Очень древнее Зло

Глава 30 Где случаются неприятности

«Средь всех тварей сущих беречься надобно не тех, что обличьем ужасны, ибо само это упреждает прочих об опасности, но тех, который глядятся обыкновенными или же, пользуясь силой проклятой, внушают людям очарование».

«Тысяча обличий или как распознать истинное лицо ведьмы»

Город.

Мертвый. Огромный. И величие его, тень которого жила в развалинах, давило. Или это тьма, что чувствовалась? Артан слышал эхо её, раздражающее, насмешливое, словно готовое бросить вызов.

Или…

Улица.

И снова.

Одна за другой. Они становились шире, и вот уже сапоги грохочут по каменной мостовой. Солнце взобралось высоко. Палит нещадно. И белый камень слепит глаза. То и дело приходится щурится. Порой кажется, что они вовсе попали в жерло огромной белоснежной печи.

Со лба брата Яноша стекает пот.

Но он, упертый, шагает. А рядом с ним, бледный и хрупкий, идет кастрат, правда, теперь в руках его не лютня, лентами украшенная, а клинок. Хороший. С сизым плетением булатных узоров.

Мягко ступают степняки.

И островитяне двигаются почти бесшумно. А вот Легионеры грохочут, словно пытаясь звуком этим отпугнуть тварей. И все же… все же неладно.

В городе.

И… не только. Ощущение такое… недоброе…

— Я так испугалась, — рядом появилась Теттенике и тонкие пальцы осторожно коснулись рукава. — Когда оказалась здесь… я так…

Она красива.

Пожалуй.

Круглое лицо. Светлые волосы. На брата своего, который поглядывает недовольно, но не мешает сестре, она похожа, но…

Солнце слепит. И глаза слезятся от света, который порой куда более жесток, чем тьма.

— Я думала, что никто меня не спасет. А вы пришли и спасли!

— Я? — искренне удивился Артан.

Наверное, он должен был почувствовать себя польщенным, но вместо этого в груди шевельнулось раздражение.

Странное.

Дрогнули длинные ресницы.

— Конечно… вы… вы простите… это весьма нагло с моей стороны. Неосмотрительно. И дева не должна бы… говорить о таком… но это место… — она прижала руки к сердцу. — Оно заставляет смотреть на все иначе. И думать тоже. Я… я почти умерла!

— Вы выглядите живой.

— Спасибо. Но я поняла, что жизнь слишком коротка. И не стоит тратить её вот так… просто… и таиться. Таиться не надо.

— Не надо, — подтвердил Артан. А степнячка замедлила шаг.

— Мой брат… он недоволен. И сердится.

— С чего бы? Мне казалось, он наоборот рад.

— Сердится… теперь мне только умереть.

И вздох. Она все-таки красива. Почему Артан раньше этого не видел?

— Я оказалась здесь и одна… и теперь моя репутация…

— Думаете, крысаки и мертвецы могут нанести ущерб репутации? — не удержался брат Янош, глянув свысока. И нахмурился. Или устал просто? Доспех тяжел. Артан и сам чувствует, что с каждым шагом вес его увеличивается. Этак он скоро и вовсе выдохнется. — Извините.

Слезы в глазах девы заставили усовеститься.

Немного.

Все-таки она и вправду многое пережила. И испытания перенесла достойно. Вот Артан ночью почти не спал. Близость тьмы мешала. Да и в целом все казалось слишком уж иным.

И теперь вот злился.

С недосыпу. Определенно.

— Ничего. Это место… оно будит дурное в душе. Но и открывает многие двери, — взгляд девы слегка затуманился. — Раньше я видела смерть и лишь смерть.

— А теперь?

— Теперь — надежду…

— На что? — уточнил брат Янош, который не стесняясь, прислушивался к разговору. И упрекнуть его за лишнее любопытство было нельзя. В конце концов, предвидения — дело такое. — Ну, мне чтоб знать.

— На спасение. Для нас. Для мира… только… — она прикусила губу и остановилась. — Я не уверена, что имею право говорить… и вы мне не поверите.

Не поверит.

Артан понял это весьма отчетливо.

— Что вы, — сказал он, стараясь говорить именно так, как говорил жрец-инспектор, убеждая, что он всего-то взглянет на обитель. — Вы просто-таки обязаны поделиться… ибо если Пресветлые наделили вас даром, то грешно не пользоваться им.

У жреца явно получалось лучше. Искренней. Но Теттенике вновь вздохнула.

— Это так… так страшно на самом деле. Просто невыносимо.

— Сочувствую.

— Все время видеть смерть… если мы ошибемся, погибнет весь мир! — а вот это было сказано довольно-таки нервно.

— Тогда надо постараться, — Артан успокаивающе похлопал деву по плечу. Потом подумал, что надо было как-то иначе, без похлопываний, ибо в узких глазах блеснуло нечто этакое, вряд ли одобрительное. — Но нам легче будет стараться, если мы будем знать, что нужно делать.

Теттенике облизала губы.

Дернула за рукав.

И, поднявшись на цыпочки, сказала:

— Жертва. Нужно принести жертву…

— Какую?

— Великую… великая жертва открыла врата, призвав демонов. Великая жертва закроет их! — это было сказано с таким жаром, что Артан едва не отшатнулся. Но Теттенике впилась в его руку. — Я вижу кровь. Много крови. И сердце последнего из рода Архаг на алтаре! Отдайте его демону! И тот отступит.

Вот уж…

Не было печали. Да и последний из рода Архаг вряд ли согласиться. Что-то сомнительно, чтобы у него вдруг появилась тяга к самопожертвованию.

Теттенике будто очнулась, моргнула так и потупилась.

— Извините. Иногда… находит… я еще не привыкла пророчествовать… и… и знаете, я еще когда вас увидела, я… я поняла, что вы единственный, кто может спасти.

— Вас?

— Меня. Их. Мир! Всех! Только… только надо, чтобы вы решились. Вы ведь верите мне?

Нет.

— Конечно, — сказал Артан.

И подумал, что врать у жреца-инспектора тоже получалось куда как лучше.

А улица вдруг закончилась. Солнце плеснуло светом, а тот, отразившись от серебра, заставил зажмуриться. И Артан вскинул руку, защищаясь.

— Твою же ж… — сказал брат Янош душевно. — Красота-то какая…

Умели строить.

Раньше.

Ричард остановился. Да и не он один. Застыл Легион. И тяжкий вздох Командора был полон печали. По Империи ли? Или по этому городу? По площади, что легла на пути их.

Огромная.

Замок бы встал.

Он и виднелся, не замок, а храм ли, дворец ли, но уже близко. Вон там, за хрупкой белокаменной пеной мостов, что опирались на узорчатые крыши. За стенами.

За мрачною шеренгой статуй, что издали казались одинаковыми. Беломраморные гиганты опирались на мечи. И щиты на руках их были отделаны серебром. Ему бы почернеть за столетия, ведь магия магией, а погода погодой, но щиты сияли все так же ярко.

— Императорская дорога начинается там, — указал Лассар, оглядываясь. — Но здесь держаться лучше рядом… место своеобразное.

Он оглянулся.

И Ричард тоже.

Поморщился.

Слишком много людей. Растянулись по улице живой змеею. И ведь опасно так. А они будто забыли о том, где находятся. Идут. Глядят. Разговаривают.

Проклятье.

Отправить бы их всех обратно. Да не отправятся. Как бы только хуже не вышло. Хотя… куда уж хуже. Над площадью воздух дрожит, то ли от жара, раскалившего и белый камень, то ли сам по себе, готовый обратиться новой тварью.

Пахнет…

Пылью. Цветами. Розами. Матушка любила розы. И в саду они росли. Ричард помнит. Огромные кусты, которые к лету покрывались крупными бутонами. Алые. Белые. И когда солнце припекало, воздух наполнялся вот таким же сладким дурманящим ароматом.

Нет.

Здесь розам взяться неоткуда.

Дым.

Туман. Газ? Или очередное проклятое создание, желающее заглянуть в душу Ричарда? Ничего-то там, в душе почти и не осталось.

Тоска только…

— Это не она, — сказал кто-то, вырывая из мыслей.

Степняк.

Крупный. Хмурый. И со шрамом. Шрамы украшают мужчину? Если так, то степняк определенно красив.

— Кто?

— Женщина. Другая. Она выглядит, как Теттенике. Она говорит её голосом. Она смотрит её глазами. Но это не она, — степняк почему-то глядел на туман. И говорил-то будто в сторону, тихо, но так, что Ричард услышал. — Она даже запах украла.

— Но тогда отчего вы уверены, что это не она?

— Не знаю, — честно ответили Ричарду. — Но это не она… однажды мне рассказали историю о древней старухе, которая ходила по степи. От стойбища к стойбищу. Она просила воды и кусок лепешки, и многие делились. Тогда-то благодарила она и уходила дальше. Но однажды встретилась ей девица красоты невиданной. Была то Айшан, дочь великого воина. Славен был её отец и богат. И многие желали бы взять Айшан в жены.

Вот самое время слушать сказку.

С другой стороны, если слушать, то память заткнется, не вывалит на Ричарда очередной полупереваренный кусок из образов и запахов.

И розы…

Розами определенно пахло.

— Знала то Айшан и возгордилась сильно. Надела на пальцы золотые перстни, нацепила на шею ожерелья многие, а руки украсила браслетами. И увидав уродливую старуху, закричала, чтоб не смела та подходить близко. А после вовсе велела рабам гнать старуху прочь, чтобы видом своим та не оскорбляла прекрасную деву.

К чему все это?

…матушка сидит на траве, окруженная дамами. И кто-то рассказывает… сказку? Наверняка. Ричард мал. Он любит сказки. А матушка гладит тяжелый бутон розы, она задумчива и, кажется, вовсе не видит никого. Ричарда тоже.

А ему обидно.

— Ушла старуха. Но тем же вечером взяла Айшан серебряное зеркало, подаренное каганом, который заслышал о красоте девы и пожелал привести её в свой шатер. Взяла. Поднесла. И увидала там старуху столь отвратительную, что не сдержала крик. Так и нашли её в шатре… старуху в одеждах прекрасной девы. А после в степях и деву, что сидела и плакала, и говорила всем, что её зовут Айшан, и что украла её злая ведьма.

— И чем все закончилось?

— Каган глядел на обоих. И велел поднести в дар Матери Степей. Она точно разберется, — степняк прищурился. — Я вижу свою матушку, но она давно умерла. Стало быть, это обман.

Руки легли на клинок.

— Так уж случилось, что род Чангай многие годы был проклят. Наверное… в этом есть свои преимущества. И я слышу, как тянет от этой женщины ложью.

— А её брат…

— Видит то, что желает видеть. Её нельзя убивать, — клинок свистнул, рассекая воздух, и степняк кивнул себе. — Пока нельзя. Если она здесь, то ей что-то надо. Если она забрала чужое лицо, она знает, где та, кому это лицо принадлежит.

И приведет?

Или нет?

Или это не имеет значения?

…смотри, Ричард. Внимательно смотри, — матушка шепчет на ухо, и дыхание её горячо. Это дыхание обжигает шею. Холодные пальцы давят на плечи, толкая к зеркалу, в котором колыхается чернота. — Не бойся, дорогой… ничего не бойся. Просто смотри.

И чернота расступается.

Он видит… площадь, укрытую легкой дымкой тумана. Белые камни. Белые стены. Белые статуи, которые возвышаются над домами.

Серебро щитов.

И суровые лица воинов.

— Что ты видишь? — матушкины руки причиняют боль. — Ну же, Ричард?! Что ты видишь?

— Ничего, — он заставляет себя отвернуться. — Ничего!

И вывернувшись из её рук, убегает.

— Врешь! Ты должен увидеть! Должен! Её крик летит в спину. И подгоняет.

Ричард задыхается от бега. И прячется. В старой башне. В древней башне. Под самой крышей. Крыша давно прохудилась, и в башне сыро. Даже летом. На камнях проступает вода, словно слезы, но это ничего.