Русская елка. История, мифология, литература (4-е издание)

* * *

В ХX веке елка с триумфом прошла через две мировые войны, сыграв на фронте роль столь много значившей для солдат «елки в окопах», а в тылу служа напоминанием о прошлых елках с разлученными мужьями и отцами и внушая надежду на скорую встречу с ними. Она едва не погибла в «эпоху великих свершений». Выжив и став в конце концов объектом государственной важности, она достигла пика своего торжества на знаменитых Кремлевских елках. Эпоха химизации 1970‐х годов грозила ей превращением в мертвый пластик. Но вскоре более насущные проблемы последующих лет заслонили собою елку, тем самым отведя от нее и эту опасность замены живого дерева муляжом. Литература, охотно используя образ новогодней елки, в одних случаях ориентировалась на ее новоприобретенную советскую символику, в других же — ностальгически завуалированным способом обращалась к дореволюционной традиции, где елка была воплощением семейной идеи и одним из символов Младенца Христа. Наряду с многочисленными дежурными текстами, печатавшимися в новогодних номерах периодики, создавались «елочные шедевры», впитывавшие в себя (каждый по-своему) судьбу елки и многолетний опыт переживания ее образа детьми и взрослыми, обогащая и насыщая его новыми смыслами: «Елка у Ивановых» Александра Введенского, «Елка» Михаила Зощенко, «Вальс со слезой» и «Вальс с чертовщиной» Бориса Пастернака:

Как я люблю ее в первые дни
Только что из лесу или с метели!
………………………………………
Как я люблю ее в первые дни,
Когда о елке толки одни! [см.: {323}: II, 33–34]

В постсоветском пространстве наметилась тенденция вновь превратить елку из новогодней в рождественскую. «И, как всегда в это время, — писала в конце декабря 1993 года газета „Невское время“, — горят на главной улице Петербурга елки — не просто новогодние, уже рождественские, без красных звезд» [см.: {16}: 2]. «Встреча нового тысячелетия. / Вот сближаются стрелок концы <…> / Сыплет искры еловая ветка» [см.: {348}: 7]. Тепло елочки как бы согревает всех. Однажды в предновогодние дни с телевизионного экрана я услышала быстрый говорок пожилой женщины из дома престарелых в Костромской области: «Покушам, елочку поставим, повеселимся…» Женщина отвечала на вопрос любознательного корреспондента о том, как жители дома престарелых собираются встречать Новый год. А молодая женщина, делясь со мной воспоминаниями о елках своего детства, так закончила свой рассказ: «Теперь я уже выросла. Теперь я уже сама кладу своему сыну под елку подарки и помогаю ему развешивать игрушки и гирлянды. Я стараюсь, чтобы для него елка оставалась чудом и сказкой. Когда он вырастет, то будет вспоминать каждый Новый год, как он был маленький и наряжал елку с мамой и папой и как ждал подарка наутро» [см.: {489}].

Елка добросовестно выполняла возложенные на нее функции, и насильственная идеологизация не мешала ей в неформальной домашней обстановке оставаться всеми любимой и ежегодно желанной, страстно ожидаемой Елкой. Такой помним ее мы. Такой запомнят ее наши дети. Даст Бог — и внуки будут ходить вокруг разукрашенного и сияющего дерева и петь немудреную песенку, сочиненную более ста лет назад: «Теперь она нарядная на праздник к нам пришла и много, много радости детишкам принесла».