Морально безнравственные

— А вот и она, — радуется свекровь, увидев меня, и я замечаю, что мы не одни за столом.

Что у тебя за игра, Лючия?

— Так приятно снова увидеть тебя, Аллегра. Я давно собиралась заглянуть к тебе. В прошлый раз мы не успели хорошо узнать друг друга, и я надеялась это исправить, — она трепещет ресницами, улыбаясь Лючии.

От меня также не ускользнуло, что они говорят по-английски, прекрасно зная, что у меня проблемы с произношением.

Я натягиваю свою лучшую фальшивую улыбку и сажусь за стол. Мой желудок урчит, поскольку накануне я тоже почти ничего не ела. Опускаю взгляд на ассортимент еды — пирожные, сэндвичи, печенье, все то, что я никогда раньше не ела.

— Лючия, я не думаю, что Аллегра видела это раньше, — хихикает Джианна, видя, как я смотрю на еду. Я поднимаю взгляд вверх, хмурясь.

— Это английский послеобеденный чай, — говорит Лючия, выглядя самодовольной.

— Но это не послеобеденный чай, — хмурюсь я.

— Боже, Боже, — Лючия кладет руку на рот, пряча улыбку. — Иногда я забываю, что ты из сельской местности. Я уверена, что у них там такого нет, — ее тон выдает удовлетворение, которое она испытывает, указывая на мою безродность.

Она не знает, что в деревне я почти ничего не ела, так что я не собираюсь от всего отказываться.

Я пожимаю плечами и начинаю накладывать еду на свою тарелку. Я собираюсь поесть и убраться отсюда.

Сэндвичи выглядят неплохо, и я откусываю кусочек, с удивлением обнаруживая, что мне нравится вкус.

— Ей нравится, — заявляет Джинна, на ее губах играет лукавая улыбка.

— Конечно, нравится, это же еда, — говорю я ей, закатывая глаза. Она, наверное, ни дня в жизни не была голодной.

— О боже, может, нам стоит сказать ей, что это такое? — спрашивает Лючия, ее глаза прикованы ко мне.

— И испортить ей обед? Не стоит. — Фальшивое беспокойство Джанны очевидно, но еще более очевидно, что они каким-то образом испортили еду.

Я опускаю взгляд на сэндвич и замечаю, что внутри какая-то паста. На вкус она напоминает мясо, поэтому я не могу представить, что это может быть еще.

— О чем ты говоришь?

— Тот сэндвич, который тебе так нравится, сделан из яичек дикого кабана. Деликатес, как я слышала, — выражение чистого снисхождения на лице Лючии говорит мне, что все это было сделано специально.

Еще одно унижение, верно? Но на этот раз ей пришлось привлечь к этому Джианну Гуэрра, свою идеальную невестку.

Давайте посмеемся над крестьянкой!

Я не даю им возможности проявить свою реакцию. Вместо этого я просто пожимаю плечами и продолжаю есть.

Еда есть еда, верно?

— Вау, спасибо вам большое! — добавляю я, набив рот едой. — Вам не нужно было прилагать столько усилий, чтобы угостить меня деликатесом. Я могу съесть все, что угодно, — говорю я, снова откусывая от бутерброда.

Выражение их лиц стало скандальным, их рты полуоткрыты от отвращения, когда они увидели, как я с большим аппетитом поглощаю бутерброд.

— Вы знаете, в моей деревне у нас есть деликатес с коровьим языком. Я должна приготовить его для вас в следующий раз. Чтобы отблагодарить за это. — Их лица опускаются при упоминании коровьего языка, и я стараюсь не улыбаться. Вместо этого я продолжаю. — О, и внутренности. Я не думаю, что в больших городах люди больше не едят внутренности. Я имею в виду...

— Я думаю, этого достаточно, — перебивает меня Лючия, ее лицо почти зеленое. — Ана, пожалуйста, убери еду.

— Но, — начинаю я, но понимаю, что с ней не договориться. Поэтому я откидываю рубашку вверх, создавая небольшой мешочек, и беру столько еды, сколько помещается в моих руках, и запихиваю ее внутрь.

Джианна, и Лючия смотрят на меня с благоговением, но я не жду, пока их снова усадят. Я встаю, готовая уйти.

Я прохожу мимо, намереваясь вернуться в свою комнату, и не замечаю, как Джианна медленно вытягивает ногу. Только когда я спотыкаюсь об нее и падаю лицом вниз на пол. Еда высыпается из моего импровизированного мешочка и катится по земле. Мягкая еда превращается в кашу под весом моего тела, и я чувствую, как она прилипает к моей одежде.

— Упс, — хихикает Джианна, и вскоре к ней присоединяется Лючия, обе они смеются надо мной.

Черт!

В этот момент мне уже плевать на унижение, но тут боль излучает мое колено. А тут еще и плечо, с едва зажившей раной. Можно сказать, что дела у меня не очень.

Мой рот открывается на низкий стон боли, глаза закрываются в попытке противостоять ей.

Я слышу вздох, а затем сильные руки поднимают меня.

— Ты в порядке? — я открываю глаза и вижу обеспокоенное выражение на лице Энцо.

— Ты в порядке, Аллегра? Она, наверное, споткнулась, да? Эти полы слишком скользкие. — Лючия быстро вмешивается, но Энцо даже не обращает на нее внимания.

— Ты в порядке? — спрашивает он снова, и я медленно киваю.

Без предупреждения он подхватывает меня на руки, и я обнимаю его за шею, держась за опору.

Он поворачивается к паре за обеденным столом и произносит слова, которые я меньше всего от него ожидала.

— Джианна, тебе нечего делать в этом доме, и я надеюсь, что вижу тебя здесь в последний раз. Мама, если ты так хочешь с ней встретиться, сделай это вне дома. Здесь ей не рады. Это теперь и дом Аллегры, и я надеюсь, что ты не причинишь ей неудобства.

Не дожидаясь ответа, он несет меня вверх по лестнице в мою комнату. Он распахивает дверь и укладывает меня на кровать.

— Где болит? — он опускается передо мной на колени, осматривая меня на предмет повреждений.

— Я в порядке, — наконец нахожу слова, но ответ его не удовлетворяет. Он начинает задирать мою рубашку, пока не становится виден шрам от раны. Он наклоняется и осматривает его, его пальцы нависают над ним.

— Больно? — спрашивает он снова, а я просто качаю головой.

— Аллегра. Ты должна сказать мне, если что-то болит, иначе я не смогу тебе помочь.

— С чего бы это? — спрашиваю я тоненьким голоском. Не то чтобы он не издевался надо мной. Просто его семья выбрала более прямой путь.

— Потому что я дал клятву защищать тебя. И я собираюсь выполнять ее.

— Неужели? — насмешливо спрашиваю я. — А кто защитит меня от тебя? — потому что, хоть шутки и подколки Лючии и Джианны причиняют боль, у них нет такого потенциала изранить меня изнутри, как у него.

— Никто. Ты моя, и я могу делать с тобой все, что захочу.

— Правда, что ли? — фыркнула я. — Я игрушка, которую можешь сломать только ты.

— В этом ты права, маленькая тигрица. Только сейчас я хочу собрать тебя обратно. Так скажи мне, где больно? Или я могу найти сам. — Его руки тянутся к подолу моей юбки, медленно задирая его вверх.

— Прекрати, — я отпихиваю его руку. Вместо этого вытягиваю ногу и показываю ему синяк на колене.

Его холодные пальцы касаются кожи вокруг, и дрожь проходит по моему позвоночнику, мурашки образуются по всему телу.

— Нам нужно продезинфицировать это, — он встает и направляется в ванную, возвращаясь с небольшой аптечкой.

Он смачивает марлю в дезинфицирующем средстве и начинает промакивать ее вокруг моей плоти.

— Ай, — вздрагиваю я от внезапного жжения, но потом его горячее дыхание обдает мою кожу, ослабляя боль.

— Это случалось раньше? — тихо спрашивает он, его пальцы обрабатывают мою маленькую ранку.

— Ничего такого, с чем бы я не справилась, — отвечаю я, поворачивая голову в сторону. Мне не нужно, чтобы он сражался за меня. Не тогда, когда я способна защитить себя сама.

— Аллегра… — он откидывается назад, испуская глубокий вздох, — просто… в следующий раз, когда случится что-то подобное, скажи мне.

— И что ты можешь сделать?

— Отправить мою мать обратно в Италию, — отвечает он, выражение его лица серьезно.

Мои глаза немного расширились от его ответа, но я решила сменить тему, не желая быть причиной разрыва между матерью и сыном.

— Твоя мать и Джианна.... были подружками в течение долгого времени? — спрашиваю я, пытаясь понять гнев его матери по отношению ко мне.

— Мама и Джианна? — Энцо поднимает бровь, забавляясь. — Никогда. Раньше они терпеть друг друга не могли. Мама всегда ругала Джианну. Пока не появилась ты, то есть.

— Понятно.

Она поступает по старинке: «Враг моего врага — мой друг», — и все для того, чтобы заставить меня страдать. Но почему?

— Ну вот, все готово, — говорит он после того, как накладывает пластырь на мое колено.

— Спасибо. — Я опускаю юбку, внезапно чувствуя себя немного неловко. Наверное, это первый раз, когда мы нормально поговорили, не ссорясь.

— А теперь иди переоденься. Нам нужно кое-куда съездить.

— Куда?

— Навестить мою сестру.



Я смотрю в окно машины, рассматривая чужие дома. Энцо не произнес ни слова с тех пор, как мы выехали из дома, и почему-то тишина становится оглушительной.

— Почему твоя сестра в монастыре? — наконец спрашиваю я.

Мне известно, что у него есть взрослые сестры, которые уже замужем, поэтому я была удивлена, услышав о сестре, живущей в монастыре.

Его черты лица напряглись от моего вопроса, а руки крепче вцепились в руль.

— Она воспитывает там свою дочь, — его ответ короткий и отрывистый, но это только усиливает мое любопытство.

— А как насчет отца? Она не замужем?

Он не отвечает. Вместо этого нажимает ногой на тормоз, останавливая машину на обочине.

— Она не замужем. И я не хочу слышать, как ты говоришь об этом при ней, — я хмурюсь, ошеломленная его реакцией.

— Но…

— Она была изнасилована. Два года назад. Так она забеременела. Мой отец не мог терпеть такой позор в своем доме, поэтому он отправил ее в церковь Сакре-Кер. — Невозможно ошибиться в том, что Энцо глубоко переживает за свою сестру, но только не по тому, как он едва держит себя в руках, объясняя обстоятельства ее изгнания.

— Я ничего не скажу, — отвечаю я, и он вынужденно кивает, так что я чувствую себя обязанной объясниться. — Я не смотрю на нее свысока, знаешь ли. Нет ничего позорного в том, что она захотела оставить своего ребенка. — Он бросает на меня взгляд, прежде чем резко ответить.

— Скажи это всем тем людям, которые распинали ее за этот выбор.

— Я удивлена, что твой отец не сделал больше. Он не кажется мне склонным к компромиссам.

Энцо усмехается, направляя машину по дороге.

— Нет. Мне пришлось с ним договариваться. Ты поймешь, Аллегра, что мой отец не заботится ни о ком, кроме себя — и денег.

— Что ты сделал? — мне страшно спрашивать, особенно видя, как его лицо застыло, а вены на руках выделяются, когда он держит руль.

— Я заплатил ему то, что, по его мнению, он потерял с ней, — говорит он загадочно, и я хмурюсь.

— Я не понимаю.

— Он собирался отобрать у нее ребенка, а потом продать ее по самой высокой цене — единственное, что он еще мог для нее сделать. Поэтому я нашел способ сделать его счастливым.

Я не думаю, что он дает мне полную картину, и когда он не говорит больше подробностей, я оставляю эту тему. Мне кажется, это первый раз, когда я вижу такую реакцию Энцо... столько эмоций, излучаемых им.

Мы едем еще некоторое время, пока наконец не достигаем места назначения.

Сакре-Кёр — внушительный, окруженный крепкими стенами. Он больше похож на тюрьму, чем на монастырь. У меня почти возникает искушение спросить, правильно ли мы доехали, но мне не кажется, что Энцо воспримет такую шутку.