Пираты московских морей

ЖЕНЩИНА НА ПЛАТФОРМЕ

Было пять утра, когда экспресс остановился на небольшой станции. Черноволосая заспанная проводница открыла дверь вагона, но даже не стала поднимать ступеньку и протирать поручни: ни один пассажир здесь не выходил, все ехали дальше. А, может быть, это была случайная остановка?

Но случилось непредвиденное. К вагону подошла высокая стройная женщина в слишком легком для прохладного утра костюмчике и спросила:

— Господин Штирлиц двигается в вашем вагоне?

Женщина явно была немка — выдавал резкий акцент.

— Да, господин Штирлиц едет в нашем вагоне, но он спит. Я не собираюсь его будить, — с вызовом заявила проводница, хотя немка и не попросила об этом. Но проводница чувствовала: попросит. — Он следует до конечной остановки!

Немка усмехнулась: «Все бабы заявляют на Володьку свои претензии. Не обошлось и на этот раз».

— У вас три минуты, чтобы разбудить его и доставлять на эту платформу вместе с вещами! — строго, с металлическими нотками в голосе, потребовала немка.

Проводница посчитала за благо юркнуть в вагон и принялась стучать в купе Штирлица.

— Что случилось? — отозвался жалобным голосом Владимир. — Так быстро домчались до Киля?

— Не знаю, что за станция, но вас требуют!

— Зачем же ты меня будишь, милая Танечка?

— Это не Танечка, а Тоня! — сварливо отозвалась проводница. — А вы поторопитесь. Там какая-то стерва просит вас на выход с вещами! Ну, вылитая Эльза Кох!

Вот ведь какие метаморфозы происходят с человеческой памятью — многих истинных героев давно забыли, а имя жестокой лагерной фурии передается из поколения в поколение! Привыкшая сострадать каждому, кого притесняют — или только хотят обидеть — молодая женщина и в кино-то, наверное, не видела эту пресловутую Эльзу, а вот, поди ж ты, считала олицетворением зла!

Проводница Антонина всерьез переживала за Штирлица, попавшего в передрягу на чужой территории. А в том, что он попал в передрягу, у нее не было никаких сомнений. У немки, хоть она и была красива, вид был сугубо протокольный. «Как пить дать, отведет нашего голубчика в полицию, — решила девушка. — Чего он попер в Германию с такой фамилией?»

Сонный Фризе, никак не мог понять, чего ради его так бесцеремонно лишили самого большого удовольствия на свете. Когда в великолепные студенческие времена он поместил в курсовой стенгазете серию эпиграмм на своих товарищей, себя он одарил такими строчками:

А вот и я, насмешник,
как все мы, тоже грешник,
моя позиция ясна,
я всем пожертвую для сна.

Сколько лет прошло! А у него и сейчас заранее портилось настроение, если предстояло по каким-то причинам рано вставать.

Как неуютно сейчас было ему двигаться к выходу, откуда веяло пронизывающим утренним холодком. Коридор вагона почему-то стал узким, и сыщик постоянно на что-нибудь натыкался: на стенку, на полочки с рекламными журналами, на ручки служебных купе.

— Да кто она такая, эта стерва! — разражался он бранью, повстречавшись с очередной преградой. — Что она себе позволяет? Взять и разбудить человека ранним утром! Когда снятся самые сладкие сны! Ты ее очень правильно назвала, Антонина. Кто она, если не Эльза Кох!

Сонливость, как ветром сдуло, когда Фризе вышел на площадку и увидел Лизавету, одиноко стоящую на платформе.

«Есть женщины в русских селеньях… — расплываясь в улыбке, вспомнил он первые пришедшие на ум строки о верных подругах. — Ну и в немецких, наверное».

А еще он не смог отказать себе в удовольствии демонстративно расцеловать проводницу Тоню в обе щеки. И тут же спрыгнул на перрон, попав в объятия приятельницы.

— Мой любимый господин Штирлиц! — громко и очень по-театральному воскликнула Лизавета.

«Вот дает, шпионка!» — удивился сыщик. Никогда раньше он не замечал у своей немецкой подруги склонности к мелодраме.

Но тут же он попал в крепкие объятия Лизаветы.

— Какой ты тепленький! — прошептала девушка. — И пахнешь проводницею.

— Да ты что?! — проворчал Фризе. — Не узнала моего Хью… — Конец фразы потонул в долгом поцелуе.

Поезд тронулся. Проводница смотрела на обнимающуюся парочку, и в ней боролись два чувства: радость, что симпатичного пассажира не арестовала сердитая немка и простая бабья ревность.