Дмитрий Донской. Зори над Русью

16. СКВОЗЬ ОРДУ

Чтобы вызнать силу Булат–Темира, Семен задумал проехать вдоль всей идущей походом орды. Сначала сотник берегся, продирался стороной по буреломам, ведя коня в поводу, но вскоре понял: никакого единого стана у орды нет и в помине; по всем дорогам расползаются разбойничьи шайки, оседают по деревням, пируют, грабят, насильничают, а чтоб стражу выставить, этого нет. Семен осмелел, бросил попытки обойти орду и теперь дерзко шел насквозь, только татарский халат поверх кольчуги накинул.

— Ишь, дьяволы, идут походом, а сами в бесстражье, [178] — ворчал он, огибая близкие костры татар. Оттуда до него долетали обрывки песен, лошадиное ржание, звяк металла. Чем дальше, тем гуще шли орды, не было числа кибиткам, коновязям, кострам. Косясь на отблески огня на вершинах деревьев, Семен ехал, останавливался, прислушивался, ехал дальше. Наконец сквозь листву Мелик увидал на широкой поляне юрту из белого войлока, украшенную золотой парчой, а рядом — воткнутый в землю треххвостый бунчук.

Семен догадался: царев шатер. Почему в этот поздний час так шумно на поляне? Тысячи татарских воинов темной массой окружили ханскую юрту. Гул голосов приглушенный, тревожный.

Семен отвел коня в сторону от поляны, сам вернулся и полез на дерево. В доспехе сделать это было нелегко, но снимать с себя меч и кольчугу сотник опасался. С вершины сосны Семен взглянул вниз, на поляну и глазам своим не поверил. Перед белой юртой в ярком свете жарко горящих костров лежали два обезглавленных трупа. Рядом на коленях со связанными руками стояли еще семь человек. Семен сперва подумал: пленники, но, вглядевшись, понял — татары. Над ними стоял могучий детина с огромным, немного искривленным, расширяющимся к концу мечом. «Палач», — решил Семен и не ошибся.

От юрты донесся короткий окрик, Семен оглянулся, увидел татарина, одетого в роскошную золоченую броню, над шлемом, охваченным по низу полотнищем чалмы, сверкало длинное перо, унизанное самоцветами.

— Булак–Темир!

Палач взглянул на хана, обеими руками поднял меч и шагнул к крайнему из стоявших на коленях татар. Тот невольно вжал в плечи опущенную голову. Толпа замерла. Взмах широкого лезвия — и голова татарина покатилась по земле. Палач поднял ее, показал толпе. Черная струйка крови бежала по его обнаженной, жилистой руке. Бросив голову, он шагнул к следующему. Этот заметался, закричал, пытаясь на коленях отползти прочь. К нему подскочили два воина и, покалывая в спину копьями, подтолкнули к палачу. И снова до Семена донесся глухой удар меча. Так были зарублены все остальные. Лишь тут сотник заметил, что рядом с Булат–Темиром стоял хилый старик, что–то беспрерывно нашептывавший хану. Глубокие тени, таившиеся в уголках его подвижного рта, делали лицо старика суровым и властным.

Булат–Темир ушел в юрту. Толпа стала расходиться. Семен решил затаиться на дереве, пока татары не разойдутся, а то долго ли до греха? Когда поляна опустела и можно было выходить из засады, Семен вдруг заметил в тени ханской юрты двоих.

«Он! Давешний старый черт. С кем это он шепчется?» — думал Семен, отгибая колючую ветку и вглядываясь.

«Никак старик гонца посылает? Вон и грамотку ему передал». Семен дождался, когда гонец вскочил в седло, запомнил и одежду гонца и его пегую лошадь и лишь после этого спустился вниз и пошел к коню.

Два дня крался Семен по следу гонца. Наконец позади остались скрипучие арбы обозов, тысячные табуны лошадей, изнуренные толпы связанных, скованных пленников. Сколько раз, видя, как ордынский кнут со свистом хлещет русских людей, Семен хватался за оружие и потом в бессильной ярости опускал руки.

Нельзя!

Когда дорога наконец опустела, Семен выехал из леса и погнал коня. Перенять гонца он решил во что бы то ни стало. Была глубокая ночь, когда Семен выехал на озаренное луной пожарище. Конь вдруг забился, захрапел, и тут Мелик увидел копающегося на пепелище волка. Сжав рукоять кистеня, [179] Семен направил к нему упирающегося коня.

Волк поднял морду. Зеленым огнем сверкнули на Семена его глаза. Мгновение зверь стоял неподвижно, потом, лязгнув зубами, прыгнул в сторону и исчез в лесу.

Сотник, подъехав к тому месту, где рылся волк, соскочил с коня, огляделся, заметил среди углей какой–то темный шар. Семен нагнулся и вздрогнул. Черными дырами пустых глазниц глядел на него обгорелый череп.

— Сожгли! Человека сожгли, дьяволы. Ну погодите ужо!.. — гневно шептал Семен.

Утром, истомив коня, Мелик все же настиг гонца. Над речкой, подернутой дымкой тумана, курился небольшой костерок. Гонец сидел у огня, мурлыкая вполголоса какую–то старинную степную песню. Рядом паслась его пегая лошадь. Заслышав конский топот, воин замолк, поднял голову, вглядывался: «Кого несет в такой ранний час?» Он совсем не встревожился: «Человек скачет открыто, значит, свой. Враг, тот крался бы. Да и какой здесь враг, когда орда весь край опустошила».

Лишь вблизи разглядев светлую бороду и русский облик лица, гонец вскочил, хотел закрыться щитом.

Поздно!

Железный многорогий шар кистеня, звякнув цепью, пробил кожаный щит, ударил гонца в голову.

Мелик наклонился над ордынцем, шевельнул его.

— Готов! Череп я ему проломил. Так те и надо, зверюга. По волку не пришлось, так по тебе кистенем прошелся! Вы людей жечь… — бормотал он, обшаривая убитого. За пазухой у гонца Семен нащупал свиток. Вытащил трубочку бересты. Развернул. По неровной берестяной полоске шли завитки и закорючки арабских букв. С одного конца береста намокла в крови, буквы расплылись. Семен покачал головой. «И как это я недоглядел. Бил в голову, а кровь за пазуху к нему протекала, вон струйка по шее, за ворот, ну и дальше, а грамотку испортил».

Семен сел на пегую лошадь гонца, своего усталого коня повел в поводу и, не оглянувшись на убитого, поехал прочь.