Русская елка. История, мифология, литература (4-е издание)

После революции эмигранты «увозили» образ Деда Мороза с собой. Подобно елке, он сохранялся в их памяти как одна из вечных ценностей. «Дед Мороз не сказка, иногда это подлинная реальность: бескорыстно творимое добро. Оно принимает разное обличье», — писал в 1936 году К. К. Парчевский. Лечивший ребенка русских эмигрантов доктор-француз приходит в сочельник, нагруженный пакетами с фруктами и игрушками для маленького пациента:

«Ну вот, это тебе прислал знакомый Дед Мороз за то, что ты ведешь себя хорошо…» В наше всесокрушающее время немного осталось «вечных» ценностей. В оставшемся же самым важным бывают все случайные сверкания неумирающего Добра, в честь которого люди зажигают рождественскую елку, а маленькие дети ждут своего Деда Мороза [см.: {322}: 640].

Вспоминая русское Рождество, «праздник детей, ожидающих бородатого старика с большим мешком игрушек» [см.: {16}: 22], эмигранты не вспоминали о том, что этот старик своим происхождением во многом обязан европейским зимним дарителям. Т. П. Милютина (1911 года рождения) при описании эстонских елок 1930‐х годов заметила, что «ни разу там не видела обычного Деда Мороза» [см.: {270}: 109]. Для нее «обычный Дед Мороз» — тот, к которому она привыкла в своем «русском» детстве. Вспоминая о русских Святках, живущий в Париже эмигрант горюет об утрате взрослыми веры в Деда Мороза:

Это — праздник детей, ожидающих бородатого старика с большим мешком игрушек. Старшее поколение, которое разучилось как следует смеяться и радоваться, давно утратило веру в Деда Мороза и его дары [см.: {1}: 22].

Когда в середине 1920‐х годов в СССР началась антирелигиозная кампания, не только елка, но и Дед Мороз превратился в «религиозный хлам» и стал рассматриваться как «продукт антинародной деятельности капиталистов» [см.: {168}: 38][25]. Рождество, елка и Дед Мороз оказались в одном смысловом ряду:

Ребят обманывают, что подарки им принес дед-мороз… Господствующие эксплоататорские классы пользуются «милой» елочкой и «добрым» дедом-морозом еще и для того, чтобы сделать из трудящихся послушных и терпеливых слуг капитала [см.: {264}: 13–14].

В 1927 году в одном из песенников была напечатана «Песня пионеров», построенная в форме диалога пионеров с Дедом Морозом, которого они поймали в сети. Несмотря на большой объем, воспроизведу этот редкий текст целиком: уж больно он показателен для времен борьбы с религиозными предрассудками: показателен путаницей понятий, сопряжением несопрягаемого, историческим невежеством его неизвестного автора:

— Ах, попался, старый дед,
К пионерам в сети!
Приносил ты детям вред
Целый ряд столетий!
— Нерадушен ваш прием,
Стрелы ваши колки!
Лучше, дети, попоем
Вкруг блестящей елки!
— Приволок ты неспроста
Пеструю хлопушку:
Нас от имени Христа
Хочешь взять на пушку!
— Вашим я не рад словам!
Ах, что за манеры!
Ну зачем, зачем я вам,
Душки, пионеры?!
— Дед рождественский с мешком,
Был ты чтим когда-то!
А теперь тебя смешком
Встретят все ребята!
— Я всегда любил детей
И дарил им книжки.
Для меня всего святей
Добрые детишки.
— Детям ты втирал очки,
Говоря о боге.
Только мы не дурачки —
С нашей прочь дороги!
— Что за дикие слова?
Дерзки ваши клики.
В день Христова Рождества
Это грех великий!
— Нам твои противны, дед,
Сказочки да шутки.
Простаков меж нами нет —
Не надуешь! Дудки!
— Но для деда благодать
Сказочки все эти
Отпустите поболтать,
Развяжите сети!
— Опустил ты грустно нос —
Не твоя, брат, эра.
Что твой сладенький Христос
Против пионера?!
— Слышу звон колоколов,
Полон умилений,
Детки, все, без дальних слов
Станьте на колени!
— Мы все божеское вон
Гоним неустанно,
Нам милей, чем праздный звон,
Грохот барабана!..
— Никуда я не гожусь!
Ах, удел мой дерзкий!
Делать нечего — сдаюсь
В плен ваш пионерский!
— Прочь религии дурман,
Прочь грядущего оковы,
Твой рассеивать туман
Мы — всегда готовы. [см.: {329}: 41–43]

На плакатах с подписью «Что скрывается за дедом-морозом?» изображался старик с елкой, на которого, разинув рот, смотрят мальчуган и его мамаша, в то время как за его спиной, притаившись, стоят поп и кулак [см.: {264}: 23]. Происхождение этого «старорежимного» образа возводилось к «духу елки», которому первобытные люди вешали на деревья жертвы и «который превратился в деда-мороза» [см.: {13}: 11].

В антирождественской кампании приняли участие и поэты, состоявшие на службе у советской власти, как, например, Демьян Бедный, который 30 декабря 1928 года опубликовал в «Правде» такую «Рождественскую картину»:

Под «Рождество Христово» в обед
Старорежимный елочный дед
С длинной-предлинной такой бородой
Вылитый сказочный «Дед-Мороз»
С елкой под мышкой саночки вез,
Санки с ребенком годочков пяти.
Советского тут ничего не найти! [см.: {32}: 3]

Вместе с реабилитацией елки в конце 1935 года прекратились и обличения Деда Мороза, после некоторых сомнений полностью восстановленного в правах. Устроители детских елок получили возможность проявлять инициативу, составители книг-рекомендаций по устройству елок сочиняли сценарии, что в конце концов и привело к выработке стандартного ритуала общественной детской елки. Если прежде дети получали различные подарки, отличающиеся и качеством, и материальной ценностью, то теперь Дед Мороз приносил для всех детей одинаковые пакеты, которые он подряд вынимал из своего мешка.

В течение зимних каникул дети обычно посещали несколько елок (в детском саду или в школе, на предприятиях и учреждениях, где работали их родители, домашние елки у друзей и знакомых). И на каждом празднике они встречались с новым Дедом Морозом, что обыгрывается в юмористическом рассказе В. Е. Ардова 1939 года «Письма к бабушке, или Светская жизнь Юрика Звягина», в котором мальчик делится впечатлениями о елках, на которых он побывал:

На «елке, где папа служит», «дед-мороз <был> выше меня ростом»; на елке, «где мама служит», «дед-мороз <был> поменьше»; на елке в школе «деда-мороза почти не было: один наш ученик из 8‐го класса оделся было, как дед-мороз, но сейчас же снял с себя все и пришел смотреть концерт»; «у тетиной тети на службе» «дед-мороз <был> на „ять“»; а у Танечки Вириной на елке «дед-мороз был маленький; он висел на самой елке» [см.: {18}: 10–11].

С конца 1930‐х годов создается невиданное количество произведений о Деде Морозе. В одних он выступает в роли хозяина зимнего леса, как, например, в одной из сказочек Г. Орловского «Про девочку Розочку», где девочка, катающаяся в лесу на лыжах, на вопрос зверей, кто ей позволил находиться в их лесу, отвечает: «Когда у нас на елке был Дед Мороз, он мне разрешил кататься в вашем лесу». И тогда все звери сказали: «Ну, если Дед-Мороз разрешил, то катайся…» [см.: {312}: 85]. В других произведениях он изображается как зимний волшебник, преображающий природу, охлаждающий атмосферу, но не устрашающий своим холодом закаленных советских детей, как в стихотворении Л. Ф. Воронковой «Зима»:

Наши окна кистью белой
Дед-Мороз разрисовал,
Снегом полюшко одел он,
Снегом садик закидал.
Разве к снегу не привыкнем,
Разве в шубу спрячем нос?
Мы как выйдем, да как крикнем:
Здравствуй, Дедушка Мороз!
………………………………
Мы, советские ребята,
От мороза не дрожим! [см.: {86}: 76]

В некоторых случаях Дед Мороз на новогоднем празднике сам поет ребятам песенки:

Принимайте-ка, ребята,
И меня в свой хоровод,
Я, румяный, бородатый,
К вам пришел на Новый год!
…………………………………
Я сегодня весел тоже
И с ребятами дружу,
Никого не заморожу,
Никого не простужу! [см.: {87}: 76]

Во время войны образ Деда Мороза использовался в целях патриотической пропаганды: «Новогодняя открытка к 1942‐му году изображает Деда Мороза, изгоняющего фашистов. На новогодней открытке к 1944‐му году Дед Мороз нарисован со „сталинской“ трубкой и мешком оружия в руках, причем на мешке изображен американский флаг» [см.: {6}: 381].

Ритуал общественных елок с Дедом Морозом соблюдался на всей территории Страны Советов: от Главной елки в Большом Кремлевском дворце до лагерей ГУЛАГа, от Азербайджана до Чукотки. Т. П. Милютина рассказывает об организованной в лагере самими заключенными встрече Нового, 1946 года, на которой в качестве зрителей присутствовало и лагерное начальство:

Зал — если можно так назвать барак со скамейками — был набит начальством и заключенными. Конферанс вел Лëвенберг, одетый Дедом Морозом. Он взошел на сцену, легко неся на плече мешок, и вытряхнул из него Новый год — девочку-малолетку, затянутую в трико и имевшую на спинке и груди блестящие цифры: «1946». Костюм этот мастерил персонал женского стационара. «Новый год» станцевала какой-то дикий танец, и Лëвенберг начал свою речь… [см.: {270}: 232–233]

Азербайджанская поэтесса М. П. Дильбази еще в конце 1930‐х годов сочинила стихотворение «Дед Мороз», которое тогда же было переведено на русский язык:

В гости к нам пришел
Дедушка Мороз
И чего-чего
Только не принес!
К елке подошел
Дедушка Мороз,
Развернул подол
Дедушка Мороз,
И посыпались
Свертки и кульки,
Разубралась ель
В блестки, огоньки. [см.: {120}: 14–15]

В рассказе Ю. С. Рытхэу «Новогодняя ночь», напечатанном в первом номере «Огонька» за 1953 год, чукотские дети впервые встречаются с елкой и с Дедом Морозом:

Он (Дед Мороз. — Е. Д.) появился на улице в сопровождении шумной свиты комсомольцев — нарядный, нарумяненный, с огромными седыми бровями и усами, с седой бородой до пояса, с мешком подарков за спиной [см.: {381}: 15].

Обычай посещения Дедом Морозом домашних елок возник только в послевоенное время. Чаще всего в его роли выступает кто-либо из старших членов семьи, причем необязательно мужчина. «На современном этапе, — пишет Е. Л. Мадлевская, — Дед Мороз фигурирует в детском сознании как мифологическое существо, изображаемое ряжеными взрослыми» [см.: {248}: 37]. По мере того как дети в семье подрастают, они добровольно берут на себя исполнение его роли, подыгрывая взрослым, даже тогда, когда детей младше их в доме уже нет.

Магия появления Деда Мороза на празднике сказывается в ритуале его ожидания, порождая искреннюю или же искусственно подогреваемую экзальтацию, а также в формулах его зазывания на праздник, когда дети хором кричат: «Дед Мороз! Дед Мороз!» (ср.: «Раз-два-три, елочка, гори!»). В отличие от народной традиции, где Мороза звали на кутью, чтобы задобрить, целью приглашения Деда Мороза является не столько стремление его умилостивить и тем самым предотвратить летние заморозки, сколько желание быть им обласканным и получить от него подарки. Его появление сопровождается громким стуком в дверь, и при виде страстно ожидавшегося гостя дети приветствуют его радостными возгласами. Дед Мороз не только одаривает детей, но и беседует с ними, балагурит (напоминая этим традиционного балаганного Рождественского деда), а иногда поет песни и танцует с детьми вокруг елки. «В современных новогодних спектаклях Дед Мороз предстает судьей между добрыми и злыми силами, помощником положительных персонажей; он наказывает и изгоняет злых персонажей, либо прощает их как раскаявшихся» [см.: {248}: 37]. В 1960‐х годах на кремлевскую елку Дед Мороз иногда приходил со сменившим Снегурочку космонавтом [см.: {66}: 117] (о Снегурочке см. дальше).