Поездка в Обонежье и Корелу

XLIII

Обстоятельства принудили меня прожить в Повенце дольше, нежели я предполагал, а потому и пришлось мне знакомиться, как с жизнью повенчан, так и с некоторыми подробностями горного дела, которые удалось мне узнать благодаря расспросам. Каким образом весь Повенец давным-давно не вымер от скуки безысходной — это для меня решительно не понятно. Питье пива, игра в стуколку и в преферанс по четвертушке — вот и все, чем разнообразится страшная зевота повенецкая; все зевает от тоски в этом городе, так что решительно диву дашься, как это почтенные граждане себе шалнир не вызевают. Единственное наслаждение состоит в том, чтобы набрать опять таки побольше пива и отправиться на лодке на Войнаволок, который отстоит от города версты на две; здесь пьют чай, пиво, едят и опять-таки в конце концов скучают и зевают. Говорить о Петрозаводске, точно также как и о Повенце, значит говорить о том, что сделал и что думал сделать Великий Петр и что из Петровых деяний потомством заброшено, оставлено, изгажено; чуть не на все благие начинания Петра потомство решительно наплевало и, как выразился один старик-раскольник, «омерзиша его доброе».

Местное предание говорит, что еще при царе Алексее Михайловиче наезжал в Шуйский погост (Петрозаводского уезда, при Соломенской губе Онеги), к которому был приписан нынешний Петрозаводск (а в те времена «мельница, что пониз реки Лососинки»), царский посланец «отыскания ради мест рудных». В 1702 году Петр был уже на реке Лососинке по совершении замечательного похода своего из Нюхотской пристани через Повенец в Онегу, и решил, что здесь должны быть основаны заводы; быстро закипела работа, царь частенько посылал приказания торопиться — он не любил русской мешкотности и неповоротливости. В 1703 году Петр приехал уже снова на Петровские заводы, чтобы посмотреть их производство; Данилыч превзошел все ожидания Петра и он мог в тот же приезд сам работать на заводе и отправить при себе с завода пушки, которые затем с такою пользою послужили ему. После Петра и особенно в последнее время заводы действовали отлично, но в то время, когда все совершенствовалось, Петровские заводы так и остались в том районе деятельности, которой держались они при Великом Петре. Богатство топлива, удобство местоположения заводов — ничто не могло вывести их из той присущей русскому духу косности в дедовских преданиях, которую так ненавидел основатель Петрозаводска и России. Петр узнал, что есть железная руда, — и через год заводы были уже в полном ходу; Петр открыл медь, — и медный завод в «Повенецком рядке» быстро устроился и начал её обработку. С тех пор рудное дело ушло далеко вперед, Бессемерово открытие давно оценено всеми и никто не подумал о том, что в Петрозаводске, да и вообще в северных уездах Олонецкой губернии, удобнее всего открыть сталелитейное производство; порешили опять добрые люди, что в Повенецких местонахождениях меди слишком мало и потому не стоит труда и добывать ее, а между тем известно всякому пятилетнему ребенку на севере, что в том же Повенецком уезде в громадном количестве выделывались медные складни и иконы, которые расходились чуть ли не по всей России. Корела с давних времен славилась производством оружия; а теперь начинают уже раздаваться голоса, что и железные-то руды весьма малосодержательны и потому не могут представлять особенной доходности. Открыли в одном из уездов превосходный магнитный железняк, в котором чистого железа было до 70%; заявил нашедший о своей находке и стал подыскивать покупателя на свою заявку, так как сам не мог заняться разработкой по неимению средств. Нашелся наконец подходящий человек, который думал обогатиться, если только одно судебное дело примет для него счастливый оборот; дело наделало страшного шума, но было к отчаянию покупщика проиграно в Петербурге и в Москве и предприниматель, дававший заочно за заявленный рудник 280 тысяч рублей, в один прекрасный день очутился в невозможности сделать такую покупку; так дело и расстроилось. Рудник не разрабатывается и до сегодня: «да и не стоит — это блажь одна! на жиле лежит такой огромный слой диорита, что обработка обойдется слишком дорого, — овчинка не стоит выделки»! — утешаются местные специалисты. Так порешили многомудрые блюстители казенного интереса отчасти и дедовской лени и обломовщины в особенности, и поневоле вспомнишь о пресловутой Петровской дубинке, которой, право, не худо бы было снова явиться на свет Божий или вернее на спящую Русь; и Данилыч век бы откладывал и «сумлевался» без чудесной дубинки Петровой, благодаря которой на болотах вырастали заводы, на реках — верфи и города, и прокладывались дороги там, где и до сих пор дорог нет никаких. А между тем нам известно из верных источников, что те разведчики, которые так испугались диоритового покрова, ошиблись лишь в выборе местности, напали на неудобную точку местонахождения и достаточно бы было им пошарить в ином месте вправо, чтобы найти магнитный железняк, лежащий почти на поверхности земли. Видно русский человек везде один и тот же — вынь да положь, да разжуй, проглотить-то ужей сам он сумеет. Народ отлично понял эту способность русского человека глотать только лишь вполне разжеванное и неуменье воспользоваться тем, что предлагает ему природа, и в следующем рассказе, записанном мною в г. Повенце, отлично охарактеризовал сам себя.

«В прежние годы много было в наших местах и золота и серебра, да теперь-то уже не знают, где они лежат и попрятаны. Шла раз по губе, мимо наволока лодка с народом; а по берегу на встречу ей старичок идет, на киёк опирается, а киёк-то так и гнется от тяготы — очень уж старик тяжел, да грузен. «Возьмите меня в лодку, люди добрые» просит старик, а ему в ответ из лодки: «нам и так трудно с лодкой справляться, а тут тебя еще старого взять с собою». — «Понудитесь малость, возьмите меня в лодку — большую корысть наживете!» опять взмолился старик, а рыбаки его все не берут. Долго просил старик взять его в лодку, так и не допросился. «Ну, хоть батожок мой возьмите — очень уж он тяжел, не по мне». «Станем мы из-за твоего батога дрянного к берегу приставать», отвечают с лодки. Бросил тут старик батожок свой — он и рассыпался весь на арапчики-голландчики, а сам старик ушел в щельё от грузности и щельё за ним затворилось. Ахнули тут лодочники — да поздно за ум схватились». Думается, что нам придется ахать, как лодочникам, и притом точно также, как ахнули мы, продавши колонию Рос на Калифорнском берегу, где немедленно открыты были золотые россыпи, точно также, как ахнули мы, уступивши Швеции часть нашего берега, где тотчас же явились города с мостовыми, газовым освещением и т. п. признаками цивилизации, точно также, как ахнули мы, продавши наши Американские колонии, где уже (на Ситхе), как слышно, найдены богатейшие россыпи, — хорошо еще, что в Олонецкой губернии вряд ли придется ахать так безнадежно, как ахали мы в вышеприведенных трех случаях.