Пираты московских морей

СИРЕНЕВЫЙ ТУМАН

Почему-то, Фризе все время подмывало запеть песенку «Сиреневый туман». В полный голос. Может быть, потому, что перед выходом из дома, он выпил две рюмки коньяка?

«Все-таки впервые еду за границу под чужой фамилией. В сиреневый туман! А вдруг и правда задержат как русского шпиона? Что будет, что будет!»

Но тут же он себя осудил:

«Вам бы все ерничать! Что Фризе, что Штирлиц — не могут эти господа после двух рюмок коньяка оценить свое положение серьезно. А на самом-то деле, смешного мало. Пересечение государственной границы по чужому или поддельному паспорту — уголовное преступление!»

Но пока он сам себя стращал, перед ним возникла молодая черноволосая проводница и взяла из его рук паспорт и билет:

— Тоня, посмотри, какой пассажир поедет у нас во втором купе! — почти пропела она, проверяя документы Владимира. Ее напарница молча выглянула из тамбура и укоризненно посмотрела на черноволосую. Наверное, осудила за легкомысленность.

— А фамилия какая знаменитая! Господин Штирлиц.

— Правда? — Куда только подевалась строгость в голосе напарницы. Теперь это было неподдельное любопытство. — Максим Максимыч?

— Владимир Петрович.

— И правда! Какой Максим Максимыч! Это ж в кино было. — Она спустилась на платформу, взяла из рук Фризе легкий баульчик. — Пойдемте, я покажу ваше купе. А паспорт и билет останутся у Татьяны. На границе вас никто беспокоить не будет. Отоспитесь.

— Спасибо, спасибо, — поблагодарил Владимир. И подумал о том, что отоспаться ему необходимо. Под стук колес. Прежде чем войти в вагон, он бросил взгляд на платформу: пассажиров было мало — наверное, уже давно разместились в своих купе. Сиреневый туман над перроном не проплывал и полночную звезду не было видно. Перрон был крытый.

«“Еще один звонок…” Как она догадалась, что я подшофе? Неужели коньяком попахивает?»

Поезд еще не тронулся от перрона, а Фризе уже спал, удобно вытянувшись под белоснежной прохладной простыней. Время от времени он просыпался, с блаженным чувством прислушивался к мягкому перестуку колес и снова сладко засыпал.

Один раз его разбудил тихий ласковый голос:

— Господин Штирлиц! Господин Штирлиц! Не хотите выпить чайку?

По голосу Владимир узнал черноволосую проводницу. Но ему было лень даже ответить «нет».

Проводница постояла несколько секунд молча. Потом сказала:

— Мы вам приготовим чай, когда вы пожелаете. — И удалилась, осторожно задвинув дверь.

Фризе слышал, как она предлагает чай пассажирам следующего купе.

Сыщик с удовлетворением отметил, что голос у девушки по-прежнему доброжелательный, но не такой ласковый, каким она обратилась к нему.

По поездному радио мужской голос задушевно запел «Сиреневый туман». Душа Владимира наполнилась тихой радостью и умиротворением. Сколько бы он ни слушал эту песню, она никогда ему не надоедала. Он замечал даже странное совпадение: стоило ему подумать про «Сиреневый туман», как тут же он слышал знакомую мелодию!

«Вот бы еще Шевчук спел свою вызывающую озноб “Осень”», — подумал Фризе. Но вместо «Осени», умудренные жизненным опытом молодые радиокомментаторы начали обсуждать вопрос о Сталине.

«О Господи! — вздохнул Фризе-Штирлиц. — Не пора ли наконец похоронить мертвецов и взяться за живых? Всеми этими обсуждениями давно выясненных истин, людей только отвлекают от главного: хорошо ли сегодня-то мы живем?!»

Он сам считал, что о Кобе лучше всех почти пятьдесят лет тому назад написал в своих стихах Андрей Вознесенский:

Ты не пой, пластинка про Сталина,
Эта песенка не простая,
Не проста усов седина,
То кровава, а то добра…

Улыбка еще не сошла с его лица, как он снова уснул.

Следующий раз он проснулся оттого, что убаюкивающее движение прервалось. Поезд стоял. Слышалось постукивание молоточка обходчика по колесным тележкам, «мычание» электровозов, невнятное бормотание диспетчера в станционных громкоговорителях. А из-за перегородки, из купе проводников, доносился приглушенный разговор. К двум женским голосам присоединился мужской.

Фризе прислушался.

— Я хотела сказать, когда он проходил мимо нашего купе: «а, вы, Штирлиц, останьтесь!» — рассказывала черноволосая.

— Красивая фамилия, — заметила вторая проводница. — Наверное, немецкая.

— А может, еврейская, — не согласилась Тоня.

— Да ты что! Так бы он и служил свободно в разведке у фашистов с еврейской фамилией? Да этот… Как его?

— Мюллер, — подсказал мужчина.

— Этот Мюллер тут же отправил бы его в газовую камеру.

«Вот так и путаются в человеческих головах актеры и сыгранные ими роли», — подумал Фризе. И перед его внутренним взором возникло симпатичное лицо человека, похожего на артиста Леонова.

— Есть такая примета у медиков, — сказал мужчина, — если на прием к врачу пришел человек с редкой болезнью, то обязательно придет еще с такой же. Так же и с фамилиями.

— Ну, это вряд ли! — не согласилась блондинка. — Мы хотя и не доктора, но у нас среди пассажиров таких совпадений ни разу не было. Правда, Антонина?

— Я не припомню.

— Вы же не медики? — засмеялся мужчина. — А я про этот закон парности случаев прочитал у писателя Вересаева. Он по образованию был врач.

— Ни разу не слышала о таком, — сказала одна из проводниц. На этот раз Фризе не понял, которая.

— А я про этот закон вспомнил, когда узнал, что в вашем вагоне едет человек с редкой фамилией. Начальство просило проинформировать, нет ли в поезде пассажира еще с одной редкой фамилией.

— С какой? — хором спросили проводницы.

— Фризе.

Владимир вдруг почувствовал, что простыня, под которой он лежит, не такая уж и мягкая, а напротив, шершавая, а в купе душно и слегка попахивает табаком.

«Сейчас они сверят имена и отчества этой парочки с редкими фамилиями и сильно удивятся. Господи, да за что мне наказание такое? — расстроился сыщик. — Зачем я им понадобился? Хороший человек, едет в хорошем поезде в город Киль, наверное, тоже хороший. Там его ждет хорошее наследство. Или не хорошее? Нет! Наследство не может быть плохим. Плохой бывает наследственность. А у меня наследственность прекрасная во всех отношениях. Так чего же эти люди меня ищут? Спрятаться бы где-нибудь в стоге сена, слушать, как стрекочут кузнечики и ни о чем плохом не думать».

Однажды в университете, на экзамене по древнеримской истории, он никак не мог вспомнить, кому принадлежали слова «проживи незаметно»: Платону или эпикурейцам, которых философ за такие взгляды осуждал? Владимир так и не разобрался с этими древними умниками до конца, но сейчас был полностью на стороне автора изречения. Платон его придумал, эпикурейцы или даже понтийский царь Митридат. Что, впрочем, не соответствовало его характеру.

Собеседники за перегородкой вдаваться в детали не стали, сверять имена и отчества граждан Штирлица и Фризе им почему-то не пришло в головы.

Мужчина попрощался с проводницами и ушел, мягко затворив дверь. Похоже, у них у всех была такая привычка: мягко затворять двери.

«Интересно бы узнать, из какой такой “конторы” этот мужик? — подумал Фризе. — Настоящий профессионал поинтересовался бы и именем, и отчеством».

Несмотря на пережитый шок, бессонницей он не мучился.