Горгона и генерал

42

Что-то радостно заверещал Джереми, но Питер Свон шустро схватил мальчишку в охапку и вынес его, брыкающегося, вон.

Трапп спрыгнул с подоконника и показал на платья:

— Это для меня?

— Нет, — медленно ответила Гиацинта, внимательно разглядывая его. — Для меня. Не думаю, что хоть одно из них тебе подойдет… Впрочем, если ты очень хочешь, то можешь надеть вон то, сиреневое.

— Почему именно это? — заинтересовался Трапп.

— Оно мне нравится меньше других.

Генерал выглядел здоровым, по крайней мере, обе его руки и ноги были на месте. Он похудел и загорел, был гладко выбрит и одет в потрепанный капитанский мундир, явно с чужого плеча. Из-под мундира выглядывала одна из его любимых белых шелковых рубашек.

Быстро приблизившись, Гиацинта отвела назад его волосы, чтобы убедиться в целостности обоих ушей, ощупала его голову и велела:

— Открой рот.

Зубы тоже были в полном составе.

— Что ты, черт возьми, делаешь? — спросил Трапп, когда она принялась проверять его ребра.

— Кажется, ты цел, — пробормотала она себе под нос.

— Ты что, инспектируешь свое имущество? — спросил он с улыбкой в голосе.

Гиацинта вскинула голову, негодуя, как это он еще смеет улыбаться, но Трапп смотрел на неё с такой пронзительной добротой и нежностью, что все едкие слова превратились в тугой ком, который застрял прямо в горле, мешая дышать.

Накатила позорная слабость, и она непроизвольно ухватилась за его плечо, и сильная рука в ту же секунду обвила её талию, прижимая к широкой груди.

— Привет, — прошептал Трапп ей на ухо, — я ужасно соскучился.

Его губы скользнули по её щеке, нашли рот, она ощутила короткий и крепкий поцелуй, на который даже не успела ответить, потому что Трапп вздохнул и по-медвежьи стиснул её в своих объятиях. Гиацинта пискнула, мертвой хваткой окольцовывая его шею, прижимаясь еще плотнее, так, что дышать стало совсем нечем, но это сейчас было совершенно не важно.

— Тише, тише, — невнятно проговорил Трапп, чуть отстраняясь, — не убейся об меня, дорогая.

Он обхватил её лицо своими большими теплыми руками, погладил пальцами скулы и медленно, чувственно поцеловал, отчего Гиацинта покрылась мурашками.

До встречи с Траппом она вообще не любила целоваться, не понимая, что в этом занятии приятного.

А сейчас она ощущала, как горячая волна от макушки до пяток проходит сквозь неё, и не было ничего более прекрасного в этом мире, чем ощущать, как его губы ласкают её губы, а язык сплетается с её языком, и его огромное родное тело прижимается к ней, а руки обхватывают со всех сторон и дарят ни с чем не сравнимое чувство защищенности.

Была бы её воля — она бы ударила его дубинкой и оттащила за волосы в какую-нибудь пещеру, завалила бы вход большим валуном и не выпускала бы на волю долго-долго.

Но сейчас были дела поважнее.

— Пойдем, — отрываясь от него с болью, как от ободранной кожи сказала Гиацинта и, взяв Траппа за руку, повела наверх.

Просторная комната была залита солнечным светом, и кружевной полог откинут наверх, позволяя летнему свежему воздуху свободно обволакивать ажурную детскую кроватку.

— Полюбуйся, — скрестив руки на груди обвиняющим тоном объявила Гиацинта. — Твоя дочь.

Няня, дремавшая в кресле у окна с шитьем на коленях, встрепенулась.

Трапп осторожно, едва не на цыпочках, приблизился к кроватке и, вытянув шею, заглянул внутрь.

У него стало такое глупое, счастливое, потрясенное, восхищенное, изумленное и беззащитное лицо, что Гиацинта испытала острый укол ревности.

Как бы то ни было, теперь она всегда будет на втором месте, и с этим уже ничего не поделать.

У Траппа было огромное, как он сам, сердце, но даже оно не могло принадлежать сразу двоим.

Склонившись, он продолжал взирать на младенца, и, черт его побери, на его глазах выступили слезы.

Гиацинта подошла к ним ближе.

— Можно её разбудить? — спросил Трапп взволнованно. — Я хочу увидеть её глаза.

— Нельзя будить спящих детей! К тому же, рассердить эту девчонку легко, а вот усмирить — невозможно, — предупредила Гиацинта. — Лучше подождать пятнадцать минут, когда наступит время кормления. Что?.. — спросила она, рассердившись на его быстрый, внимательный взгляд, коснувшийся её лица. — Я консультировалась с Алисией. Она сказала, что детям нужен режим.

— Как ты её назвала? — спросил Трапп, снова обращая всё свое внимание на безмятежное спящее личико.

— Никак, — пожала плечами Гиацинта. — Я не была уверена, что имею право давать ей имя. Но иногда я называю её Катариной.

— Катарина, — повторил Трапп задумчиво, словно пробуя это имя на вкус. — Ты такая красивая, Катарина, — прочувствованно проговорил он, — я буду любить тебя вечно.

Гиацинта сглотнула, в животе стало жарко-жарко, и она не удержалась от того, чтобы положить руку на плечо генерала.

— Я схожу на кухню за молоком, — сказала Магда, вставая с кресла.

— У нас нет кормилицы? — огорчился Трапп.

Гиацинта смерила его презрительным взором.

— У нас есть три няни, Эухения и молоко Алисии. Кормилицы у нас нет.

«И только посмей мне что-нибудь сказать», — мысленно продолжила она.

На самом деле они перебрали трех кормилиц, но одна вдруг уехала в деревню, вторая заболела, а у третьей ни с того ни с сего кончилось молоко. Тогда Гиацинта плюнула на это дело и договорилась о поставках с Алисией.

Несколько раз в день из дома Траппов прибегал мальчик-посыльный, принося контрабандный напиток.

Сделка хранилась в строжайшем секрете от мегеры, которая по какой-то причине считалась генеральской женой.

— Ну нет кормилицы и нет, — покладисто согласился Трапп и сжал ладонь Гиацинты на своем плече. Потом потерся о неё щекой и легко поцеловал. — Моя дочь, — сказал он. — Ты можешь в это поверить?

— Конечно могу. У этого ребенка, — сухо уведомила она, — голос, как у гренадера, и упрямство, как у ослицы. В вашем родстве можно не сомневаться.

Трапп засмеялся так довольно, словно услышал самую лучшую похвалу.

Вернулась Магда с рожком подогретого молока.

— Хотите её покормить? — предложила она генералу.

Он закивал с такой готовностью, что как только у него голова не оторвалась.

— Как страшно, — доверчиво признался он Гиацинте, — вдруг я её сломаю?

— Да, получилось бы нескладно.

Магда осторожно передала младенца генералу. Катарина уже беспокойно причмокивала губами, еще не проснувшись окончательно, но уже предчувствуя молоко.

Присев в кресло, Гиацинта задумчиво глядела на Траппа с младенцем на руках.

Картина, как ни странно, была очень правильной.

— Она посмотрела прямо на меня! — ахнул генерал. — Дорогая, она пьет молоко! Господи, это чудо, — он помолчал, наслаждаясь моментом. Потом спросил куда более грустно: — А Лиза?..

— Её похоронили на городском кладбище. Питер покажет тебе где.

— Как печально. Она была славной.

Это было правда печально. Если бы эта женщина осталась живой, у Гиацинты было бы куда меньше хлопот.

Когда дочь Траппа покончила с молоком, она повозилась, поморгала, открыла свой крохотный рот и начала вопить.

Гиацинта невольно рассмеялась, увидев, как испуганно подпрыгнул великий генерал.

— Не пугайся так, — пытаясь перекричать трубный рев, воскликнула она, — доктор говорит, что эта девица так проявляет характер. Ребенок абсолютно здоров.

Трапп торопливо вручил девочку няне.

— Это ненадолго, — утешила его Гиацинта, — минут на десять. Потом это чудовище станет опять человеком. Хочешь, мы перейдем в более тихое место?

— Да, пожалуйста, — взмолился Трапп.

— Мужчины, — подмигнула она девчонке, — всегда сбегают от трудностей. Запомни это, крошка Кэт, и в жизни рассчитывай только на себя.

Трапп оскорбленно нахмурился, потом рассмеялся и протянул руку Гиацинте.

Они прошли через пустынный холл, миновали узкий коридор, потом Гиацинта толкнула одну из дверей, приглашая Траппа в свою личную гостиную. Тщательно заперев замок, она последовала дальше — кабинет, будуар, и, наконец, спальня.

И на каждой из дверей она задвигала засов.

— Ого, — произнес Трапп, — какие серьезные у тебя намерения…

И осекся, увидев решетки на окнах.

— Теперь я живу так, — мрачно проинформировала Гиацинта, — но мне не хотелось бы сейчас об этом говорить. Куда именно тебя ранили?

Трапп молча ткнул себя в бок.

Гиацинта сосредоточенно усадила его на кровать, стащила с него чужой мундир, распахнула рубашку.

— О, господи, — вырвалось у неё при виде безобразного рубца.

— Рана не так уж и серьезна, — начал оправдываться Трапп, — доктор сказал, что шрам станет значительно бледнее со временем… — и осекся, когда Гиацинта опустилась на колени между его ног и прикоснулась губами к рубцу. Прижавшись щекой к его бедру, она посмотрела на него снизу вверх. Ресницы Траппа дрогнули.

— Как это произошло?

Он вздохнул.

— Ты меня возненавидишь, — совершенно несчастным голосом начал генерал, — но я пострадал, спасая жизнь Найджелу Бронксу. Прости меня за это.

— Он тебе рассказал? — тихо спросила Гиацинта, с удовольствием ощущая, как Трапп рассеянно ерошит её волосы.

— Рассказал. Он думал, что я умру, и решил облегчить свою совесть. Пытался выпросить прощения.

— Выпросил?

— Нет, — коротко и безоговорочно ответил Трапп.

— Где он сейчас?

— Остался в регулярных гарнизонах на землях канагайцев. Не думаю, что мы увидим его здесь в ближайшее десятилетие. Тебе не стоит переживать по этому поводу, дорогая. Одним шрамом больше, одним меньше…

— Восемнадцать, — сказала она, улыбаясь.

— Что? — не понял генерал.

— На твоем теле было восемнадцать шрамов. Теперь их стало девятнадцать.

— Ты их считала? — глухо спросил Трапп и, склонившись, подтащил Гиацинту вверх, усадив её на свои колени. И снова поцеловал её — уже явно всерьез. Она буквально физически чувствовала, как в ней зарождаются страсть и неистовство. Горячие шероховатые губы скользили по шеё и груди, руки спускали лиф вниз, обнажая горошины сосков, распускали шнуровку на платье, тянули подол вверх и гладили колени.

Им пришлось встать, чтобы избавить её от одежды, и Гиацинта ликующе засмеялась, когда он присел, поставил её ступню на свое колено и принялся стягивать чулок.

Она еще помнила, как он вот так же приседал перед ней на корточки в Изумрудном замке и его пальцы ласкали её щиколотки.

— Как ты прекрасна, — сказал Трапп, медленно поднимаясь и отступая на шаг назад, чтобы охватить её своим взглядом целиком.

Обнаженная и торжествующая, она плавно покрутилась, демонстрируя всё, чем была богата.

Генерал издал низкий горловой звук и подхватил Гиацинту под ягодицы, опрокидывая их обоих в постель.

— Черт, — выругался он и достал из-под подушки револьвер.

— Ах да, — Гиацинта бросила оружие на пол. — Подожди минутку, — перекатившись, она извлекла из-под другой подушки кинжал и тоже выкинула его. — Вроде всё.

Трапп попытался что-то сказать, но она не дала ему такой возможности, притягивая его к себе и целуя до тех пор, пока встревоженная морщинка между его лохматыми бровями не разгладилась.