Люди под Дождем. Избранные беседы за 5 лет

Борис Немцов «Никто из полицейских не знает, что лжесвидетельство — это грех»

/// Алена Долецкая

На мое приглашение Борис Немцов откликнулся сразу. Без истеричных преувеличений скажу, что Боря был самым искренним из всех моих собеседников и полностью лишенным претенциозности. Может быть, оттого что о политике мы не говорили вовсе. Хотя должно было бы быть наоборот — мужчины не выносят говорить о личной жизни. Мне пронзительно горько, что мы никогда больше не увидим его ослепительной д’артаньяновской улыбки, смеха и абсолютного бесстрашия, которым одарено такое скудное количество людей.

Сегодняшний гость программы — Борис Немцов, российский политик и государственный деятель, депутат Ярославской областной думы шестого созыва, один из создателей и лидеров ОДД «Солидарность», сопредседатель политической партии «РПР-Парнас», член Координационного совета российской оппозиции, ученый-физик.

Долецкая: Каких-то пять дней назад ты находился в помещении под названием «изолятор», будучи арестованным на 10 суток. Расскажи, как там было? Это что, большая комната?

Немцов: Надо же как-то назвать. Особо рассказывать нечего. В принципе, у меня уже вторая ходка. Первый раз было совсем все в диковинку. Нас с Навальным арестовали 24 февраля за акцию в поддержку узников Болотной, которая состояла в том, что мы были в районе Манежки.

Долецкая: На несанкционированном мероприятии?

Немцов: Мы просто разговаривали. Я разговаривал с ростовскими журналистами, потом подошел депутат Госдумы Дима Гудков, потом набежала куча омоновцев, которые объявили, что мы нарушаем общественный порядок, а я еще и оказываю сопротивление полиции… Короче говоря, они бросили нас сначала в камеру, в которой я в свое время провел новогоднюю ночь в 2010 году. Кстати, она с тех пор стала лучше.

Долецкая: Евроремонт?

Немцов: Нет. Там был бетонный пол и рельефно-бетонные стены. Со сталинских времен там не было ремонта. Потом мы дошли до Европейского суда, и итогом разбирательств стал ремонт в этой камере. Сейчас эта камера уже с деревянным полом, дают один матрас и даже, ты ахнешь, одноразовое белье.

Потом уже случился самый гуманный суд, который был построен на лжесвидетельстве полицейских. Кстати, никто из полицейских не знает, что лжесвидетельство — это тяжкий грех. Я в суде пытался как раз им рассказать про десять заповедей, одна из которых — не лжесвидетельствуй. Но они выполняли указание начальства, и судьи у нас — только внешне судьи, мантии надели, а сами тоже выполняют указания начальства. Это, конечно, создает ужасное впечатление: когда кругом вранье, и все при этом облачены властью. А потом отвезли нас в свежеотремонтированную тюрьму. Я хочу сразу сказать, что находится она в Мневниках, дом 6, корпус 2.

Долецкая: Надеюсь, не побываю. Не рассказывай.

Немцов: Не зарекайся. Мы в России живем. Теперь в камере пять человек. Были молодые ребята, которые сидели за вождение автомобиля в пьяном виде. Герой там один, он выпил две бутылки водки и сел за руль, и когда его остановили полицейские, то выйти из машины он не смог и оттуда выпал. Он вообще ничего не помнит. В принципе, они нормальные ребята, просто бухают зачем-то за рулем. И все.

Долецкая: Как они к тебе отнеслись?

НЕМЦОВ: ВООБЩЕ, ПОЛИТИЧЕСКИЕ СО ВРЕМЕН СТАЛИНА ВСЕГДА В АВТОРИТЕТЕ.

Долецкая: Они тебя узнали?

Немцов: Трое узнали, двое не узнали. Там довольно убогий, конечно, порядок. Естественно, ко мне они относились с уважением. Во-первых, я им всем раздал мои доклады…

Долецкая: Они у тебя были?

Немцов: Мне их потом принесли с передачей. Потом я все раздал полицейским, личному составу, мы с ними фотосессию организовали. В камере можно читать.

Долецкая: Книжки дают?

Немцов: Я попросил.

Долецкая: Можно принести. Там кровати или матрасы?

Немцов: Там ни кроватей, ни матрасов нет. Это называется «шконка». Она модернизированная. Кто-то из дизайнеров, видимо, получил премию. Современная ментовская шконка выглядит следующим образом: это лист металла, изогнутый в сторону головы, потом матрас производства 1955 года, примерно такая же подушка. И, если его можно так назвать, белье. Оно, кстати, не меняется.

Долецкая: Про еду расскажи. Чем кормят?

Немцов: Гречневая каша даже была. Но, в основном, это баланда — вода с плавающей там картошкой и перловкой. Три раза в день.

ЕДА СТОИТ 103 РУБЛЯ В ДЕНЬ. БОЛЬШЕ СКАЖУ — КАЖДЫЙ ДЕНЬ, ПОКА ТЫ В ТЮРЬМЕ, ТЫ ДОЛЖЕН РАСПИСЫВАТЬСЯ, ЧТО ТЕБЯ ОБЕСПЕЧИЛИ ЕДОЙ НА СУММУ 103 РУБЛЯ.

Долецкая: А как можно узнать, что это на 103 рубля?

Немцов: Никак. Просто написано в ведомости: «Немцов получил еду на 103 рубля в день».

Долецкая: Мяса, рыбы не было?

Немцов: Была какая-то килька, мяса не было, тушенка была иногда. Там не крымский санаторий «Ялта».

Долецкая: Почему я спрашиваю? Я вообще этого не представляю, хочу узнать. Зачем тебе это все нужно? Ты же знал, что встретишься с Навальным, что повышенное внимание к тебе никуда не исчезает, и понятно, что первым результатом этого повышенного внимания будет желательный для правоохранительных органов арест.

Немцов: Правоохранительные органы всего лишь выполняют указания политического руководства. Полицейские как раз ко мне вполне нормально относятся. Теперь — зачем.

В ПРИНЦИПЕ, ПОДАВЛЯЮЩЕЕ БОЛЬШИНСТВО ЛЮДЕЙ, И НЕ ТОЛЬКО В РОССИИ, НО И В МИРЕ — КОНФОРМИСТЫ И ОЧЕНЬ ЛОЯЛЬНЫ РЕЖИМУ. ЭТО НОРМАЛЬНО, ЭТО ЗАЛОГ СТАБИЛЬНОСТИ. МЫ НЕ МОЖЕМ ЖИТЬ В ПЕРМАНЕНТНОЙ РЕВОЛЮЦИИ.

Немцов: С другой стороны, если у нас в стране не будет тех, кто недоволен, тех, кто готов рисковать, в том числе и своей свободой, — то боюсь, что не только телеканала «Дождь» не будет, но и вообще ничего.

Долецкая: Ты берешь удар на себя?

Немцов: Это первое. Второе — я наивно думал, что пассионарных людей в стране много. Это ерунда. Людей, которые готовы рисковать своей свободой и благополучием, ничтожно мало в России, и связано это в первую очередь с нашей ужасной трагической судьбой. Я имею в виду гражданскую войну, репрессии, коммунизм, создавшие такой генетический страх перед властью, самодурством.

Долецкая: У молодого поколения такого страха нет.

Немцов: Есть, потому что зомбоящик работает, и люди, в том числе молодые, видят, что вокруг происходит. Другое дело, что у молодых больше гормонов и драйва в жизни, все легче воспринимается.

Долецкая: Твоим гормонам позавидуют многие!

Немцов: Я просто говорю, что молодые легче все воспринимают. Таких, как я, мало, мы все в Красной книге. У меня периодически возникает малодушное желание исчезнуть. Возникает этот вопрос, который ты задаешь.

Долецкая: Что ты делаешь, когда он возникает?

Немцов: Я ничего не делаю. Просто я понимаю, что особого выбора у меня нет. Я нахожусь в колее, из которой уже невозможно выбраться.

Я НЕ ХОЧУ ВЫГЛЯДЕТЬ МАЛОДУШНЫМ ТРУСОМ И, НАПРИМЕР, ЭМИГРИРОВАТЬ. ДЛЯ МЕНЯ РЕПУТАЦИЯ, ПРИЧЕМ НЕ СРЕДИ СМОТРЯЩИХ ЗОМБОЯЩИК, А СРЕДИ МОИХ БЛИЗКИХ, ДРУЗЕЙ И ЗНАКОМЫХ ИМЕЕТ БОЛЬШОЕ ЗНАЧЕНИЕ. ВЫГЛЯДЕТЬ ТРУСОМ, КОТОРЫЙ КУДА-ТО ИСЧЕЗ, Я НЕ ХОЧУ.

Долецкая: Не может так быть, что ты совершаешь все свои поступки, довольно рискованные — рискованные для жизни, здоровья, судьбы, — ради репутации, ответственности.

Немцов: Я сказал, что это один из факторов.

Долецкая: Я думаю, что верность самому себе, Немцову, тебе важнее.

Немцов: Да. У меня есть длинная личная история. На самом деле, может, это звучит дико, но я один из самых старых российских политиков. Я начал заниматься политической деятельностью 28 лет назад, причем начал по указанию моей мамы. Это было экологическое движение в Нижнем Новгороде. Мама моя — детский врач, и она пыталась приобщить меня к борьбе против атомной котельной, которую строили у нас в Нижнем Новгороде. Я говорю: «Мама, не надо. Я диссертацию пишу». Она сказала: «Диссертация подождет, ты должен защитить нас от мирного атома в каждом доме».

Долецкая: У меня такой вопрос. Самое главное — человек созидающий. Вот есть Немцов, с пылающими глазами, с кудрями, такой: «На путь кровавый, святой и правый». Ты идешь по воинственному пути последние почти двадцать лет, ты борешься с коррупцией, с Путиным, с воровством, беззаконием. Это война нон-стоп. И такой вопрос: что дальше? Или кто? Не Путин, не коррупционеры. Ты выиграл эту борьбу. Кто будет руководить, кто будет помогать, кто будет держать плечо?

Немцов: У оппозиции есть абсолютно внятная, позитивная повестка. Я думаю, она должна тебя привлечь.

МЫ СЧИТАЕМ РОССИЮ ЕВРОПЕЙСКОЙ СТРАНОЙ, МЫ СЧИТАЕМ, ЧТО ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ ВЫБОР РОССИИ — ЕВРОПЕЙСКИЙ.

Мы считаем, что приоритет личности над государством является аксиомой. Сначала личность, а потом государство. Мы, конечно, в оппозиции к режиму. Я должен сказать, что, слава богу, за эти годы борьбы с режимом сформировался костяк оппозиции, с которым можно идти и в разведку, и в бой.

Долецкая: У тебя есть кандидаты?

Немцов: Это наша партия «РПР-Парнас» и наши активисты, это наши коллеги из партии Навального, которая называется «Партия прогресса», наши коллеги из «Партии 5 декабря», это современные правозащитники, которые действительно готовы бороться и сами садиться ради того, чтобы не было политзаключенных.

Долецкая: Как часто ты бываешь в Ярославле?

Немцов: Я бываю там половину времени. Я работаю там на постоянной основе.

Долецкая: У меня сегодня такой бытовой уклон в вопросах. Расскажи мне о Ярославле. Я в Ярославле была один раз лет пятнадцать назад. Мне показалось, что это невероятно красивый город. Я интересовалась там памятниками архитектуры, а вовсе не губернаторской деятельностью.

Немцов: Там был другой губернатор.

Долецкая: Да. Тем более, там был другой губернатор. Скажи мне, ты там в квартире живешь или в гостинице?

Немцов: Я купил квартиру. Во время выборов избиратели задавали мне вопрос: «Купите ли вы у нас квартиру?» — потому что люди считали, что если куплю, то я серьезно к этому отношусь и меня можно поддерживать…

Долецкая: Вот ты и купил. Сколько метров?

МЫ СЧИТАЕМ, ЧТО ПРИОРИТЕТ ЛИЧНОСТИ НАД ГОСУДАРСТВОМ ЯВЛЯЕТСЯ АКСИОМОЙ. СНАЧАЛА ЛИЧНОСТЬ — А ПОТОМ ГОСУДАРСТВО.

Немцов: Пятьдесят. Кстати, рядом с женским Казанским монастырем. На улице Трифонова.

Долецкая: Это меня не удивляет, что твоя квартира рядом с женским монастырем.

Немцов: У меня дом гениальный: он построен в 53-м году Сталиным в самом сердце города. Дом, кстати, вмонтирован в стену монастыря. Представляете, какие они были богоборцы? Они взяли взорвали стену, поставили там дом. И обкомовские работники жили как раз с видом на монастырь.