Собор Дарвина. Как религия собирает людей вместе, помогает выжить и при чем здесь наука и животные

Возьмем другой пример, из времен не столь отдаленных. Дабы избежать потери «денег Израиля» (Katz 1961, 61), евреям-ашкеназам запрещалось назначать более низкую цену по сравнению с ценами других евреев, пользовавшихся привилегиями, или вступать в борьбу с еврейскими монополиями, владевшими ресурсами неевреев. Я не хочу сказать, будто в дни рассеяния еврейские общины неизбежно относились к тем, кто входил в другие группы, просто как к орудиям своей воли. По сути, способность евреев действовать как единое целое, скорее всего, позволяла им поддерживать репутацию в межгрупповом сотрудничестве более успешно, нежели другим группам – ведь группы, не имеющие функционального единства, столь слабо контролируют поведение тех, кто в них входит, что не могут поддерживать репутацию даже при желании. Как бы то ни было, без опасения ошибиться можно утверждать, что еврейские общины в дни рассеяния часто вступали в экономическую межгрупповую конкуренцию, а строгая религия давала им весомое преимущество, которое она дает всегда, когда более сплоченные группы соревнуются с менее сплоченными.

Подводя итог, замечу, что теория многоуровневого отбора позволяет провести всесторонний обзор иудаизма как религии, которая существовала в форме в высшей степени замкнутых групп, и группы эти, овладев той силой, какую давало сотрудничество, преуспели почти во всех сферах, где требуется действовать сообща. Сотрудничество охватывает и внутригрупповые взаимодействия, достойные восхищения во всех своих аспектах, и межгрупповые контакты, по сути своей соревновательные – и тем самым предосудительные для тех, кто входит в другие группы. В межгрупповых отношениях могут проявляться зачатки морального поведения, но преимущественно в них господствует эксплуатация со всех сторон. Некорректно говорить, что антисемитизм – это реакция на нечестные действия евреев, поскольку такое утверждение подразумевает, будто антисемитские группы с полным правом выступают как нравственный эталон. Многоуровневый отбор предсказывает – а история демонстрирует, – что евреев могли эксплуатировать вне зависимости от того, насколько образцово те вели себя по отношению к другим группам, поскольку группы – это не исполнители нравственных действий, если для этого не выполняются особые условия. После рассеяния евреев за пределы Палестины в истории иудаизма были периоды роста, источником для которого становилось сотрудничество, и спадов, вызванных притеснениями в великом множестве их форм – от искусственного сокращения экономических возможностей до принудительной ассимиляции, изгнания и геноцида[49]. Правда художественного вымысла

Я включил иудаизм в эту главу как один из трех примеров, утверждающих – в ретроспективе – очевидность того, что религиозные группы представляют собой адаптивные единицы. Сомневаюсь, будто теории, которые видят в религии либо побочный продукт развития, либо источник выгоды для некоторых в группе за счет других ее членов, могут хотя бы отчасти объяснить факты из истории иудаизма. А вот теория, утверждающая, что религия приносит группе пользу, прекрасно с этим справляется. Теория многоуровневого отбора идеально сочетается и с теорией социальной идентичности, которая началась в попытке понять, почему разум способен на такие зверства, как холокост. Обе теории вынуждают нас признать неудобную правду: мышление в терминах «мы и они» – часть нормальной человеческой психики. Большинство из нас может вести себя нравственно лишь с определенной частью человечества, а в людях, не входящих в эту группу, усматривать просто предметы, полезные либо же бесполезные, – а возможно, что на это способны мы все. Это обобщающее утверждение относится ко всем человеческим группам и никогда не должно применяться как орудие агрессии против сторонников какой-либо одной религии, – скажем, того же иудаизма.

Я завершу свое обсуждение религии евреев в несколько неклассической манере – рассказом о художественном произведении. Великие писатели не пользуются научным методом, но их читают и любят, коль скоро они берут правдивые аккорды, звучащие над границами времен и культур. Таким автором был и Исаак Башевис-Зингер. Его многочисленные романы о жизни евреев в Польше до Второй мировой войны – и в послевоенной Америке – принесли ему в 1978 году Нобелевскую премию по литературе. Зингера в антисемитизме обвинить не может никто, и тем не менее он видел нравственную «вселенную» взаимодействий в группе и по большей части аморальную «вселенную» межгрупповых отношений с такой ясностью и с таким состраданием, что ученым и интеллектуалам стоило бы последовать его примеру. Действие его исторического романа «Раб» (Singer 1962) происходит в Польше XVII века, а само произведение с поразительной точностью совпадает с тем, что я нашел в научной литературе.

Главный герой «Раба» – набожный еврей Иаков, захваченный и угнанный казаками во время очередной устроенной ими резни. Его продают в рабы польскому селянину. В том же набеге убивают жену Иакова и его детей, а почти всю деревню, в которой он жил, уничтожают. Теплые месяцы он одиноко проводит в горах, выпасая хозяйских коров. Годами он прилагает неимоверные усилия, чтобы соблюдать многочисленные законы своей веры, тем самым храня ее, и это отдаляет его от крестьян. Впрочем, он и сам не хочет сближаться с ними: их животные привычки ему отвратительны. В этом мире сильный господствует над слабым и имеет целый выводок незаконнорожденных детей, а отпрыски совершенно открыто желают смерти родителям. В одной из сцен кутежа, за которым он наблюдает поневоле, Иаков размышляет над кажущейся жестокостью его Бога к варварам:

Как бы то ни было, но Иаков не может не влюбиться в Ванду, дочь хозяина, приходившую в горы каждый день, чтобы подоить коров. Она тоже влюбляется в него – за то, что он был бесконечно более благороден и грамотен, чем люди ее народа. В конце концов они уступают своей страсти, но радость Иакова смешивалась с мукой от совершения тягчайшего греха. Едва успевает начаться их безнадежный роман, Иакова вызволяют из рабства братья по вере: странствующие циркачи рассказали им, где тот находится, за ним приехали в фургоне, полном денег на его выкуп. Человеколюбие единоверцев не удивляет Иакова: «освобождение пленника – священное деяние» (49). Иаков уезжает столь внезапно, что не может даже попрощаться с Вандой, не говоря уж о том, чтобы объяснить своим освободителям, в какое положение попал. И Ванда не узнает правды от своих сородичей: те врут, скрывая шальные деньги. Ей говорят, что Иаков просто пропал – может, его убил кто-то из соседей, недовольный постоянным присутствием еврея.

Иаков возвращается в свою деревню. Она восстанавливается после того самого набега, как не раз восставали в прошлом и она, и другие еврейские общины. Здесь Зингер описывает жизнестойкость и коллективную организацию евреев, позволяющие им достигать совершенства во всем, чего им не запрещали напрямую:

Иакову незамедлительно предоставляют место в общине. Но он несчастен – ведь столь многие братья по вере лишь ограничиваются пустыми ритуалами, нарушая дух веры ради стяжания богатств. Бедный, но грамотный, Иаков – завидный жених, однако ни одна из девушек, с которыми его знакомят, не вызывает ни той страсти, какую вызывала в нем Ванда, ни даже одухотворенности, которую пробуждала та любовь. Подвергая себя великой опасности и терзаясь еще более сильной душевной мукой за «возвращение в Египет», Иаков спешит за Вандой, и они бегут через горы во вновь отстроенную еврейскую общину, для которой они оба чужаки. Ванда хочет принять иудаизм и получает от Иакова наставления, но еврейский закон никогда ей этого не позволит – а выучить язык и обычаи настолько хорошо, чтобы притвориться еврейкой, она не сможет никогда. У них остается только один путь остаться вместе: Ванда притворяется глухонемой.

Новая еврейская община образована на землях недалекого дворянина-католика, изначально пригласившего лишь несколько еврейских семей – вести его дела. Это типичная договоренность: кстати, Иаков свободно говорит по-польски именно потому, что его предки по матери на протяжении многих поколений были распорядителями у польских шляхтичей. Почти мгновенно маленькое еврейское поселение разрастается до размеров городка – и растет на глазах у беспомощно протестующего дворянина. Распорядитель-еврей без зазрения совести и при любой возможности эксплуатирует помещика и его крестьян – но более того, он делает то же самое и с единоверцами, при этом благочестиво исполняя ритуалы. Иаков, искренне набожный человек, против своей воли выдвинут на должность распорядителя – и риск того, что их с Вандой тайна раскроется, возрастает многократно.

Не буду раскрывать драматической концовки этой прекрасной истории. Гений Зингера во всех его романах проявлялся в том, что он бесстрастно, как врач, следил за делами людей – но не переставал сострадать человечеству. В «Рабе» Зингер обращает этот взор на те самые внутри– и межгрупповые взаимодействия, о которых я подробно рассказываю с опорой на научную литературу и которые пытаюсь объяснить в свете эволюции, протекающей на многих уровнях. Художественное произведение не подтверждает научную теорию, но Зингер идеально резюмирует мои тезисы, когда устами Иакова, своего героя, говорит: «Но теперь он хотя бы понял свою религию: суть ее крылась в том, как относиться к единоверцам» (247).