Поездка в Обонежье и Корелу

XL

«Повенец — и миру конец!» вспоминается нам ходячая на севере пословица, в которой действительно смысла много, и познаешь смысл этот, когда придется забраться за этот конец Божьего мира. Город расположен при впадении речек Габрика и Повенчанки в Повенецкую губу Онежского озера и состоит из так называемой набережной, на которой живут все власти, сильные мира сего, как по капиталу, так и по ступеньке, занимаемой ими на административной лестнице; тут же стоит новый собор — ветхая, убогонькая церковь во имя апостолов Петра и Павла, построенная еще Петром Великим; выглядывает из за куч навоза, опилок и кирпичей деревянная длинная пароходная пристань — главное и любимейшее место прогулки для некоторой части повенецкой публики (остальные довольствуются заседанием в трактире с вечно выбитыми стеклами, носящем название «Трех купающихся лебедей»). Перед городом, саженях во ста, виднеется плоский островок Воротный, который занят теперь лесною биржей и славится тем, что от него должен был повернуть обратно Петр, когда хотел, несмотря на бурю, пуститься по озеру. Дело в том, что едва только вы явитесь в Повенец, как вам не преминут рассказать, что Петр хотел оставить Повенец как раз в день памяти апостолов Петра и Павла, 29 июня; все было готово к путешествию, как вдруг поднялась буря страшная, да такая, что царя стали все отговаривать от поездки. Не таков был Петр, чтобы обращать внимание на бури и т. п. задержки, когда в виду у него было какое-нибудь дело. Петр сел и отправился в озеро, но противный ветер решительно не давал возможности идти судну; нечего делать, вернулся Петр назад в Повенец и заявил во всеуслышание, что видно повенецкий Петр сильнее московского Петра. Кажется всякий мальчуган знает этот рассказ в Повенце и с необыкновенною гордостью сообщает его всем и каждому. Тут же на набережной, на самом устье Повенчанки, помещаются несколько больших магазинов, которые летом пустуют, а зимою напротив того переполняются поморским товаром; и летом от магазинов несет такою дрянью, что хоть затыкай нос и беги прочь, — что же делается здесь зимою, когда магазины заваливаются вплоть до верху главным поморским товаром — трескою? Впрочем магазинов часто не хватает, а потому поморы и нанимают помещения в домах жителей, отчего всеконечно вонь в городе не уменьшается, а лишь увеличивается. Насупротив поморских амбаров помещается земский хлебный магазин, который действительно в настоящее время может считаться чуть ли не самою многомудрою выдумкою местного земства; дело в том, что земство ежегодно покупает на Низу (Низом впрочем для Повенца считается Рыбинск) несколько тысяч пудов муки, которую и продает крестьянам по весьма не высоким ценам. Для других земств действительно существуют разные вопросы, напр.: вопрос о народном здравии, о народном просвещении, но ведь это все земства более или менее сытые, так как на голодный желудок не очень-то займешься ни образованием, ни чем иным не питательным; тут, в Повенце, прямо таки народу есть нечего, а потому земство и подумало прежде всего о том, как бы повыгоднее для народа накормить народ; где тут докторов выписывать, когда все земство состоит из крестьян и без того плательщиков не в меру обремененных, когда Ребольская волость отстоит от Повенца на целых 500 верст, когда люди иногда затрудняются послать за попом похоронить умершего, так как до попа верст 90. Благодаря своевременной закупке хлеба в Рыбинске и довольно разумному ведению дела, мука в повенецких местах уже не доходит до 2 р. 50 к. и 3 р. за пуд, а стоит обыкновенно от 1 р. 20 до 1 р. 50 к. От набережной идут несколько улиц куда-то в кусты; все они усыпаны деревянными опилками, которые обыкновенно лежат целыми горами у всех лесопильных заводов; блошисто, но зато грязи нет особенной и дешево. На одной из улиц помещается прекрасная земская больница и аптека, содержимая опять таки земством же, так как ни один аптекарь не рискнул бы открыть свою лавочку там, где и миру конец. Тут же поблизости лавочка от повенецкого общества потребителей, чуть ли не единственное место, где можно достать кое-что съедомое или необходимое для жизни вообще. Лавочка обладает огромными запасами консервов Данилевского, без которых действительно Повенец немыслим. Мяса не достанешь, а следовательно и приходится чуть ли не всем в городе питаться из коробочек Данилевского с надписью «щи ленивыя» или «рагу из баранины». А уж если кому нибудь вздумается тронуться из Повенца еще дальше, то всеконечно сей отважный «эксперт от наук» без консервов не обойдется, так как питаться сигами (правда такими, каких петербуржцам есть не приходится) и пальей, и другими рыбинами наконец до того опротивеет, что поневоле взалкаешь по намекам на мясо, которые наложил г. Данилевский в свои коробочки. Из всего этого становится ясным, почему лавочка общества потребителей решительно завалена изделиями Данилевского. Другая статья лавочного дохода — пиво. В один прекрасный день гг. членам общества пароходства между Петербургом и Петрозаводском показалось, что надо рискнуть двинуться пароходам до Повенца: все же, дескать, и там, да и по. дороге не без грузов; капитан урожденного «Геркулеса», который однако чуть ли не при сей верной оказии и был переименован в «Повенец», благословился, да без лишних долгих разговоров и дошел до Повенца. Не знаю какую пользу принесли обществу рейсы в Повенец, но пользу громадную принесли эти рейсы повенецкому бомонду и пароходному буфетчику: весь Повенец высыпал конечно на набережную, пароход лихо вошел в Повенчанку и отдал якорь у самого берега. С той поры и стал бомонд жить приходами парохода: «помните в прошлый рейс»... или «это было, кажется, рейса три тому назад». Когда раздается звон колокола с пришедшего парохода, весь Повенец словно оживает, все бежит на набережную, и притом, дамы, чтобы хоть на что нибудь поглядеть, а мужчины, чтобы посетите каюту второго класса.. Начинается пивопитие, да такое, что уму даже непостижимо становится, куда такая прорва пива умещается. Но не пить же пиво в самом деле только один раз в неделю, а потому общество потребителей и поспешило озаботиться тем, чтобы в лавочке было и пиво в достаточном количестве. Впрочем Повенец умудряется все-таки устроить так, что дня через два по уходе парохода запасы пива исчерпываются и тут новая причина алкать и жаждать нового прихода парохода. Без парохода Повенец немыслим, так как для него пароход есть источник благодати, новизны и пива. На набережной помещается земская управа, а при ней недавно лишь основанная Повенецкая ссудосберегательная касса. Касса, как гласит устав и как благовестили повенецкие кумушки в шиньонах, в вицмундирах и просто в пиджаках, основана главным образом с тою целью, чтобы доставить возможность кредита младшему брату, который и т. д. Конечно, младший брат вовсе и не подозревает о господских затеях, да к тому же ему и трудновато верст за 200-300 ехать в Повенец за десятью рублями, а еще того труднее идти, так как не везде ведь проехать-то можно; касса основана, кумушки рады — следовательно, все обстояло бы благополучно, но на грех случился казус, который немного озадачил и кумушек, и тех, кому о кассах ведать надлежит. Приехало в Повенец «лицо» — ну как лицо не принять, не накормить, не успокоить, не ублажить? Вот одна чиновная кумушка и зазвала «лицо» откушати, белой лебеди рушати. «Лицо» пообедало и выразило желание посмотреть на кассовую книгу; делать нечего, принесли злополучную кассовую книгу и, о ужас! «лицо» прочло: «§ 1. Отпущено такой-то кумушке такого-то именно числа (день угощенья «лица») шестьдесят рублей» и затем ни одной ссуды. Можно себе представить неловкое положение лица! Вот те и попечения о младших братьях!

Вдали от набережной, уже совсем на выезде из города, помещается богадельня, основанная неким чудаком, который почему-то вздумал позаботиться о повенецких гражданах и скрыл свою фамилию; тут же «приятно поражают взор» полицейское управление, острог и казарма инвалидной команды, которая для каких-то целей помещена в Повенце в количестве что-то вроде 41 человека, с явным и злобным намерением доказать всему миру, что сколько бы солдат ни пил, он все-таки никогда с круга спиться не может, ибо сие в виды начальства не входит.