Морально безнравственные

Хоть я и стремлюсь угодить ей, я не могу сделать это открыто, иначе она может подумать, что у меня есть скрытые намерения. Ну, у меня есть, но будет лучше, если она так не подумает.

— Опера? — одышка в ее голосе выдает волнение, кипящее внутри нее.

В своем дневнике она описала все оперы, которые хочет увидеть, все, о которых она только читала в книгах и которые заинтриговали ее посетить певческий театр — ее собственные слова. Я могу только надеяться, что, осуществив эту ее маленькую мечту, то смогу стать на одну ступень ближе с ней.

— Да, нас ждут на сегодняшней премьере, — лгу я. Не знаю, премьера это или нет, но, если Аллегра считает, что это особое событие, требующее нашего присутствия, тогда она не будет во мне сомневаться.

— Я всегда хотела пойти в оперу, — признается она, слегка повернувшись, чтобы я мог видеть только ее профиль. Она закусывает губу, и готов поспорить, что она едва сдерживает волнение.

— Ты никогда не была? — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ. Ее дневник открыл мне глаза не только на список ее желаний. Я также смог заглянуть в ее жизнь в Милене, а также в ее тщательно спланированный побег в Агридженто. Все ради шанса жить, пусть даже один день.

Она сжимает свою руку, на ее губах играет грустная улыбка.

— Я никогда не покидала свою деревню. Куда бы я могла пойти в оперу?

— Почему? Я знаю вашу семью, и они всегда были широко представлены на светской сцене Нью-Йорка, Парижа и Милана. Почему бы им не пригласить и тебя?

Выражение ее лица меняется, и она немного сдвигает голову вправо, пытаясь скрыть печаль, написанную на ее лице.

— У них были другие планы на меня, которые ты явно разрушил.

— Только не говори мне, что ты предпочла бы выйти замуж за Франце? — спрашиваю я, встревоженный такой возможностью.

Ее рот открывается, но из него не вырывается ни звука. Впервые она выглядит совершенно безмолвной, и мне это не нравится.

— Скажи мне, — продолжаю я, желая узнать. Нет, мне нужно знать, предпочла бы она мне этого проклятого педофила.

— Нет, — наконец отвечает она, ее голос мягкий и неуверенный.

Этого недостаточно.

Я хочу встряхнуть ее, схватить за плечи и заставить смотреть мне в глаза, отвечая на этот вопрос.

— Нет? Это точно не похоже на это, — добавляю я с сарказмом, мой тон кусается.

Сжимаю кулаки, и в мой разум внезапно вторгаются нежелательные образы — Аллегра на спине, готовая принять Франце. Как он грубит ей и обращается с ней как со своей личной секс-игрушкой.

— Что ты хочешь, чтобы я сказала? Ты заставил меня вступить в этот брак, когда прекрасно знал, что я обещана другому. — Она поворачивается ко мне, ее глаза полны огня.

Это последняя капля, и мое самообладание ломается. Схватив ее за талию, я притягиваю ее к себе, ее лицо оказывается рядом с моим. Мои ноздри раздуваются, когда я встречаю ее непокорный взгляд. Ее губы сжаты в тонкую линию, вызов ясен.

— Это так, маленькая тигрица? Посмотри мне в глаза и скажи, что ты предпочла бы быть с Франце. — Моя вторая рука ложится на ее челюсть, грубо удерживая ее на месте, чтобы я мог получить свой ответ.

Она молчит, ее глаза безмолвно буравят меня.

— Скажи мне, что ты бы предпочла иметь его рот на себе, — продолжаю я, мои губы почти касаются ее губ. Мой язык выскальзывает, и я облизываю кончик ее губ. Она скрежещет зубами, убеждаясь, что есть препятствие, которое остановит мое нападение. Но я не останавливаюсь, не сейчас, когда образы еще свежи в моей памяти. Я прижимаюсь к ней, скользя зыком по ее зубам, а затем прикусываю ее нижнюю губу.

— Скажи мне, — подталкиваю я ее, проводя пальцами по уже затвердевшим соскам, — ты бы предпочла, чтобы его руки были на твоих прекрасных сиськах? — и для того, чтобы пояснить свою мысль, я зажимаю твердый бутон между двумя пальцами, слегка надавливая на него.

— Я ненавижу тебя, — выплевывает она слова, и пользуюсь этим, чтобы прильнуть к ее рту и исследовать языком ее глубины. Я провожу рукой по ее затылку, прижимая ее к себе, пытаясь заставить ее подчиниться.

Но она не подчиняется.

Ее зубы смыкаются на моем языке, прикусывая его так сильно, что начинает течь кровь. Я отступаю назад, с любопытством разглядывая ее.

— Я же говорила тебе, что буду кусаться, — самодовольно отвечает она.

— А я сказал тебе, что, возможно, захочу. — Ее брови нахмурились на секунду, прежде чем она поняла мои намерения. Одним плавным движением я укладываю ее на спину, раскинувшись на сиденье.

Моя рука начинает играть с подолом ее платья, медленно поднимая его вверх по ее ногам. Ее глаза прикованы ко мне, она ждет моего следующего движения. Она даже не сопротивляется, когда платье задирается на бедрах, обнажая розовые трусики. Я задираю его еще выше, пока не обнажается и ее живот.

— Закончила бороться? — я вскидываю бровь, и она опускает глаза.

— Ты спросил меня, предпочла бы я выйти замуж за Франце, — ее голос ровен, взгляд непоколебим, — но как у меня могут быть предпочтения, когда я все еще пленница, независимо от моего тюремщика. Разве имеет значение, кто посадит меня в клетку? Я все равно заперта.

Мои пальцы впиваются в плоть ее бедер, ее слова раздражают меня.

— Я не Франце, — говорю я сквозь стиснутые зубы.

— Правда? А я и не заметила, — добавляет она резко, на ее лице написано скучающее выражение.

— Ты зря так со мной играешь, Аллегра, — говорю я, сжимая ладонями ее задницу. — И это заставляет меня еще больше хотеть показать тебе, кому ты принадлежишь.

— Я не принадлежу никому, кроме себя, — хмыкает она и толкает меня в плечи.

— Вот тут ты ошибаешься, маленькая тигрица. Ты моя. — Я опускаю губы к ее животу, прямо под пупком. Окровавленным зыком провожу им по ее девственной плоти, выписывая инициалы моего имени. Клеймлю ее. Ее кожа — мой холст, и красный цвет прекрасно контрастирует с кремово-белым цветом ее живота. Я провожу языком ниже, чуть выше материала ее трусиков.

— Что ты делаешь? — ее крик возмущения сопровождается еще одним толчком, пытаясь оттолкнуть меня от нее.

— Ты моя, Аллегра. Чем быстрее ты привыкнешь к этому, тем легче тебе будет.

Она усмехается, почти насильно.

— Для меня или тебя? Чего ты хочешь, Энцо? Хочешь, чтобы я встала на колени и подчинилась тебе? Потому что этого никогда не произойдет.

— Посмотрим.

Машина останавливается, и я встаю, поправляя свою одежду. Повернувшись к ней, я дарю ей свою самую очаровательную улыбку.

— Ну что, пойдем?

Потому что все только начинается.



Мы оба наряжены и направляемся к ложе. Видя, что она так расстроена, на мгновение я засомневался в своих действиях.

Все это было для того, чтобы сделать ее счастливой. А я лишь огорчил ее.

Но когда я вижу, как взгляды других мужчин медленно блуждают по ее телу, мое решение становится твердым. Она должна знать, что для нее больше никого нет, что для нее никогда не может быть никого другого.

Если бы я был нормальным мужчиной, возможно, эта одержимость, эта зависимость от нее заставила бы меня усомниться в моем здравомыслии.

Но я не нормальный.

И я понял, что теряю терпение от такого стратегического подхода.

Что, если она никогда не будет мне доверять?

Когда мы занимаем свои места в ложе, я стараюсь вытеснить эти мысли из головы.

Опера начинается, и пока все сосредоточены на сцене, я смотрю только на одного человека.

Выражения Аллегры гораздо интереснее, чем представление, которое я уже смотрел много раз. Внимательно наблюдаю, как она наклоняется вперед, ее глаза расширяются от всего, что происходит на сцене. Она полностью в гармонии с представлением — смеется, плачет, аплодирует.

И я не думаю, что когда-либо видел более прекрасное зрелище.

Как только объявили антракт, веду ее к бару и замечаю, что она уже не так напряжена, как раньше. Она не отвергает автоматически мои прикосновения, поэтому я решаю снова войти в ее доверие.

— Я вижу, тебе нравится выступление, — добавляю я, уголки моего рта поднимаются вверх.

— О, да! Это чудесно. У меня нет слов, — восклицает она и начинает обсуждать сюжет оперы, казалось, забыв о нашем предыдущем общении.

Я подыгрываю ей, слишком довольный тем, что вижу такую радость на ее лице.

— Вот, — предлагаю ей бокал шампанского.

Ее брови поднимаются, когда она рассматривает бокал.

— Я никогда раньше не пила алкоголь, — говорит она, но не делает никакого движения, чтобы отказаться.

— Попробуй, но медленно.

Она подносит фужер к губам и отпивает немного игристого напитка.

— Боже мой! — ее глаза расширяются, и она издает звук чистого удовольствия. Забыв о моем совете, она опустошает бокал и протягивает его мне, чтобы я налил еще.

— Полегче, маленькая тигрица.

— Пожалуйста?

Она хлопает ресницами, и я почти стону.

Ну как я могу отказать?

Я заказываю еще один фужер шампанского, и, как и в тот раз, она опустошает его одним махом.

— Больше не надо, — качаю я головой, видя ее выражение лица.

— Но…

Я дергаю ее за локоть, направляя обратно к ложе.

Начинается третий акт, и я ожидаю, что Аллегра снова начнет игнорировать меня в пользу оперы. Но, несмотря на то, что ее глаза сосредоточены на спектакле, ее тело, кажется, приближается к моему.

Ее ладонь внезапно оказывается на моем бедре, и, судя по тому, как она двигается, она определенно пытается что-то почувствовать.

— Аллегра? — спрашиваю я, и она хихикает.

Я поднимаю ее подбородок, и ее глаза полностью остекленели.

— Аллегра, ты пьяна? — по ее лицу расползается веселая улыбка.

Ее руки тянутся к моей рубашке, приближая мое лицо к своему.

— Ты… — пролепетала она, между ее бровями появилась складка, когда она пыталась подобрать слова.

— Ты говоришь, что я твоя, но... почему ты не можешь быть и моим тоже? — она щурится и тычет пальцем мне в грудь. — Нечестно, — продолжает ворчать она.

Я пытаюсь, но не могу не улыбаться, слишком уж очаровательная картина. Но пьяная Аллегра делает еще один шаг вперед. Ее лицо искажается от боли, когда она прикусывает язык. Вздрагивает, обнажая зубы, окрашенные кровью.

— Эй, ты в порядке? — спрашиваю я, обеспокоенный ее поведением.

— Ты… — она указывает на меня, ее глаза пытаются сфокусироваться на мне. — Ты мой, — говорит она, прежде чем схватить мое лицо обеими руками и небрежно лизнуть мою щеку в форме буквы А.

В шоке, не могу даже пошевелиться.

Я не ожидал такого!

— Теперь мы квиты, — на ее лице довольное выражение, кровь все еще на губах.

Люди вокруг нас шикают, и, хотя это плохой этикет, я подхватываю Аллегру на руки и ухожу с представления.

Коридор и вход пустые, и когда мы выходим на улицу, я понимаю, что идет сильный дождь. Наша машина стоит в конце улицы, так что мы никак не можем добраться туда сухими.

— Дождь! — восклицает Аллегра, выпрыгивая из моих рук прямо под ливень.

Я качаю головой на ее очевидный энтузиазм — девушка не умеет пить!

— Аллегра! — зову я ее, но она занята тем, что кружится под дождем. Платье, в которое она одета, уже начало промокать, прилипая к ее изгибам, как вторая кожа. Светлый цвет одежды делает ее таким, что мало что остается для воображения.