Превзойти себя самого. Том 1

Глава 18. У неё есть только настоящий момент, и прямо сейчас она проведёт его с пользой

Юцин давно ушла на занятия, однако в голове Цайхуа до сих пор звучал её голос. Тихий, словно шелест высохших листьев, надтреснутый, точно жалобный стон оборвавшейся струны.

На прощание цветочная фея снова обняла подругу и, взяв с неё обещание не заниматься сегодня учёбой, даже натянула улыбку. И Цайхуа бы хотела поверить этой улыбке, если б не знала, что за боль скрывается в сердце Юцин. Эта хрупкая девушка потеряла всё в одночасье: и крепкую многолетнюю дружбу, и главную цель своей жизни. Всё, что заставляло её двигаться дальше, мечтать и упорно подниматься к вершине, утратило смысл. В потерявшей крылья душе остался лишь призрак дорогого ей прошлого. Прошлого, что уже не вернуть.

Подобно слабому дереву, из-под которого убрали опору, Юцин лишилась поддержки, от которой зависела вся её дальнейшая жизнь. Сможет ли она найти в себе силы подняться или в конечном итоге сломается, зависело лишь от неё одной. И всё же она улыбалась. Не позволив сомкнуться над собой волнам отчаяния, не спрятавшись от целого мира, Юцин улыбалась, готовила лекарства и продолжала учиться. Будто ничего не случилось. Будто человек, которому она доверяла шесть лет, не испарился бесследно, как роса ближе к полудню.

Лу Цайхуа было искренне жаль цветочную фею. Как никто другой она понимала, что значит терять своих близких. И пусть воспоминания о собственном детстве были обрывочными, в её памяти навечно отпечаталась та неизбывная скорбь, с которой она покидала родную деревню. Вместе с живыми людьми горели дома, в её взмокшей ладони дрожали пальцы Юньчжи, а впереди был неизведанный, полный опасностей путь. Две маленькие девочки, единственные во всём поселении, смогли избежать страшной участи, что постигла их семьи. В тот день языки золотистого пламени, казалось, грозились спалить само небо.

Золотистое пламя. Как Цайхуа ни старалась забыть о нём, оно неизбежно напоминало о себе каждый раз, стоило взгляду зацепиться за жёлтое. Будь то растения, предметы быта или одежда, достаточно было увидеть их цвет, и её начинало тошнить. Негасимый огонь оттенка жидкого золота исчезал лишь тогда, когда всё живое вокруг было развеяно по ветру пеплом. В памяти Лу Цайхуа он оставался зыбким кошмаром, однако после рассказа Юцин воплотился в реальность, стал явью, ожил.

Цайхуа со страдальческим стоном ударила по кровати ладонью. Охватившее её беспокойство подкреплялось роем неразрешимых вопросов, жаливших старые раны. Является ли это пламя одной из утерянных техник, и, если да, кому пришло в голову использовать его против невинных людей? Каким образом они с Юньчжи выжили? Почему это поганое золотистое пламя, отобравшее у неё мать и отца, вновь о себе заявило? И, самое главное, кто за всем этим стоит? Ответить не смог даже её старый наставник.

— Мне не ведомо, по каким причинам судьба оставила Юньчжи невредимой, но насчёт тебя есть у меня одна мысль. Природа одарила твоё тело запасом врождённой духовной энергии. Возможно, она и защитила тебя, — нахмурив поседевшие брови, одним поздним вечером изрёк Лао Чжуаньцзэ.

Маленькая Цайхуа в присущей ей детской манере тогда не сумела сдержать гордой улыбки. Ещё бы, с рождения по её энергетическим каналам текла светлая ци, которую другим просветлённым приходилось накапливать путём различных лишений и нескончаемых медитаций! Без особых усилий освоившись на первой ступени совершенствования, Цайхуа преодолела её всего за пять лет, что было, несомненно, заслуживающим внимания результатом. Именно за свой талант к столь быстрому духовному развитию она и получила от наставника своё имя — Цайхуа.

В детстве ей всё давалось легко, а потому она не привыкла трудиться, как должно. Лу Цайхуа долгое время считала себя особенной, избранной. Она искренне верила, что возможности её безграничны, и только столкнувшись с первыми трудностями, наконец поняла — это не так.

Прошло много лет, но Цайхуа по-прежнему оставалась на второй ступени. Просветлённая знала, в чём заключаются её недостатки и основные ошибки, но не имела понятия, как их исправить. Потерпев не одну неудачу в попытках следовать советам наставника, она в итоге решила: что-то другое мешает ей духовно расти. В поисках разгадки она отправилась в школу Чэнсянь. Могла ли Цайхуа представить, что ответ лежит на поверхности? Всё было до смешного просто: она не научилась упорно работать. И теперь, лёжа в кровати и размышляя над результатами жизни, она вдруг явственно это осознала.

Взять, к примеру, Шанъяо. Они с ним ровесники, но как же сильно она отстала от него в совершенствовании! И дело вовсе не в том, что он ученик одной из пяти лучших школ просветлённых. У Лу Цайхуа был прекрасный наставник, в юности обучавшийся на горе Лаошань, и, будь она, как Шанъяо, такой же прилежной и целеустремлённой в учении, сейчас бы оба были равны в силах и знаниях.

Не то от мыслей о друге, не то от снизошедшего на неё озарения сердце забилось так часто, что у неё перехватило дыхание. С твёрдым намерением действовать Цайхуа вскочила с кровати и, позабыв данное подруге обещание, выбежала из бамбуковой хижины.

Хотя в воздухе пахло дождём, лучи полуденного солнца, горячего, как пылкая молодая душа, непреклонно согревали Тайшань. Издалека, отголосками времени, что утекло безвозвратно, доносились громовые раскаты. Ветер перемен гнал прочь тяжёлые тучи, птицы тревожно кружили над рощей, ощущая борьбу двух разных стихий. Каждый цветок дрожал в предвкушении бури, но, в конце концов, ливень обошёл стороной.

Не взирая на голод и остаточную боль в грудной клетке, Лу Цайхуа погрузилась в процесс отработки ранее изученных техник. Новое знание, говорил её старый наставник, само по себе является ценным, однако, как и любой неогранённый алмаз, нуждается в тщательной шлифовке. Отполируешь его, вложив в это дело все силы, и он станет в руках настоящим оружием. А иначе его невозможно будет использовать.

Цайхуа никогда не любила повторять старые техники. Ей хотелось скорее узнать что-то новое, опробовать очередной, более сложный приём и тотчас похвастаться им перед лучшей подругой. Прошло много времени, прежде чем она поняла: силу следует измерять в первую очередь качеством, а никак не количеством.

Последние несколько лет Лао Чжуаньцзе с боем загонял ученицу во внутренний дворик, где она под его строгим надзором снова и снова демонстрировала всё, чему научилась уже очень давно. Лицо Цайхуа было кислым, с губ то и дело срывалось: «Наставник, а может изучим что-нибудь новенькое?» Тем не менее, старый мужчина был непреклонен. Тренировки продолжались до тех пор, пока тело окончательно не отказывалось слушать её.

Раньше Цайхуа не любила такие занятия, но сегодня всё было иначе. Озарение пробилось сквозь скалы её предрассудков и пролилось на сознание живительной влагой. Больше она не стыдится начать с самых основ. Она вернулась к исходной позиции, чтобы усовершенствовать свои первичные навыки и на их твёрдой основе возвести храм мастерства.

Бой на четыре стороны света. Цайхуа ведёт поединок с воображаемым соперником, неустанно повторяя одни и те же движения. В сердце полыхает жаркое пламя, пальцы сжимаются, нанося сокрушительный удар по простой траектории, и разжимаются вновь, чтобы предотвратить нападение. Ветер развевает полы одежд, играет с прядями шелковистых волос цвета каштана. Листья бамбука скользят по глади небес стайками продолговатых рыбёшек. Их изумрудные чешуйки искрятся яркими бликами, но внизу, на укрытой иссушенной листвой земле, царит полумрак.

Цайхуа не видит противника, но стоит зажмуриться всего на мгновение, и перед мысленным взором появляется образ. Глаза стального оттенка вобрали в себя ярость грозовых облаков, тонкие губы изогнуты в надменной усмешке, гладкая кожа подобна нефриту. Несомненно, это Чэньсин. Высокий и стройный, с выразительными чертами лица, которое Лу Цайхуа назвала бы красивым, если б не эта непримиримая ненависть. Как наяву она представляет выпад юноши в алом, стремительно блокирует атаку, а затем с нескрываемым наслаждением избивает его «кулаком восходящего солнца». Цайхуа осыпает Чэньсина градом ударов, пока он не начинает молить о пощаде. Приподнимаются в страхе изящные брови, густые ресницы дрожат от рыданий. Он повержен. Разбит в пух и прах.

— Лу Цайхуа.

Спокойный и ровный, точно воды зеркального озера голос вернул девушку в реальность. Очнувшись от наваждения, Цайхуа с удивлением обнаружила под ногами несколько поломанных бамбуковых стволов. Похоже, она проявила излишнее усердие в попытке надавать тумаков иллюзорному Чэньсину. И если б перед ней прямо сейчас не стояла глава школы Чэнсянь, Цайхуа бы однозначно испытала удовлетворение от результата поединка.

Вдруг испугавшись, что её отругают за нанесение ущерба бамбуковой роще, она поспешила принести извинения:

— Наставница Тай, я не хотела!

— Оно само? — холодно усмехнулась бессмертная.

Казалось, чем тяжелее на сердце у Тай Циньюэ, тем более непроницаемой становилась привычная ей маска безразличия. Женщина излучала мощную, почти убийственную ауру спокойствия, грозившую покрыть тонкой наледью всё живое на сотни ли.

Понять главу школы Цайхуа не смогла бы, поскольку не разбиралась и в собственных чувствах. Порой девушка ошибочно принимала желаемое за действительное и иногда не могла отличить совсем противоположные эмоции. И всё же она была точно уверена: в душе наставницы Тай господствует хаос.

— Впрочем, не столь важно. Я пришла к тебе по делу. Этот маленький негодник Шанъяо бегал за мной два дня, пока я не согласилась отвести тебя в обитель бессмертных. Следуй за мной. Мы попробуем найти тебе меч.

Глаза Цайхуа широко распахнулись от удивления:

— Меч? Мне?!... Правда?

Не смея поверить в свалившееся на голову счастье, девушка чуть было не схватила бессмертную за белоснежный рукав. От волнения ладони покрылись испариной.

— По просьбе Шанъяо я изучила твой клинок, но ничего странного в нём не заметила. Понятия не имею, почему он тебе не подчиняется. В конце концов, я не мастер меча, чтобы разбираться в духовном оружии, — она глянула на ножны Лу Цайхуа, и уголок её рта заметно искривился. — Шанъяо так беспокоился, что ты не можешь себя защитить…

Оборвав свою мысль на полуслове, Циньюэ неторопливо направилась вверх. И Цайхуа ничего не оставалось, кроме как отправиться следом за ней.

Они поднимались к вершине Тайшань достаточно долго. Незнакомая узкая тропка, местами поросшая ароматной травой, уводила к самим небесам. Облака, пушистые и плотные, безмятежно скользили по горному пику, скрывая от просветлённых дворцы и даосские храмы. На обрывистых скалах в гордом одиночестве возвышались деревья, с острых камней срывались потоки воды. Создавая вокруг туманную дымку, водопады искрились и пенились, их гулкий рокот отзывался в душе благоговейным восторгом. Величественная, неземная атмосфера ощущалась в каждой капле, золотом сверкавшей в лучах жаркого солнца. Пропитанный духовной энергией воздух окутывал лёгкие приятным теплом. Напряжение, повисшее между ней и Циньюэ, рассеялось. В этом древнем, как вселенная, месте было возможно лишь созерцать.