.

Алан рассмеялся, а несколькими минутами позже спросил:

– Вы бы хотели работать – если бы появилась работа?

– Разумеется.

– Когда прибудет миссия, нам надо будет расширяться. Пока что ничего не решено, но я, возможно, смогу вам кое-что предложить. Посмотрим. О! – вдруг добавил он довольным голосом. – А вот и наш друг.

Гай был не один. Он бурно обсуждал что-то с молодыми людьми в униформе ВВС, среди которых был и бородатый пилот, которого несли на руках мимо «Зонара». По голосу Гая чувствовалось, что он уже много выпил.

Появление этой компании привлекло всеобщее внимание. Даже за столиком Куксона умолкли и уставились на новоприбывших. Шедший во главе Гай помахал Добсону, и тот, сам уже не слишком трезвый, вскочил и пылко обнял Гая.

– Добро пожаловать, – сказал Алан. – Добро пожаловать.

Гай представил собравшихся – многословно, но крайне туманно, поскольку нашел своих спутников бесцельно бродившими по Плаке и сам не знал, кто они такие.

Раскрасневшийся официант, гордый тем, что за его столик пришли британские летчики, притащил им все стулья, какие смог найти, и с подобающей настойчивостью усадил гостей. Он настоял на том, чтобы по одну сторону от Гарриет сел пилот, а по другую – бортовой стрелок. Пока их рассаживали, она взглянула на Чарльза Уордена и обнаружила, что он вновь наблюдает за ней. Он вопросительно улыбнулся ей, но теперь был ее черед отвернуться, что она и проделала с видом, говорившим, что вокруг нее достаточно мужчин и она прекрасно обойдется без него.

Она спросила, как зовут пилота.

– Сюрприз, – ответил он.

В каком смысле? Просто Сюрприз. Но есть же у него другое имя? Он с улыбкой потряс головой. Если оно и было, он позабыл его.

– Почему вас так зовут?

Он рассмеялся и ничего не сказал. Развалившись на стуле, он полуприкрыл глаза и ее расспросы воспринимал как шутку. Он уже ничего не понимал и просто смеялся.

Гарриет повернулась к бортовому стрелку – мужчине постарше по имени Зиппер Коэн.

– Расскажите мне, почему его зовут Сюрприз, – попросила она.

– Когда полковник увидел его, то так удивился, что свалился со стула, – ответил Коэн.

– Но почему?

– Из-за его бороды.

– В воздушных войсках не принято носить бороду, верно? А как ему это удается?

– Да ему всё удается.

Штурман по имени Чу Бакл, худой остроносый парнишка, в мирное время наверняка был угрюм и необщителен. Он и сейчас не говорил ни слова, зато хохотал без остановки.

Гай был пьян, но его спутники были еще пьянее и избегали любых серьезных тем так же ловко, как слепой огибает препятствия. Только Коэн был готов беседовать. Он открыл портсигар и продемонстрировал Гарриет спрятанную в крышке фотографию. Он пристально глядел на нее, пока она рассматривала изображенную на фотографии молодую женщину с ребенком на руках.

– Жена и дочка, – сказал он.

Из всей компании он казался единственным, кто твердо стоял на земле. Когда Гарриет вернула ему портсигар, он некоторое время разглядывал фотографию, которая служила для него связью с реальным миром. Но это мгновение продлилось недолго: он захлопнул портсигар, убрал его и стал спрашивать, что творится с местными девушками. Гарриет была единственной, кто улыбался ему в этой стране!

– Гречанки на нас даже не смотрят, – жаловался он.

– Так они блюдут верность своим мужчинам, находящимся на фронте.

Коэн расхохотался.

– Надеюсь, моя старушка мне так же верна!

Алан, окруженный буйно веселящимися молодыми людьми, попытался поговорить с Баклом, который сидел рядом. Почему их разместили так далеко от линии фронта?

Бакл хихикнул. Он привык к происходящему, но не пытался ни во что вникать. Когда ему задавали прямой вопрос, он понимал, что от него чего-то ждут, но не понимал, чего именно.

Война выбила его из привычных рамок, но не дала ничего взамен. Он посмеивался, качал головой и снова посмеивался.

Зиппер объяснил, что греки, боясь спровоцировать гитлеровскую коалицию, разместили британцев вдали от линии фронта, надеясь, что немцы их не заметят.

– Мы кое-как слетали в Албанию и вернулись. Когда мы приземлились прошлой ночью, у нас не оставалось ни пинты топлива.

– А если вас принудят сесть? – спросил Алан.

– Это дружелюбная страна, – со смехом ответил Зиппер. – Не ущелье Смерти[31].

При упоминании этого ущелья все снова расхохотались, а Бакл глубоким хриплым голосом пояснил:

– Там режут яйца.

Все снова покатились со смеху.

Через некоторое время троим присутствующим за столом гражданским лицам поведали, что при захвате пилота в ущелье Смерти арабы требовали выкуп, а чтобы доказать, что и вправду удерживают пленника, посылали части его тела командиру.

Когда Коста снова вышел, веселье разделилось на два очага. Под всеобщие аплодисменты Коста кланялся и махал летчикам, чтобы показать, что они в равной степени являются центром всеобщего торжества. Британцам послали вина и в качестве особой почести положили в бокалы дольки яблок. Гай и Алан заказали еще несколько бутылок, чтобы ответить на этот жест. Бокалы путешествовали туда и обратно, вино посылали Косте, хозяину заведения и официантам, и вскоре все столы вокруг были уставлены стаканами – пустыми, наполовину полными и налитыми доверху. Весь ресторан покачивался от выпитого, и сам воздух дрожал от восторга, любви и ликования.

Вдруг один из официантов, мужчина средних лет, худой, словно уиппет[32], выбежал в центр зала и пустился в пляс. Окружающие зааплодировали. Куксон и его спутники наблюдали за происходящим; они не хлопали, но вид имели весьма одобрительный.

Гай ликовал. В последнее время он страдал от избытка нерастраченной энергии, тогда как мужчины вокруг были заняты делом, и теперь казалось, что его ничто не остановит. От него словно исходило сияние, которое охватило и соседние столики, и даже летчики постепенно разговорились: они шумно повествовали, как их каждое утро в одно и то же время отправляли летать над Влёрой[33]. Это было задумано как двойной блеф. Предполагалось, что итальянцы сочтут такую тактику невероятной и не будут к ней готовы.

– Но эти черти каждый раз нас ждали! – провозгласил Коэн, а Сюрприз так и затрясся от смеха.

– Храни Господь греческие воздушные силы! – сказал он. – Они готовы летать на чем угодно. Они бы и на подносах летали.

Вино, которое им посылали, предназначалось не только летчикам, но и самому Гаю. Для греков он был почетным греком, для военных – почетным военным. Понимая, что никогда в жизни не сможет привлечь к себе столько внимания, Гарриет тихо гордилась супругом.

Теперь танцевали уже шестеро, и аплодисменты переросли в ритмический аккомпанемент, наполнивший собою весь зал. К несчастью, когда веселье достигло апогея, майор Куксон решил увести свою компанию. Он сообщил окружающим, что это был чудный вечер, но он пригласил друзей на ужин и должен вернуться в Фалирон, чтобы встретить их. Его спутники поднялись с очевидной неохотой. Гарриет почувствовала на себе взгляд Чарльза Уордена, но продолжала смотреть на Коэна.

С уходом Куксона танцы прекратились. В наступившей тишине Бакл запрокинул голову и запел на мотив «Клементины»:

Пролетаю я над Влёрой
Ровно в семь, как по часам.
Те же цели, те же пушки,
Тот же стыд и тот же срам.
Капитан велит стрелять нам,
Чтоб запас не истощить.
Попадешь – пойдешь на небо,
А иначе – не взыщи.

Под всеобщие аплодисменты Бакл медленно взобрался на свой стул, затем на стол, поклонился всем собравшимся, после чего так же осторожно слез и заснул среди бутылок.

Алан сказал, что мальчиков пора везти обратно в Татой. Он пошел искать такси, а Гай разбудил Бакла и начал выводить их на улицу. Тем временем Добсон окликнул их:

– Эй, вы двое! Мы собираемся устроить просмотр кинофильма в помощь греческим войскам. После этого планируется прием.

Гай обернулся к Гарриет:

– Ты хочешь пойти?

– Да, очень.

– Так иди же!

Продолжая пребывать в экстатическом настроении, он приобнял ее за плечи и сказал:

– Ты же знаешь, что если хочешь куда-то пойти, то тебе надо только сказать об этом. Чего бы ты ни захотела – просто скажи мне. Ты же знаешь, да?

Он говорил так убедительно, что Гарриет только и оставалось, что ответить:

– Да, дорогой, разумеется.