Горгона и генерал

4

Тощего тюфяка, на котором Трапп проводил свои ночи последние пять лет, на своем месте не оказалось.

— Эухения! — завопил опальный, но все еще великий генерал.

Тощая старуха заглянула в комнатку очень быстро — уже через двенадцать минут.

Сухое, строгое лицо её не выражало ничего, но чистый чепец на волосах явно нервировал вдову, и она то и дело непроизвольно дергала головой, словно пытаясь избавиться от напасти. Её живот вздувался, словно она была на последнем месяце беременности.

— Где? — коротко и скорбно спросил Трапп, хотя в общем-то догадывался. Но не в его правилах было обвинять людей без веских причин.

Эухения молча и равнодушно смотрела на него, даже не думая отвечать.

— Спасибо, — с чувством ответил Трапп и потрепал её по плечу. Потом похлопал по круглому твердому животу. — Тыква? — озадачился он.

Старуха накрыла руками передник, после чего развернулась и побрела в сторону кухни.

Трапп помотал головой, стараясь не думать о том, куда делись все тыквы из холла и почему Эухения их теперь носит под подолом, а потом направился туда, где не был уже несколько лет.

На второй этаж.

Дверь в одну из спален была открыта, и оттуда падал яркий свет.

Горгона стояла посреди комнаты, а две её горничные избавляли её от пышных юбок.

— Бенедикт! — с кокетливым возмущением воскликнула гангрена. — Ваша спальня в другом конце коридора!

Не отвечая, Трапп прошел мимо трех женщин, следящих за ним с озорным любопытством, откинул в сторону все еще влажный после стирки полог кровати, сграбастал своими длинными огромными руками нежное одеяло и воздушную перину, и также молча зашагал к выходу.

Одна из горничных, рыжеволосая, полная веснушек и кудряшек, преградила ему дорогу.

— Но, сэр! — укоризненно сказала она и потянула перину на себя.

— Уйдите с дороги, Мэри.

— Я Пегги!

— Это, милая, просто чудесно.

Поскольку руки у него были заняты, Трапп широко улыбнулся ей. На секунду показалось, что в его челюсти что-то сломается, так давно он этого не делал, а потом он сообщил воркующим, мягким голосом:

— Вы потрясающе красивы, Пегги, — и, перегнувшись через пышный ворох пуха и шелка, легко чмокнул горничную в щеку.

Она слабо покачнулась, и Трапп обошел её.

Другая горничная, пышнотелая брюнетка, выставила вперед руки, будто играла в прятки.

— Отдайте перину, — сурово потребовала она.

— Но-но, Маргарет, полегче.

— Аврора.

— Как вам идет это имя! — вскричал Трапп восторженно, сделал движение влево, нырнул вправо и победно вышел в коридор.

Гангрена, в панталонах и корсете, выскочила следом.

— Верните мою перину!

— А вы отдайте мой тюфяк.

Он остановился, давая себе удовольствие полюбоваться этой тонкой фигуркой с рассыпавшимися по обнаженным плечам волосами. Горгона все еще была в пудре и мушках, и тяжелые бриллианты в её ушах бросали на её лицо сложные тени.

— Ваш тюфяк я сожгла, — брезгливо ответила Гиацинта. — Но вам подготовили прекрасную спальню с удобной кроватью…

— Я не сплю в кроватях… один, — вежливо уведомил её Трапп. — Если вы собираетесь последовать за мной, то наденьте башмаки. Здесь ужасно холодный пол.

Пальцы изящных ног в тонких чулках сами собой подогнулись.

— Фривольность давно протухшего ловеласа? — скрестив руки на груди, фыркнула гангрена. — Да бросьте. Эти ваши замашки устарели еще в прошлом веке.

— Ну, зато у меня есть новая перина. Не такая удобная, как тюфяк, но я привык к лишениям.

— Вы не бросите мою перину на пол в вашей грязной конуре!

— На что поспорим?

Горгона так и стояла, сверля его взглядом. У неё были странные, слишком темные глаза, в матовости которых не было никакой женственности.

Глаза расчетливой, холодной стервы.

— Смотрите, мышь, — без всякого выражение произнес Трапп.

Горгулья даже не попыталась взвизгивать или подпрыгивать. Лишь вздернула бровь и сказала ледяным голосом:

— Вы взбалмошный, никчемный солдафон.

— А вы отравительница.

«И?» — невозмутимо просигналила ему вторая бровь.

— Лучше занимайтесь своими делами и не лезьте ко мне, — посоветовал мерзавке генерал.

— Да кому вы вообще нужны!

— Вот именно.

— Я вам больше не скажу ни слова!

— Договорились.

Перина была не такой удобной, как тюфяк, но Трапп умел спать в любых условиях.

В этом он был настоящий мастер.

— Бенедикт! Бе-не-дикт!

Ласковый мелодичный голос кружил вокруг, напоминая о раннем детстве, запахе скошенной травы, нагретом солнцем цветущем луге.

— Бенедикт.

Открыв один глаз, Трапп увидел крупную брошь, потом золотистое кружево, потом изящную шею, а потом и две до смерти надоевшие ему мушки.

— Господи, гематома, что вам нужно?

— Гиацинта.

— Гангрена.

— Гематома.

Он захохотал и отвернулся к стене.

— Ступайте к черту, Гиацинта.

Позднее утро подбиралось квадратом света к любимой генералом трещине на стене.

— Я подумала, — ласковым лживым голосом заговорила горгона, — что хорошо бы нам поладить. Плохо, если мы будем ругаться. Давайте позавтракаем вместе и выпьем несколько примиряюших бокалов отличного вина из личных запасов его величества.

— К черту.

— У меня есть неплохой сыр и холодная говядина.

Рывком сев, генерал откинул с лица спутанные черные волосы, мимолетно отметив щедрую прядь седины в них.

— Эухения, чтобы тебя черти слопали! — завопил он. — Где мой завтрак?

— Вот же он, — отозвалась горгулья нежно.

Она сидела на полу перед ним на низком пуфике. Коротколапый столик был накрыт к завтраку. Сыр и мясо, хлеб и яблоки. И огромный, пузатый кувшин вина.

Трапп потянулся к кувшину, открыл пробку, понюхал, сделал большой глоток, прополоскал рот и выплюнул вино в открытое окно.

— Подлец! — послышалось оттуда шипение подслушивающей Авроры.

— Да не пытаюсь я вас отравить, — с досадой сказала Гиацинта.

— Отравить, может, и нет. Но напоить — еще как пытаетесь. Грандиозные планы на день, госпожа Де Ла Кру Кра?

— Де Ла Круа-Минор-Стетфилд-Крауч. Неужели так сложно запомнить?

— У меня для вас плохая новость, — отламывая себе внушительный кусок хлеба, сказал Трапп, — чтобы меня напоить, кувшина будет недостаточно. Понадобится целый бочонок. Так что вы задумали, милая?

Она глядела на него с такой ненавистью, что аппетит у него разыгрался не на шутку.

— Я ожидаю гостя, — процедила Гиацинта. — И мне вовсе не улыбается принимать его в вашем присутствии.

— Так бы сразу и сказали, — благодушно отозвался генерал, отдавая дань и сыру, и мясу. — А масла вы не захватили?.. Я могу пойти прогуляться.

— Правда?

— Конечно.

Он разлил вино по высоким бокалам и протянул один из них сидящей перед ним интриганке.

— Угощайтесь.

— Я не пью по утрам, — высокомерно заявила она.

Он вздохнул.

— Я так и думал, — с некоторой даже грустью проговорил Трапп.

С сожалением оставив еду, он аккуратно отодвинул столик в сторону. Гильотина с опаской наблюдала за ним. Одним стремительным движением скользнув вперед, он оказался за её спиной, плотно прижав её к своей груди. Даже не пытаясь ослабить захват, запрокинул назад её голову, довольно неласково потянув за волосы.

— Пейте, — велел он, поднеся бокал к её рту.

— Вы с ума сошл…

Трапп не дал ей договорить, вливая вино в открытые губы. Она зарычала, сжала зубы, попыталась выплюнуть, но он закрыл её рот рукой, и ей пришлось сделать глоток.

Так, офыркиваясь и отплевываясь, она и выпила оба бокала, не в силах противостоять его вежливым уговорам.

После чего с такой яростью вцепилась в его ладонь зубами, что он только глухо охнул.

— Дурак! — крикнула Гиацинта, едва не плача.

— Вы же хуже бродячей собаки, — разглядывая укус, пожаловался Трапп.

— Вы просто мерзкий, отвратительный… хрппп.

— Простите?

Но она только снова всхрапнула и тяжело привалилась к его груди.

— Эухения! — крикнул Трапп, укладывая крепко спящую горгулью на свою перину. — Заварите чаю! Мы ждем гостей.