Превзойти себя самого. Том 1

Глава 28. Его имя сладкое, словно забытое прошлое, и одновременно горькое, как тоска

Заглядывая под каждый куст, попадающийся на пути к побережью, Чжао искреннее сетует, что в этом году вместо взрослого кота решил принести в дом котёнка. Двадцать четыре такой же забавный, как и его другие собратья, однако найти этого зверя намного труднее. На самом деле, Чжао давно бы от него оказался, если б не странное правило, которое он когда-то давно установил себе сам: каждый год заводить по коту. Бессмертный не помнит, зачем ему это. Он знает лишь то, что от этого зависит вся его жизнь.

— Двадцать четыре! — снова позвал просветлённый.

В ответ — тишина. Бесшумно кивают макушки деревьев, поздравляя его с возвращением в родные места, ласковый ветер играет прядями серебристых волос.

Все чувства обострены до предела, и чем дальше он движется по горной тропе, тем сильнее ощущает чьё-то присутствие.

Алая тень беззвучно скользит за ним по пятам. Ей не нужно скрываться, чтобы остаться никем незамеченной, ведь её темп почти превышает скорость человеческой мысли. И Чжао бы тоже не обнаружил её, если б не был одним из немногих, кто в совершенстве владеет той же особенной техникой.

Сереброволосый бессмертный делает нарочито медленный выдох и оборачивается, перехватывая занесённую для удара руку Чэньсина.

— Лунху Чжао!

Лицо юноши приобретает тот же оттенок, что и его одеяния. Глаза, будто затянутые свинцовыми тучами, вот-вот начнут метать молнии. Трудно понять, что Чэньсина разозлило сильнее: провалившаяся попытка незаметно подобраться к учителю или причина, которая вынудила его на это пойти. Так или иначе, его сердце уже очень давно не горело столь всепоглощающей яростью.

— В чём дело, мой мальчик? Совсем страх потерял?

Юноша не отвечает. Вырвавшись из хватки учителя, он награждает его испепеляющим взглядом.

Чэньсин смутно чувствует, что эмоции, которые он в себе так долго удерживал, окончательно вышли из-под контроля. Теперь, даже при сильном желании, слишком поздно себя останавливать. В затуманенном разуме не осталось и капли здравого смысла.

С годами чувства к Лао Тяньшу превратились для него в адскую пытку. Достаточно было услышать его имя из чужих уст, как просветлённый выходил из себя. Все вокруг напоминали о безвозвратной потере Тяньшу, в то время как сам Чэньсин всей душой верил в его возвращение, и это сводило с ума.

Чтобы сохранить равновесие на обрыве неуёмных эмоций и двигаться дальше, Чэньсин заплатил высокую цену: возвёл между собой и окружающим миром непроходимый барьер, лишил себя всех человеческих радостей, с головой погрузившись в учёбу и тренировки. В конечном итоге он стал нелюдимым отшельником. Так, больше ничто не могло разбудить в нём прежнюю бурю эмоций.

Всё изменилось с появлением в жизни просветлённого Лу Цайхуа. Сама о том не догадываясь, ещё в их первую встречу, она вывернула наизнанку душу Чэньсина.

Возникшие по отношению к ней противоречивые чувства ежедневно раздирали на части сознание. Он сопротивлялся им до последнего, пока сегодня не увидел Цайхуа опустошённой и сломленной. В момент, когда она, обессиленная, упала на землю, что-то надломилось внутри него. Жгучая ярость затмила рассудок, и просветлённый утратил контроль над собой.

— За что ты так с ней?

Чэньсин вытащил меч и направил его на учителя. Рука чуть дрожала от напряжения, однако в серых глазах читалась уверенность, граничащая с жаждой отмщения.

— Пожалуй, я проигнорирую твоё неуважение, — Лунху Чжао скрестил на груди руки. — Но если ещё раз посмеешь со мной так разговаривать, я за себя не ручаюсь.

Увы, слова Чжао не возымели никакого эффекта. Оглушённый желанием сразиться с учителем, Чэньсин перешёл в нападение.

Он не давал себе отчёта о происходящем и даже не пытался понять, почему, то, что учитель сделал с Лу Цайхуа, его столь сильно задело. Просто в душе внезапно открылась старая рана. Боль прошлого влилась в настоящее, изменив его изначальную суть, и ноги сами принесли юношу к Чжао.

— Как ты можешь быть таким жестоким со своими учениками?!

Сереброволосый бессмертный избил свою ученицу, нанёс её гордости непоправимый урон. Сможет ли она с этим справиться, останется ли той же вздорной и открытой девчонкой, занявшей в его сердце особое место? Если с ней что-то случится, Чэньсин никогда не простит Лунху Чжао. И сейчас он поквитается с ним за её муки.

— Мне перед тобой отчитаться? Я буду учить вас именно так, как сочту нужным.

Бессмертный легко уклонился от выпада, так и не обнажив в ответ свой клинок. Сведённые к переносице брови, казалось, говорили о том, что учитель слегка раздражён. Однако, напротив, он пребывал в беспокойстве за напавшего на него юношу: таким он видел Чэньсина впервые.

— Ты чокнутый!

Не взирая на боль в поврежденной ноге, просветлённый бросил все силы на то, чтобы нанести Лунху Чжао хотя бы один, пусть даже слабый, удар.

— Чэньсин, я предупреждал.

Сереброволосый бессмертный в мгновение ока очутился у юноши за спиной и, не приложив и капли усилий, уложил его на лопатки.

— Такой же никчёмный, как твой предыдущий наставник, — без тени насмешки произнёс Лунху Чжао.

Окинув ученика сочувственным взглядом, он без труда пресёк его очередную попытку продолжить сражение. Для этого было достаточно наступить ему на ногу.

— Ты даже не знаешь, кто он такой, а смеешь так говорить! — выкрикнул юноша, когда боль отступила.

Обида за Лао Тяньшу стала последним, что он испытал, прежде чем разум заволокла зловещая дымка.

Его. Наставник. Не. Никчёмный.

В последний удар Чэньсин вкладывает всю свою мощь, всю безысходность, что сопровождает его с раннего детства.

Вот только меч не достигает шеи учителя.

Вдох. Сереброволосый бессмертный выбивает оружие из рук ученика, а затем неохотно использует свою любимую технику. Выдох. Усеянный с головы до ног ссадинами, Чэньсин снова лежит на земле.

Боль, пропитавшая каждую клеточку тела, возвращает сознанию ясность. В уголках глаз собираются слёзы.

— Мне нет дела до того, кем он был, — наконец отвечает учитель. — Раз он погиб, значит был ни на что не годным слабаком. И ты такой же слабак, если до сих пор не можешь справиться с чувствами. Неужели не понял? Они мешают тебе развиваться! Если не научишься ими управлять, они сведут тебя в могилу! Мой драгоценный ребёнок, предупреждаю в последний раз: если подобное повторится, я вместо Лунху Ифэя выставлю тебя с этой горы. А теперь я сделаю вид, что ничего не случилось. Можешь не благодарить.

Отвернувшись, Чжао устало прикрывает глаза и просит богов вразумить его нерадивого подопечного.

***

Сознание медленно погружается в вязкий туман, сотканный из забытых кошмаров, но Лу Цайхуа не пытается с этим бороться. В мире, вмиг опустевшем и утратившем краски, её ничто не удерживает.

Хотя слёзы закончились, они не забрали с собой нестерпимую горечь, что разъедает стенки души. Ненавистное чувство беспомощности снова вернулось, опутало тело паутиной отчаяния, и, точно ядовитый паук, высосало из него последние силы.

Разум отравлен осознанием собственной слабости. Лу Цайхуа до последнего верила, что со временем станет лучшим воином во всей Поднебесной. Но времени не осталось, а настоящее так и не приблизилось к идеальному образу, существовавшему в её голове. Она опоздала.

На поведение девушки часто влияло её убеждение в том, что она обладает непревзойдённым талантом. Выжить в пожаре, не пощадившем её родную деревню, добиться успеха на пути совершенствования, без труда овладев сложными техниками, которые большинство её сверстников осваивали долгие годы — восемь лет назад она действительно была одарённой.

Гордая и самоуверенная Лу Цайхуа привыкла к тому, что обучение ей даётся легко. И даже когда в школе Чэнсянь она пришла к выводу, что для её дальнейшего роста как просветлённой требуется не столько талант, сколько ежедневная работа над собой, она не перестала витать в сладких грёзах о будущем.

Подобно молодому побегу, разглядевшему в водах ручья отражение могучего дерева, Лу Цайхуа видела себя почти небожительницей: непобедимой и с грозным оружием в сильных руках. Она не задавалась вопросом, воплотится ли эта иллюзия в реальность. Рано или поздно, как ей казалось, это просто случилось бы.

Сейчас же, когда лёд на озере правды растрескался, девушка увидела свой истинный облик. Непреодолимо далёкий от совершенства, которого она мечтала добиться, и жалкий до боли.

Никчёмной и слабой Лу Цайхуа, не успевшей достичь тех же высот, что и ровесники, — взять того же Шанъяо — предстоит пройти испытания в мире, где выживает сильнейший. Нет более речи о славе и спасении мира, ведь в первую очередь ей теперь нужно не дать себе умереть.

«Однажды обязательно наступит момент, когда ты отчаешься. Покажется, что ни с чем тебе больше не справиться, и силы покинут тебя. И только сумев себя превзойти, ты сможешь двигаться дальше».

Так говорил её старый наставник. Эти слова навсегда отпечатались в памяти девушки, однако понять их глубинную суть она пока не смогла.

Превзойти себя самого. Что же, в конце концов, это значит?

Даже сквозь пелену беспроглядного мрака, отрезавшего её от внешнего мира, Лу Цайхуа ощущает, как по щекам льются обжигающе горячие слёзы. Тело, будто опущенное в раскалённую магму, взрывается болью, ещё более резкой, чем прежде. Пустота пульсирует вместе с ноющим сердцем, перед мысленным взором мелькают золотистые искры.

Превзойти себя самого. Это значит стать другим человеком, изменившим способ мышления и саму свою суть. Преодолеть страхи и слабости, выйти за рамки привычного, отказавшись от прежнего образа жизни — только так можно сдвинуться с места.

На первый взгляд — просто, на деле же — почти невозможно.

Цайхуа слишком устала для этого. Попытки закончились, её слабое тело стало пустой оболочкой, и рядом нет никого, кто мог бы его наполнить теплом.

Хотя просветлённая не привыкла на кого-то рассчитывать, от мысли о собственном одиночестве внутри всё сжимается.

На языке вертится имя. Сладкое, словно забытое прошлое, и одновременно горькое, как тоска. Цайхуа шепчет его снова и снова в надежде, что тот человек вернётся за ней, согреет в объятиях и уже никогда не отпустит. Но вместо него её обнимает лишь пустота.

Она лежит без сознания, растворяясь во мраке безоблачной ночи. Слёзы тускло блестят в лунном свете, боль иссушает разум по капле, лишая воспоминаний о прожитой жизни. А затем тела касается что-то влажное и ледяное.

Снег. Холод, пронизывающий до самых костей. Порывистый ветер уносит в небесные дали чей-то душераздирающий крик. Тело ещё не остыло, и снежинки, коснувшись раскрасневшейся кожи, мгновенно превращаются в капли воды.

Образы слишком размытые. Они сменяют друг друга вспышками молний, не оставляя Лу Цайхуа даже шанса понять их. Чьи они — неизвестно, но вызванная ими душевная боль настолько сильна, что просветлённая принимает её, как свою.