Во имя твое, Восния

XXII. Еще одна проблема

– Готовсь! – крикнул инженер, и я прикрыл правое ухо. – Оба! Р-раз!

Один из плотников принялся мазать лоб и бормотать молитву. Щелк! Двинулся короткий конец рычага, и противовес устремился к земле. Скрипнуло дерево в железных обручах, описало широкую дугу.

– О-о-о, – трепетно выдохнул Гроцер.

Булыжник поднялся в небо. Это неестественное зрелище околдовало всех: у солдат отвисли челюсти, бастард перестал красоваться, даже птицы притихли, позабыв о своих делах. Глыба поравнялась с замком, поднялась еще выше – к самому небу, где обычно нависали тяжелые облака, – замерла там на короткий миг, уменьшилась, и, с устрашающей скоростью, начала снижаться.

– Попадет, мать ее за ногу, – бормотал Маркель, словно молился богам сквернословия. – Пить дать жахнет!

Несколько бойцов сладострастно простонали. Томительное ожидание. Два часа возни с механизмом, половина часа, чтобы погрузить глыбу как полагается. Подсчеты, примерки, гневные команды…

Гр-рум! Камень столкнулся с камнем, и восточная стена замка осыпалась у зубцов. Обмельчала на четверть от своей высоты, слегка подалась вперед, как сколотый зуб. Глыбу раздробило: осколки посекли башню и внутренний двор.

«Чуть-чуть перебросили. Самую малость…»

– Ха-ха! – ликовал Гроцер. – Попало! В самое яблочко!

И посмотрел на нас так, будто задумал расцеловать всех разом.

Я сдержанно улыбнулся. Целоваться было рано. Стена хорошо держалась у основания, башня не кренилась, и так и не упала вперед.

– К вечеру, видать, пробьем. А уж там…

– Смерть ублюдкам! – завопили солдаты. Как ни странно, громче кричали те, что таскали проклятые камни с самого утра.

Нездоровый оптимизм проигрывал сражения так же, как потерянные ящики с гвоздями. Всему свое время. Нам еще предстояло заполнить ров под обстрелом, подтащить пехоту за мантелетами, а до того – поднять все это счастье в гору. Следом, прикрываясь от камней и стрел, пробиться к бреши. А пробившись, надеяться, что внутри замка не поставили таких ловушек, которые перебьют всех смельчаков.

«И затем – самая малость. Не погибнуть при штурме, сломить врага. Победить».

Я стиснул зубы. Два года. Два года я занимался этой дрянью ради того, чтобы больше никогда ей не заниматься.

Все в Воснии кверху ногами.

Когда настал вечер, восточная стена все еще стояла. Новые разведчики докладывали о шуме в соседнем поле. На дозор выставили вдвое больше солдат, чем было при двух сотнях Долов.

Я снова вышел к требушету в окружении отряда. Смотрел, как портили и ломали лучшее, что возведено в этом краю.

Обстрел приостановили до того, как тьма проглотила холмы. Толпы солдат отправились к полевой кухне и на ночлег, оставив площадку почти пустой, обнаженной и одинокой – стоило ей только перестать всех развлекать.

– Ну, ничего, – Эдельберт успокаивал сам себя, – скоро возьмем. Завтра, – он поперхнулся, будто осознал, сколь большую глупость ляпнул, и поправился, – может, через неделю.

– Мгм.

Я не слушал его болтовню и высматривал нанесенные повреждения. Вторую стену с этой точки не увидишь – цела она, или обвалилась. Зато просела одна из крыш во внутреннем замке. Я помнил каждую из них: широкая с двумя трубами – это кузница, плоская соломенная – дополнительная конюшня или барак, которого ранее не было. С этого ракурса также невозможно было рассмотреть дровяник, основную казарму во дворе, южный бастион и еще несколько пристроек.

– Удивительно. Я беру замок, – почти шепотом заметил бастард. – Видел бы это мой отец, а! Кто бы мог подумать?..

Я отвел подзорную трубу от лица и протер стеклышко рукавом.

– Хочешь уничтожить человека – убей его мечту, – сказал я. Эдельберт странно на меня покосился. – Так говорил мой гувернер, когда мы играли в кон королей.

И я тогда смеялся, потому что казалось, что мечты бессмертны. Может, бессмертен и я сам. И если даже одна мечта куда-то задевается и пропадет, то останется еще очень много других.

Недоумение на лице Эдельберта никуда не пропало, хоть он и повернул голову к холму. Я объяснился:

– Это игра в Дальнем Изломе. Карточная, для двух игроков…

– Я знаю, что такое кон королей, – раздраженно заметил бастард и приложил подзорную трубу к глазу. – Ты мне лучше скажи, какого черта они делают на стене?

Друзья Бато засуетились. И дело было не только в безнадежных работах по восстановлению первого рубежа обороны. В этом краю беды случались с любыми материалами: гвозди терялись, доски гнили в грязи, а в замках не хватало строительного камня для заделывания бреши. Но чего всегда было в избытке, так это веревок.

Одной милосердной Матери известно, почему в Воснии так любили повешения. Группа солдат столкнула какого-то слугу со стены. Тот падал, как безвольная кукла, а потом подался влево на середине пути, дернулся в воздухе и закачался в петле.

– Вот же навозная куча, – больше испугался, чем разгневался Эдельберт, – зачем это они вешают своих?..

Мертвец грустно скользил в воздухе, вытирая камни на стене. Крепкий был на вид, да и одежда не так плоха…

– Слуга провинился? Украл пищу?..

– Это не слуга, – прищурился я, – с него просто сняли кольчугу. А еще, это не совсем их человек, – я поднял брови, только сообразив, что произошло. И почему солдата повесили на востоке, для наших глаз.

– О, боги, – догадался Эдельберт. – Тот парень с луком! Твой, да?

Моим в Воснии не было ничего, кроме долгов, потертой одежды и последнего меча. Я сдержал улыбку. Иногда и нелепая ложь, которую ты сочинил, становится правдой. Даже Кари, в полном смысле этого слова, не была моим союзником в рядах врага.

«Лучший помощник на войне – тот, кто работает на тебя, сам об этом не зная».

– Нас раскрыли, – затрясся бастард.

Удивительно, как же бывает трудно удержаться от смеха! Строгое беспокойство, вот что мне нужно изобразить.

– Выходит, что так, – я надеялся, что голос меня не выдал. – Кто еще знал о нашем солдате в гарнизоне?

«Куда интереснее то, как они нашли бедолагу. Так и представляю переполох в казарме. Кто же, кто плюнул под ноги этому ублюдку, мальчишке с острова? Давайте скажем, что это был какой-нибудь Винс, он громко храпит!»

Ложь, которую я выдумал для сотников и Эйва, стоила кому-то жизни. А может, парня повесили уже мертвым, кто знает?

Бастард ссутулил плечи и начал наворачивать круги, вытаптывая траву.

– Кто знал?! Да все, кто был тогда в штабе. Я же не сумасшедший, сговариваться за спиной у одних и не докладывать другим! – Эдельберт обиженно вскинул подбородок, хотя обижаться стоило бы мне. – Маркель знал, Стефан, Барн, сержант, само собой. Господин Эйв Теннет…

– Словом, на следующий день о нашем человеке в гарнизоне слышали уже все.

– Да плевать! Было и было, это ли важно! – Эдельберт поскреб жалкий намек на усы. – Что нам теперь делать?

И я снова сдержал улыбку.

– То же, что делали раньше, – я посмотрел на бедолагу, которого покачивал ветер вдоль стены. – Теперь, когда Долы разбиты, нам остается только взять замок.

– Но ведь, если в наших рядах есть предатель, то…

Конечно, я мог бы сказать ему правду и закрыть дело. Только Бастард не мог мне ничего предложить за искренность, кроме новых проблем.

«Честность – страшное оружие в умелых руках», – Финиам умел говорить ровно то, что необходимо. Но больше всего он умел молчать в самый подходящий момент.

Я задумался. Расклад поменялся, карты перемешались.

Бато верил, что в его рядах и правда завелся предатель. Мог ли он додуматься до этого, проследив за исходом битвы с Долами? Нет. Значит – в наших рядах есть информатор. Кто-то, кто прибыл из Оксола? Помощник Тувира, приятель Бато или соперник Эйва? И, если так, почему старик и без того запертый в замке, сдал своего человека? Убрать «предателя» можно было и тайком, не оповещая об этом наше войско.

Бато был упрям и невыносим, но он не был дураком. По крайней мере, настолько. Я нахмурился и сказал Эдельберту:

– Никак не пойму, чем ему поможет эта выходка. Теперь видно, что в наших рядах есть предатель. – Я подумал еще. – В любом случае, дни защитников замка сочтены. С информатором или без.

Бастард прижал ладонь ко рту, широко распахнул глаза и выпалил:

– О-ох. Еще как поможет! Будь уверен, как только Стефан это увидит, они с Урфусом друг другу вцепятся в глотки…

Со стороны лагеря послышались грузные шаги и звон металла.

– Что я там должен увидеть, милейший?

Эдельберт побледнел так, что усы на его лице сделались очень яркими.

«Старик и не надеялся спастись. Его цель – нанести как можно больше ран до того, как замок падет».

Стефан уже встал по левую руку от нас, зашевелил губами и сжал подзорную трубу у правого глаза. Я тихо процитировал Финиама:

– И сделай из двух союзников заклятых врагов, а следом – уходи на покой: так они одолеют один другого, избавив тебя от хлопот…

– Святые мученики, это же ваш помощник! – выплюнул Стефан. – Вон, на стене! Уму непостижимо, как он там…

Лицо Стефана снова скривилось, левая половина пострадала больше правой.

– Ну, червяк, слизень, куча в выгребной яме, я тебя…

– Давайте не будем торопиться с выводами, – робко начал бастард, но сотник уже отправился обратно в лагерь. Таким же тяжелым и очень боевым шагом.

Я посмотрел на бастарда и тихо заметил:

– Нам придется найти особого человека, чтобы уладить этот вопрос сегодня же.

– Кого? – ошалело заморгал Эдельберт.

– Предателя, – улыбнулся я. – Не настоящего – на это у нас времени нет. Но самого убедительного предателя, которого можно отыскать в нашем войске за ближайший час.

– А как же быть с настоящим?..

Я ничего не ответил и поспешил за Стефаном. Даже если им с Урфусом достаточно малейшего повода для драки – пусть займутся друг другом на неделю позже. Нам все еще надо поднять правильный флаг над холмом.

– Прошу меня извинить, господин Стефан, – я нагнал сотника и чуть поклонился. – Кажется, я знаю врага в наших рядах.

***

У не особо крепкого на вид дуба собралась толпа. Меньше, чем могло бы быть для такого зрелища. Повешение состязалось с обстрелом замка – вдали гремел противовес.

Молодой дуб не гремел, просто стоял себе, свесив листья. На самой толстой ветке болталась петля.

– Выдержит? – спросил кто-то с задних рядов.

– А где еще вешать человека? Не на требушете же, право слово! – огрызнулся бастард.

После повешения на стене, к главным проблемам похода добавились Стефан и Урфус. Второй и сейчас делал вид, что ярится только на врагов под другим флагом, и вовсе не хочет промять череп своему соседу. А Стефан не делал различий – какие портки ни надевай, если ты Урфус – получишь сполна. Я изредка поглядывал в их сторону, чтобы убедиться: обычная старая вражда. Немного ненависти, но еще не кровавая ярость. Пока.

«Самый хрупкий мир, который я видел».

А может, я терял фантазию. Мы не нашли ничего лучше, кроме нового повешения.

Жуга еле стоял на ногах после того, как с ним «поговорили». Разбитое лицо, опухшие губы, челюсть смещена. Скорее всего, в его голове что-то повредили за последние пару часов – солдат смотрел пустым рыбьим взглядом перед собой.