Во имя твое, Восния

Две фланкирующие башни нависли над нами, как лезвие топора над шеей приговоренного. В одной повредили стену у бойниц, и защитники высовывались под ответный обстрел. Я смотрел на них снизу-вверх, не понимая, как я могу укрываться от стрел справа, сверху и слева одновременно.

– Милосердная мать, – бормотал сквозь стиснутые зубы снабженец, обе руки которого толкали мантелет. Он был в одной стеганке. Я прижался к нему, защищая с левой стороны.

Хлысть! Три стрелы нашли цель. Мы перешагнули через упавшего солдата. Мантелет стал двигаться медленнее.

– Да не толкайтесь вы, – почти взвыл снабженец у правого колеса: на него напирали сзади.

Укрываясь щитом с правой стороны, я подставлял левое плечо, подмышку, бедро. Да и шея просила стали. Вжимая голову в плечи, чтобы не получить стрелу в стыке у горловины, я задыхался от жары. Перебравшись через ров, в котором лежали раненные и мертвые, мне хотелось обратно, к подножью холма. Только, как всегда, было уже поздно. Позади куда опаснее, чем за крепким деревянным полотном.

– Ну же, ну-у! – рычали снабженцы и колеса скрипели. В осях застывала глина и попавшая трава.

Я не видел Эйва Теннета. Только две башни, ливень из стрел, брешь в стене и мертвецов.

– М-мать, – ругался снабженец справа, как только стрелы попадали в полотно с его стороны.

Его сосед неразборчиво молился и пыхтел, толкая укрытие: стеганка на его спине вся промокла от пота. Мантелет еле полз.

– Брешь, добрались! Еще чутка…

– Не подымем, – кричал солдат, выглядывавший из укрытия с правой стороны, – нужно подложить под колеса…

Что именно он собирался подложить, мы так и не узнали. Солдат пошатнулся, взмахнул руками и упал с пробитым виском. Его место тут же занял другой снабженец.

– Вперед, вперед, – кричал кто-то за нашими спинами.

Мантелет трещал от снарядов. Казалось, дерево вот-вот расколется, и нас нашпигуют стрелами, как уток на пруду.

– Впере-е-ед!

Будто бы можно было двигаться куда-то, кроме как вперед!

– Бре-ешь ря-ядом, поднажме-ем! – истошно вопил, словно раненный, самый крепкий детина в нашем отряде.

– Не подымем, – зарычал еще один снабженец, – надо подстелить!

Арбалетчик из людей Эйва высунулся с левой стороны, и выпустил болт. Я слушал, как мерно щелкает рычаг.

– Попал? – спросил его соседний стрелок.

– Заткнись, на хер, – прорычал арбалетчик, так и не ответив на вопрос.

Я пригнулся, прислонил перчатку к шее, с той стороны, где не было щита, и смотрел себе под ноги. Затоптанная, измятая трава, покрытая глиной и кровью. Следы от колес мантелета и сапог. Мантелет загромыхал – мы переехали через тело солдата. Тот еще пускал кровавые пузыри, задирая подбородок выше, стараясь не испачкать лицо в грязи. И часто-часто дышал. Я осторожно перешагнул через него, стараясь ничего не видеть: ни стрел, ни серого неба, ни двух башен с врагами, ни крови, ни смерти.

– Первый пошел! – загромыхал мантелет у бреши.

– Нейдет!

– Подложи!

– Несите доски, доски говорю, – команда оборвалась.

Вместо солдат заговорила баллиста. Коротко, отрывисто, звонко. Мантелет разлетелся на щепки, снабженцы рухнули у бреши, как падают яблоки по осени. Помятые, испорченные навсегда.

– К лестнице! – заорал подручный Эйва. Охрана рыцаря явно ждала первый выстрел из баллисты, и тут же ринулась в брешь. Стрелы отскакивали в стороны, изредка цепляясь за стыки хороших доспехов.

«Нет, он точно безумен, – думал я, провожая взглядом фанатика, – другой бы сидел в тылу, а этот смерти ищет».

Арбалетчик с башни продырявил пехотинца с башенным щитом: болт выскочил из шлема с другой стороны. Солдат из облегченной пехоты струхнул, бросился прочь от бреши. Стрела угодила ему в спину, толкнула на землю, где он задергался и захрипел, принялся обнимать себя руками, пытаясь дотянуться до древка возле лопатки…

– Вперед, – задыхаясь от усталости, крикнул капрал снабжения. Его рука обвисла плетью, а стрелу так и не вытащили. Нет времени, нет.

«И не будет, если мы не пробьемся на стену к башням!»

Баллисту заряжали вновь. Я отскочил от мантелета, как от прокаженного и побежал следом за отрядом Эйва.

Стрелы свистели у шлема, втыкались чуть впереди, ломались сзади и находили свою цель.

«Только не меня, только бы не…» – я зацепился сапогом за камни в бреши, удержал равновесие и неуклюже перемахнул через преграду.

Внутри «кармана» из стен уже лежала как минимум дюжина наших мертвецов. Но и живых оказалось в два раза больше – вслед за разбитым мантелетом во двор проникло четыре отряда. Только бежать им было некуда – стальная решетка перекрыла единственный проход во двор ко вторым воротам и донжону. На лестнице к башне по правую руку уже бодались защитники и солдаты Восходов. Укрываясь за спинами пехоты, стреляли наши лучники. Я знал, что вот-вот подойдут арбалетчики и тут-то защитникам придется несладко.

«Но пока гибнем только мы».

Внутри двора-кармана не было толком никаких укрытий, кроме казармы. Опасный квадрат, почти голое поле, раздолье для вражеских стрелков: те истребляли нас с галереи на бруствере стены, целились с двух башен позади.

Я не мог приткнуться к лестнице, не мог стоять на месте – стрелы летели со всех сторон! – не мог стрелять в ответ по галерее…

– Вперед, – гнали всех во двор наши капралы. – Шевелись!

Получив стрелу в спину, бок или плечо, солдаты еще продолжали бежать, и только потом спотыкались, падали, бились в корчах на земле. По ним шли следующие. И тоже падали, кричали, извивались, мешая новым рядам пробиться к лестнице.

Бум! Стрела угодила в бок, толкнув меня в сторону. Я сцепил зубы. Вблизи стрелки с башен попадали куда точнее. Я, как обезумевшая лисица в курятнике, перебегал с места на место.

В бреши показался второй мантелет. Он зацепился за камни, а потом упал на землю уже во дворе, придавив зазевавшегося солдата. Новые отряды непрерывно поступали во двор, перебирались через завалы в бреши, часть пыталась поднять упавший мантелет. Пытались, и падали на него сверху, пораженные стрелами. В бреши показалось следующее укрытие, и снова застряло…

Карман для обстрела. Идеальная западня. На внутренней стене, за которой высился донжон, суетились солдаты без луков. Дуга баллисты сверкнула на солнце. Механизм стал поворачиваться в нашу сторону. Наклонился.

– В башню! – рявкнул Эйв. Забегавшись, я поздно заметил, что фанатик стоит от первых рядов куда дальше, чем я.

Пехота, пробившаяся к лестнице, никак не могла подняться выше.

– Их всего сотня, сотня! – рычал Урфус, подгоняя.

Врал. Оборону вели от силы с полсотни солдат.

Мантелет за нами затрещал – два солдата, которые катили его к лестнице, упали замертво: арбалеты достали их с двух сторон – со стены и башни.

Именно в этот миг и выстрелила баллиста. Я бросился в сторону, забыв прикрываться щитом.

– Гр-рум! – казалось, дрогнул весь холм, укрепления, здания, чертов замок…

Пыль оседала медленнее, чем поднялась. Пелена, взвесь пыли, силуэты солдат. Обрубок руки, чья-то кисть, или просто латная перчатка? Кровавые брызги и изувеченные тела посреди обломков деревянного полотнища. Я на негнущихся ногах шагнул влево. Меня толкнули обратно – кто-то побежал прочь, к полю. Крики и звон стали звучали приглушенно, словно я ушел под воду.

– Прикрывайте лестницу! Лестницу!

Я пошатнулся, зачем-то положив ладонь на рукоять меча. Куда теперь? Сколько будут заряжать баллисту? Скольких солдат мы потеряли? Я…

Хрясь! Со стены по правую руку стали падать солдаты – Эйв пробился наверх, его отряд выбивал дверь в башне.

– Залп!

Наши арбалетчики стреляли из-за обломков у бреши, мантелетов, старались угодить в бойницы и зазоры на галерее. Какой-то дурень укрылся за ящиком, и болт зашел ему в череп. Рядом тут же оказался другой солдат – схватил арбалет и начал крутить рычаг.

Что я мог сделать здесь, без лука, без лестницы, без укрытия? Стоя прямо перед галереей, у казармы. В толпе таких же солдат: все толкались, ругались, падали. Все реже вставали. Меня оставили на убой, как отвлекающий скот, как…

– Ай! Ай-ай, – захрипело за моей спиной. Я обернулся. Солдат смотрел на три стрелы в своей стеганке, – вот же… Как так? У-рх, – он поперхнулся и сел на землю. – Нет. Кх. Помогхите, – заозирался он по сторонам. Дернул кого-то за штаны. – Помогите!

Баллиста выстрелила вновь. Третий мантелет разлетелся на обломки, под ним дергались еще живые солдаты – три сапога, чья-то рука, шлем, весь залитый кровью. Еще одно укрытие уничтожено. Нас раздевали, отстреливали, размазывали по земле. С галереи летели камни, разбивали черепа, плечи, спины…

– Куда? – спрашивал солдат то ли меня, то ли остальных. – Куда нам?

Толпа Восходов, зажатая во дворе, казалось, задавалась одним и тем же вопросом. В глазах моего соседа играл ужас. Ужас человека, пригнанного как мишень, пока хорошо защищенные люди забирались на стену. Дарили надежду, что, быть может, успеют убить стрелков до того, как те перебьют нас всех, и…

С башни на правой стороне перестали лететь стрелы. Эйв начал чистить этажи?

– Слева, слева, – кричал, надрываясь, капрал Урфуса. Кажется, ему повредило голову. Он размахивал булавой и попадал по нашему солдату, словно не замечал его в упор.

– Че встал, – отпихнули меня в сторону.

Я повернулся к брошенной казарме, на крышу которой уже забрались наши солдаты. Небольшая лестница, которая выглядела так паршиво, будто вот-вот развалится, потянулась ко второй стене – за той все еще держался внутренний двор замка. На ней же стояла и проклятая баллиста. Солдатские руки двигали лестницу выше, и никак не могли прислонить, закрепить понадежнее. Верх лестницы бестолково елозил вдоль гладких камней: влево, вправо…

Арбалетчик выцепил защитника на стене: тот пошатнулся с болтом в груди и рухнул на стальную дугу, подвинув баллисту к краю. Та выстрелила вновь. Снаряд угодил в здание, высек искры и издал омерзительный скрежет. Во второй стене появился скол, и казарма пошатнулась, осыпались камни. Брусья, как ломаные кости, показались из фасада. Поднялась страшная пыль. Солдаты закашлялись, зашатались у бреши, словно пьяные. Двое из них упали и больше не поднялись.

Не все оказались нашими – три стрелка навернулись с бруствера внутренней стены. Галерея, укрытая деревянным козырьком, плевалась снарядами, часть ее опор уже покосилась.

– Стреляйте! – истошно орал Урфус.

И навстречу вражеским стрелам полетели наши. Еще несколько защитников упали с галереи. Доски навеса угрожающе заскрипели. Не было времени думать, рухнет ли галерея нам на головы – с нее и так сыпались камни и сталь.

Я подбежал к упавшему стрелку, который только поднялся на ноги и, пошатываясь, достал нож. Его лицо исказила боль – отступая, он сильно припадал на левую ногу. Бежать ему было некуда: со всех сторон подтягивались солдаты. Мне, впрочем, тоже.

– Закройте обстрел с галереи, мать вашу! – рычал Урфус, требуя невозможного.

Я вжал врага щитом в каменную кладку стены, отдышался. Воздуха не хватало: под доспехом все взмокло, жара кружила голову. Со всех сторон толкались наши солдаты. Нож ткнулся мне в грудь, соскочил к шее, и я отбросил очень слабую руку – весь рукав стрелка взмок от крови. Кажется, клинок выпал из чужой хватки, и потому со мной больше не пытались драться. С одуревшим то ли от жары, то ли от боли лицом, стрелок пыхтел и поднимал голову к небу. Я поднял меч выше. Стрелок захрипел: