Поездка в Обонежье и Корелу

LI

Какой-то великий проповедник слова Христова, при помощи становых и разных атрибутов власти, в роде нескольких возов розог и просто усугубленных заушений, сказал раз, что часовня — враг церкви. Строго разбирая это слово его, нельзя не согласиться, что он верно понял суть дела, но ошибся лишь в тех средствах, которыми он думал свести силу часовенников к нулю; запечатали часовни, перепороли, переколотили массу народа, но цели не достигли отнюдь; уничтожили часовню, стали являться кресты на перекрестках с таким обличием, какого не один перекресточный крест не имеет; перестали собираться по часовням — стали собираться по избам; изгнали раскол, не скрывавшийся и бывший у всех на виду, — пошел раскол прятаться по заизбьям, по закутам и, чтобы уничтожить его по рецептам наших проповедников и ревнителям придется срыть все избы и запороть всех раскольников. Кое-где, как напр., в Данилове, придумали устроить в бывшей монастырской часовне православную церковь, но эта фантазия, так фантазией и осталась, и ни один-то человек не посещает несчастную церковь, которая кроме смеха ничего в местных жителях не возбуждает. Как-то живя в Данилове, мы зашли в православную церковь, как раз в день Ильи пророка, 20 июля, т. е. именно в тот день, который наиболее уважается народом и в который церкви решительно ломятся от толпы народа; священник в рваных ризах, какая-то темненькая личность, заменяющая дьячка, да волостной старшина — вот и вся компания, бывшая в церкви. И до того жалко стало мне этого священника, вопиющего в пустыни, — да он впрочем даже и не вопил, а зная, что его никто не слушает, читал как-то про себя, словно стыдно ему было возглашать ектении «за зде стоящих и молящихся...» трех людей, сошедшихся в церкви отнюдь не «во имя Его,» а просто ех officio. Преследование имело правда огромный результат, но отнюдь не тот, которого ожидали ревнители; единственно чего добились и становые, и духовенство — это появление безверия, невежества и стремления к таинственным противообщественным сектам. Преследующие не правы, не понимая слов Христа; преследуемые также не правы, стоя вместе с делом и за безделье; отсюда не правы и те, и другие — значит ни к тем, ни к другим льнуть не стоит — отсюда безверие, которое в этом случае и в этих местах есть начало апатии, сложеручничества и перехода на общее положение наших центральных крестьян.

Монастырь, часовня всегда служили центрами распространения грамотности; грамотность была сильна, пока существовал Данилов, т. е., пока в Данилове подготовлялись учителя, и учительницы; но погиб Данилов, грамотниц разогнали, и теперь раскольникам и раскольницам наистрожайше запрещено учить ребят грамоте, так как это приравнено к умышленному распространению раскола, т. е. к уголовному преступлению, предусмотренному такою-то статьею свода и влекущему за собой при случае даже и Сибирь. Конечно, как ни стараются добрые люди, тем не менее отцы и матери учат своих детей грамоте, но все это совершается уже в значительно меньших размерах, грамотность падает видимо, а со смертью старого поколения пожалуй число грамотных разве лишь немногим будет превышать тоже число в центре России. Правда, есть школы при церквах, о которых несказанно печется православие, но, конечно, никто из раскольников и не подумает послать своих детей в эти школы, так как учителя им ненавистны, да они и не могут им верить. Народ видимо дичает; один культ не исполняется из страха, другого исполнять не хотят, так как он чужд для большинства и, кроме горя, ничего не приносил для их отцов и дедов. Апатия к религии, а по местным условиям следовательно и к делу, наиболее замечается в молодежи; уже нет того трудолюбия, является вместе с табачком и водочка, а за нею и все прелести, в роде сифилиса и иных; старики все терпят и молчат, но едва достигнут известного возраста, как в них начинает говорить уже чисто религиозный фанатизм, и часто люди весьма рассудительные вдруг бросаются в странничество, в аристовщину и иную нёпуть, которая убивает всякий смысл, губит силы, вечно фрондирует и никогда ничего путного не достигает своим непотребным фрондерством. Кому-то вздумалось однажды ввести миссионерство в раскольничьи местности и вышло невесть что такое, чего никак и разобрать невозможно. Бюрократия, еженедельные доносы — вот чем разразилось миссионерство в Обонежье. В неделю раз миссионеры обязаны были сообщать о настроении и действиях паствы, а также и местных священников; насмотревшись на деяния великих мира сего, и миссионеры отнюдь не брезгали заушением и плещеванием и во всякой поездке миссионера сопровождала земская полиция. Такая система не могла повлиять благотворно на раскол; он не только не ослабел, но как-то ожесточился и последователи его мало-помалу деморализуются и грубеют. Понятно становится, что вы редко встретите явного раскольника, который без запинки объявляет себя даниловцем, непримиримым; все остальное население, кроме приписных даниловских «старожил», считается православным, но только лишь по приходским спискам, в которых аккуратнейшим образом против каждого прихожанина обозначается: «не был у исповеди и святого причастия по нерадению, по болезни», или же и просто на просто «не был». На самом деле во всем Повенецком уезде едва ли наберется и 500 человек православных или, вернее, вполне равнодушных.