Пираты московских морей

СТРЕЛКА

Однажды Лапушкину позвонил по мобильнику незнакомый мужик и предложил встреться. Назвал он его по имени отчеству — Егор Гаврилович. Ни один из нынешних «братанов» его отчества не знал. Да и сам Лапушкин иногда вспоминал его с трудом. «Лапкин», «Лапа» — вот эти кликухи были привычными.

— Осечка, — буркнул Егор Гаврилович в трубку и отключился.

Его насторожило не только обращение по имени-отчеству, но и то, что на дисплее мобилы не отобразился номер телефона звонившего. Только два слова: «нет номера».

— На дурика не возьмешь, — пробормотал Лапушкин. — Не иначе как мент из паспортного отдела.

Вернувшись «из-за речки», он обретался в Москве на правах бомжа. Бывшая супруга выписала его с жилплощади, как только суд вынес Лапушкину свой суровый приговор. Но милицейские паспортисты упорно считали местом его проживания комнату, к которой он уже не имел никакого отношения.

Время от времени его бывшая соседка по коммунальной квартире приносила повестки из милиции с предписаниями «срочно явиться в райотдел».

— Вот первый ледок станет, пан Пилсудский утекет на юга, тогда я заявлюсь в ментовку.

— Они тебя скоро выловят и отправят на поселение, — лениво обещала соседка, обнимая голого Лапушкина и целуя его мохнатую грудь. За долгие годы отсутствия Егора она не утратила своего женского интереса к нему.

Пока Лапушкин «топтал зону», она обзавелась богатым «долгоиграющим» любовником, но не упускала случая, чтобы встретиться и со своим бывшеньким. Правда, только тогда, когда он разрешал приехать на водохранилище. На яхту пана Пилсудского, которую сторожил.

Основным местом его работы был трехпалубный красавец «Сусанин», нынешним летом не ходивший дальше «Большой Волги»: один умник из Пароходства окрестил первоклассный пароход в «банкетоход», и теперь на нем устраивали пьяные корпоративы, ошалевшие от легких денег банкиры и владельцы супермаркетов и аптек — российские нувориши.

«Банкетоход», отшлюзовавшись, плавно скользил вдоль зеленых берегов, позволяя пассажирам вдоволь налюбоваться живописными окрестностями и старинными городками. И, также плавно вплывал в ночь. Вот тут-то, позабыв о романтике, «хозяева жизни» и распоясывали ремни на своих штанах. Начиналось главное действо — банкет, ради которого все и было затеяно.

Когда по утрам они покидали «банкетоход» и разъезжались по домам и офисам, теплоход замирал, обессиленный. Уборщицы принимались чистить и мыть заблеванные каюты, с омерзением сдирали с коек измятые простыни. Дивились диковинным цветным презервативам, засунутым в самые неожиданные места.

Вот на этом «банкетоходе» «Иван Сусанин» и служил матросом Лапушкин, в свободное время приглядывая за яхтой бывшего вора Ромека.

Мобильник снова зазвонил. Лапушкин бросил взгляд на дисплей — номер абонента опять не нарисовался.

«Брать или не брать?» — подумал он. Телефон все тирлиликал и тирлиликал. Любопытство пересилило осторожность.

— Говорите, — сказал Лапушкин, прибавив голосу басовитости.

— Лапа, ты чего отключаешься? — спокойно поинтересовался звонивший. — У меня к тебе серьезный базар.

У Егора был хороший слух. Как, кстати, и память. Голос звонившего он никогда не слышал.

— Кто тебе номерок нашептал?

— Один ясновельможный пан.

У Лапушкина, просекшего намек, чуть не слетела с языка фамилия Ромека. Но он вовремя прикусил язык.

— Чего хочешь?

— Покалякать.

— Калякай.

— Сегодня в шесть съедим по бигмаку в «Макдоналдсе»…

Мужчина назвал адрес. Судя по тому, что ресторан был самым близким к гавани, где обретался Лапушкин, абонент хорошо ориентировался на местности.

— Почему бы не пожевать в компании с хорошим человеком, — согласился Егор.

В «Макдоналдс» он пришел ровно в шесть. Сел за свободный столик. Не рыскал взглядом по соседям, не пытался вычислить пригласившего на «стрелку» мужика.

Спокойно управлялся с огромным бутербродом, запивая его, чаем. Пепси-колу он не жаловал — считал, что пахнет дегтярным мылом. Да и бигмак Лапушкин с радостью променял бы на тарелку кислых щей, которые ждали своей очереди в холодильнике на яхте. Щи со свиной рулькой привезла ему вчера бывшая соседка по квартире.

«Хороший все-таки бабец Татьяна, — рассудил Егор, вспомнив про щи. — Если бы оставила своего “сазана”[11], могли бы жить-поживать. В соседях с бывшей женой. Вот была бы умора!»

— Не возражаете, если приземлюсь рядом?

Лапушкин сразу узнал голос звонившего мужика. Он поднял голову и увидел перед собой крупного загорелого мужчину, одетого в легкую полосатую распашонку и шелковые кремовые брюки. «Загорелый» смотрел приветливо, но в его карих глазах «Лапе» почудилось чуток больше пристальности, чем следовало бы при знакомстве. Не любил Лапушкин, когда его так пристально разглядывают, да еще пытаются делать это незаметно. Поиграл он с такими спецами в гляделки, пока горбатился на зоне.

— Милости просим, — сделал широкий жест Лапушкин, демонстрируя приветливость.

Мужчина сел напротив, привычным движением подтянул брюки. Заказал он тоже бигмак, но с пепси. Минуты две они жевали молча. Приглядывались друг к другу.

«Не наш человек, — сделал вывод Лапушкин. — Дальше КПЗ не ходил. Приблатненный. А накачан-то, накачан! Верняк, в охранниках ходит у большого босса. Если по загару судить, недавно с турецкого берега вернулся».

Чутье Егора не подвело: и охранником большого босса был сотрапезник, и на югах загорал. Только не на турецком берегу, а в Эмиратах. Хранил драгоценное тело банкира Некваса.

— Это я тебе утром звонил, — наконец соизволил проявиться «деловой».

— А то я не понял, — пробормотал Лапушкин. — Говори, чего ради высвистал?

— Не для публики базар. Пройдемся?

— Шамовку схаваю, тогда и пройдемся.

— А у меня от жары аппетит пропал, — лениво бросил мужчина. Он допил пепси-колу, отодвинул в сторону недоеденный бутерброд. — Подожду у входа.

— Подожди. Тебя как величать прикажешь? — спросил Егор, прекрасно понимая, что настоящего имени гостя не услышит.

— Андрей.

Он ушел неторопливой походкой и, глядя Андрею в спину, Лапушкин еще раз убедился в том, какой накачанный его новый знакомец.

«Ништяк, я скоро тоже до горячего песочка доберусь!» — подумал Егор. Приморский пляж и палящее солнце — вот был его «пунктик». Лапушкин все время мерз. Он родился в Ленинграде и ненавидел долгие и промозглые питерские зимы. Как и Фризе, Лапушкин рано осиротел.

Редкий случай — оба его родителя были заядлыми любителями лова. Однажды ярким солнечным днем мать с отцом отправились на лед Финского залива ловить корюшку. Днем подул сильный юго-восточный ветер и отколол огромное ледяное поле с рыбаками. Спасатели сняли с льдины сотни «рыцарей крючка и мормышки». Ленинградские газеты написали на следующий день, что операция по спасению прошла успешно, все рыбаки сняты с льдины. Но родителей Лапушкина среди спасенных не оказалось.

Игорю было шесть лет. Его определили в детдом. Уютная квартира Лапушкиных на Скороходовой улице словно растаяла в зимней питерской мгле. Попав в детский дом, он замкнулся и все время думал о родителях. Приходил в библиотеку, просил дать ему атлас и подолгу вглядывался в очертания Финского залива и Балтийского моря. Представлял, как родители плывут среди ночи, отец зажигает кругляшки сухого спирта — они всегда были в его вещевом мешке — и они с мамой греют руки. Маленький огонек в ночи замечают с большого лесовоза и посылают за родителями спасательный катер. Но у лесовоза свой курс, он не может повернуть назад, и родителям придется плыть до порта назначения. А после этого они вернутся.

Мысль о том, что существует радиосвязь, не приходила мальчику в голову. И не было никого, кто мог бы ему это подсказать: Игорь никому не рассказывал о своих мечтах чудесного спасения папы и мамы.

Лапушкин не торопясь доел свой гамбургер, а потом, шуганув официантку, попытавшуюся убрать тарелку с котлетой, к которой едва притронулся загорелый посланец, доел и его порцию.

Андрей вальяжно устроился на скамейке и беззастенчиво разглядывал проходивших мимо девушек. Вышедшего из ресторана Лапушкина новый знакомый даже не заметил. Или сделал вид, что не заметил.

— Не выбрал подходящую? — спросил Игорь, остановившись перед Андреем.

— Они все подходящие. Да жизнь у меня такая — скороговоркой. И от дела не бегаю, и дела не делаю, — усмехнулся парень и вскочил со скамейки. — Пройдемся?

Большие часы на здании ресторана, показывали половину шестого, но окутанное мглой небо ни на градус не сбавило знойного напора.

«Сейчас бы на яхту, — с тоской подумал Лапушкин. — Окунулся бы пару раз».

Они медленно пошли по бульвару.

— «Еще не поздно, уже не рано, идем мы с другом из ресторана…» — неожиданно пропел Андрей, склонив голову и в упор, разглядывая Лапушкина. Глаза его давили, словно глаза следователя на допросе. Егор внутренне усмехнулся: «Тоже мне артист! Меня на понт не возьмешь!»

— И о чем базар? — спросил он с ленцой, стараясь не выдать любопытства. — Если без скороговорки?

Пока они прогуливались под худосочными липами, Андрей рассказал Егору о том, что ему заплатят сто тысяч баксов, если он пронесет на «банкетоход» десять не слишком больших коробок и спрячет так, что «ни одна сволочь» не найдет. «А уж тем более, служебная собака», — добавил он жестко.

— Понятно, — пробормотал Лапушкин. — Понятно.

Пройдя долгую и жестокую тюремную школу, он, как «Отче наш», усвоил неписаный воровской кодекс. Правило: «не будь любопытным», числилось в нем не на последнем месте.

— Первый взнос получишь, не отходя от кассы. Сию минуту, — Андрей потянулся к заднему карману, но Лапушкин остановил его.

— Не гони лошадей! Мой ответ — двести пятьдесят.

Посредник не показал своего удивления, не разразился бранью. Спокойно сказал:

— Это меняет дело. Мне надо подумать.

«Подумать! — внутренне усмехнулся Егор. — Доложить своему шефу нужно. Если шеф пацан деловой — торговаться не станет. Чую — дело серьезное».

— Днями свяжусь.

Андрей отсалютовал поднятой ладонью и подошел к обочине шоссе. Как на заказ рядом затормозило такси. «Посредник» сделал вид, что расспрашивает таксиста, потом сел в авто и укатил в сторону центра.

Лапушкин посмотрел вслед машины: номер у нее был заляпан грязью. Как будто в городе лили дожди, а не палило второй месяц испепеляющее солнце.

«Серьезные мужики», — прошептал он с уважением и пошел к остановке автобуса.

Парень, назвавшийся Андреем, позвонил на следующий день, рано утром. Лапушкин успел искупаться и драил яхту, убирая обильную росу с хромированных поручней и с зеркальных окон кают-кампании. Роса — штука неприятная, особенно смешанная с торфяной взвесью, наседающей на город с Шатурских пожарищ. Пропустишь момент — потом надорвешь пупок, орудуя тряпкой с полиролью.

— Узнаешь? — спросил Андрей.

Лапушкин даже не посчитал нужным ответить. «Как баба, ей-богу» — покачал он головой и сказал:

— Ну?

— Мы согласны. Встретимся сегодня на том же месте. Только на час раньше.