Русская елка. История, мифология, литература (4-е издание)

И когда Снегурочка прикоснулась к елке своей волшебной палочкой и зажгла на ней гроздья свечей, когда запели фанфары и шелковые флаги всех союзных республик взвились в конце зала, — дети не выдержали и буря аплодисментов загремела вокруг [см.: {324}: 1].

Снегурочка (1970‐е гг.). Из коллекции семьи Душечкиных-Белоусовых

Отныне в каждом классе перед праздником выбиралась или назначалась Снегурочка, и начиналась борьба честолюбий хорошеньких девочек и отличниц. Со свойственным ей «реализмом» тему школьных девочек-Снегурочек отразила Агния Барто в стихотворении 1956 года:

В классах идут
разговоры и толки:
— Кто же Снегурочкой
Будет на елке? [см.: {26}: 144]

А другое стихотворение Барто адресовано девочке, выступающей в роли Снегурочки и переживающей на празднике счастливые мгновения:

Ты сегодня отмыла
Чернила на пальцах,
Ты сегодня Снегурка
На школьном балу.
……………………
И, как полагается
Каждой Снегурке,
Ты тоже от счастья
Растаешь сейчас. [см.: {26}: 40–41]

Установившийся ритуал неизменно соблюдался на протяжении второй половины ХX века. К этому времени происхождение образа Снегурочки, ее связь с народной сказкой и пьесой Островского если и не были полностью забыты, то по крайней мере участниками детских елок вспоминались не так уж часто.

Каждый мифологический персонаж развивается и претерпевает изменения; в переходные эпохи этот процесс особенно активизируется. Неудивительны поэтому те перемены, которые намечаются в отношении как к образу Деда Мороза, так и Снегурочки с конца 1980‐х — начала 1990‐х годов.

Прежде всего это сказывается во «взрослой» поэзии. В стихотворении Е. Мякишева «Зима» (1992), напоминающем читателю о нерусском происхождении обычая новогодней елки и ее главных персонажей, Дед Мороз и Снегурочка называются «лживыми куклами»: «Эти лживые куклы. А ель — непонятное древо» [см.: {279}: 16]. Однако если елка действительно пришла в Россию с Запада, если образ Деда Мороза формировался в какой-то мере по стандарту западных новогодних дарителей, то Снегурочка к этому процессу, как мы видели, не имеет никакого отношения. В своем запоздалом неприятии «немецкого обряда» поэт проявил историческую неосведомленность.

Интересные процессы наблюдаются в современной поэзии. Так, например, в стихотворении Игоря Иртеньева 1989 года «Елка в Кремле», представляющем собой «иронические вариации на политическую историю», образы Деда Мороза и Снегурочки даны в неожиданном контексте «смешавшихся времен», в неожиданном окружении (Ленина, Дзержинского) и в неожиданном облике:

Подводит к елке Дед Мороз
Снегурочку-Каплан,
Он в белом венчике из роз,
Она прошла Афган.
В носу бензольное кольцо,
Во лбу звезда горит,
Ее недетское лицо
О многом говорит… [см.: {172}: 146–147]

Встречаются тексты, в которых вдруг всплывают герои «весенней сказки» Островского, из гармоничного Берендеева царства перемещенные в убожество и грязь современной действительности. Таково, например, стихотворение Евгении Лавут «Снегурочка» (1994), где поющий и бьющий «палкой в дно тугого барабана» мальчик Лель провожает глазами идущую по растерзанной земле Снегурочку:

Смотри, твоя красивая сестра
Идет не торопясь и умирая.
……………………………………
Сестра твоя прекрасна и бела,
Забудь о ней, пастух белоголовый. [см.: {225}: 23]

Порою в современном новогоднем городском пространстве Деду Морозу не остается места, и он, как в одном из стихотворений тамбовского поэта А. Анисимова, напуганный канонадой фейерверков, а также «спецракетницей», с которой играет малыш, бросается в спасительный для него лес [см.: {17}: 33].

Образы Деда Мороза и Снегурочки вдруг начинают порождать вопросы, либо давно не встававшие (например, об отношении к русской православной традиции «старика в бороде, красной шубе, с мешком, где подарков на грошик») [см.: {279}: 16], либо никогда ранее не поднимавшиеся, как, например, о связи Деда Мороза и Снегурочки с темой геронтофильских мотивов в русской поэзии, в результате чего «бесплотная» Снегурочка обретает плоть: «Ведь если геронтофилию понимать как известного рода влечение к лицам старческого возраста, — пишет один юморист-профессор, — то ясно: седобородый даритель рождественских елок, во-первых, не молод; во-вторых, притягателен во всех смыслах, а Снегурочкам, и не только им, свойственно вожделеть» [см.: {167}: 67].

Свои мысли автор демонстрирует в «анонимной поэме» «Дедушка и девушка»:

А Дедик Морозик
Ласкает Снегурочку.
Пусть вьюга воет —
Довольна Снегурочка. [см.: {167}: 80]

На ту же тему в одной из газет под Новый год была напечатана картинка, изображающая стоящих в лесу возле елочки трех Дедов Морозов со стаканами в руках; рядом валяется распитая бутылка. Один из Дедов говорит: «По последней и — к Снегурочкам…» [см.: {445}].

Результатом развития рекламы и появления службы обеспечения учреждений и семей Дедами Морозами и (в меньшей степени) Снегурочками стало активное «размножение» этих персонажей, некогда существовавших в единственном «экземпляре». Посещение в 1990‐х годах мэром Москвы Ю. М. Лужковым Великого Устюга привело к тому, что этот старинный русский город был назван родиной Деда Мороза. Неподалеку от него на берегу реки Сухоны в сосновом бору теперь расположена «вотчина» или «резиденция» Деда Мороза. Три города боролись за звание родины Снегурочки. Победила Кострома, близкая к местам, где драматург писал свою «весеннюю сказку» (усадьбе А. Н. Островского Щелыково). Теперь в музее-заповеднике «Щелыково» находится терем Снегурочки.

Мы явились свидетелями активного процесса изменения и осложнения образов Деда Мороза и Снегурочки. Их функции в рождественско-новогоднем ритуале (и не только в нем) меняются с каждым годом. К чему этот процесс в конце концов приведет, покажет время.

Вместе с «вхождением России в мировое сообщество» русский Дед Мороз переоделся из белой шубы в красный наряд, сблизившись тем самым с Санта-Клаусом. Характерной для наших дней тенденцией в трактовке образа Деда Мороза представляется и взгляд на него как на «демона советского новолетия», совершающего насилие над православной традицией [см.: {6}: 372]. Его появление в новогоднюю ночь, приходящуюся (после смены календаря в 1918 году) на Филиппов пост, для православного верующего действительно выглядит кощунственно. Но осмелюсь предположить, что в сознании большинства встречающих Новый год этот факт давно уже не имеет никакого отношения к православной традиции. Встреча Нового года в ночь на 1 января превратилась в интернациональный ритуал, в котором и в России, и за границей участвуют люди самых разных вероисповеданий. И с этим, видимо, уже ничего не поделаешь. Да и стоит ли пытаться?

С. Струнников. Украшенная елка у блиндажа. Район генерала Чуйкова. Волга. 62‐я армия. Фотография. [см.: {194}-]. РГБ