День, когда началась Революция. Казнь Иисуса и ее последствия

Мы можем понять, что сам Иисус видел в своей смерти только лишь великую победу, несущую освобождение. И эта тема в самом деле звучала всегда: от того момента, когда Иисус после крещения заговорил о Царстве Божьем, до загадочных слов о скором приходе Царства, сказанных им за последней трапезой. Но как эта смерть должна была стать победой? Каким образом крест стал освобождением от сил мрака?

И тут мы подходим на шаг ближе не только к тому, как Иисус понимал свое призвание, но и ко всему тому, что Новый Завет говорит о богословском смысле первой Страстной пятницы. Иисус сознательно выбрал праздник Пасхи как нужный момент для своих последних ярких символических действий – включая смерть, которую, как он считал, ему нужно претерпеть. Он выбрал именно это время, а не другие праздники: в частности, не великий и торжественный День искупления. Тем не менее, как мы говорили во второй части книги, во времена Иисуса продолжительная история Израиля достигла такой точки, где совместились или хотя бы могли совместиться две темы. Победу над силами зла Иисус мог одержать, устранив грехи народа.

Вспомним о том, как связаны эти две темы. Израиль находился в непрекращающемся изгнании с тех пор, как Вавилон разгромил Иерусалим: об этом говорил Даниил 9 и многие другие поздние тексты. С тех пор произошло обновление жизни народа, проводились реформы и даже совершилась революция, но бедственное положение сохранялось, о чем в пасхальные дни в Иерусалиме наглядно напоминали римские солдаты и римский наместник, который покидал свою резиденцию на берегу моря в Кесарии, чтобы лично контролировать происходящее во время опасного праздника, посвященного освобождению.

И беда Израиля объяснялась тем, что он все еще пребывал в своих грехах. Так думали Исаия, Иеремия, Иезекииль и Даниил – не говоря уже о Ездре и Неемии, которые после так называемого возвращения из изгнания продолжали печалиться о грехах Израиля и об их последствиях – о том, что Израиль продолжал жить в рабстве. И если народ Божий продолжал терпеть гнет враждебных сил, ему нужен был новый Исход, но поскольку рабство было результатом грехов Израиля, надо было как-то избавиться от них. Именно такое сочетание тем – пасхальная победа, с одной стороны, и прощение грехов, которое означает, что изгнание кончилось, с другой, – характерно для многих текстов Нового Завета.

В этой книге я намерен показать, что такая комбинация тем восходит к самой Тайной Вечере и к тому, как сам Иисус понимал свою смерть. А это позволит нам освободить важнейшие элементы раннехристианского богословия «искупления» из языческого рабства. Тогда в центре всей картины окажется не гневный Бог, желающий кого-либо убить, жаждущий крови, но верный завету Бог (я намеренно использую такое выражение), берущий все бремя греха на себя.

Это отчасти объясняет ту удивительную силу, которой до сих пор обладает история смерти Иисуса. И этой силой обладает именно история, а не теория – особенно тогда, когда различные теории теряют связь с историей, особенно с историей Израиля, куда вписана история о кресте, и связывают себя с иными историями, образами, примерами и тому подобным, так что центральные темы незаметно подменяются другими, окруженными совершенно иными смыслами. И она сильна потому, что она воспроизводится, так что ученики Иисуса снова «делают это в память о нем». И это подводит нас к так называемым «установительным словам». Именно тут тема «завершения изгнания» сплетается с более широкой темой Пасхи, влекущей за собой наступление Царства, и объясняет ее.

Слова, произнесенные над хлебом, содержат отголоски нескольких разных тем. «Это есть тело Мое, за вас отдаваемое» (Лк 22:19; Мф 26:26 и Мк 14:22 не содержат слов «за вас отдаваемое»; в 1 Кор 11:24 стоит «за вас»). Если мы начнем спрашивать, отождествлял ли себя Иисус с кусочком традиционного пресного хлеба, или с самим пасхальным агнцем, или с тем и другим, или с чем-то еще, – то мы не постигнем сути дела. Символические действия «работают» не так. Суть же дела состоит в том, что пасхальная трапеза говорит обо всех событиях первого Исхода, что эта ежегодная еда соединяла участников с тем первоначальным событием. И хлеб, в частности, был символом поспешного бегства из Египта, агнец же, чьей кровью мазали косяки дверей, напоминал о сложной и быстрой последовательности действий, полных символического смысла, которые говорили израильтянам, что сам Бог освобождает их из рабства и посылает в путь, чтобы они нашли обещанное им наследие. Еврей, который сидел за этой трапезой, понимал: это однажды произошло, и мы принадлежим к народу, с которым это произошло. Слова Иисуса над хлебом изменили этот смысл и теперь значили: скоро совершится новая Пасха, и те, кто участвует в этой трапезе, позже станут тем народом, для которого это свершилось и через который это совершится в более широком мире.

То же самое верно и относительно чаши. «Эта чаша, – говорит Иисус, – есть новый завет в крови Моей, за вас изливаемой». Так, во всяком случае, эти слова звучат у Луки (22:20). У Матфея мы читаем: «Это есть Моя кровь завета, за многих изливаемая для отпущения грехов» (26:28). У Марка же просто написано: «Это есть Моя кровь завета, изливаемая за многих» (14:24). А Павел, когда он рассуждает о проблемах вокруг евхаристии в Коринфе, передает слова Иисуса так: «Эта чаша есть новый завет в Моей крови: всякий раз, как вы из нее пьете, делайте это в воспоминание обо Мне» (1 Кор 11:25).

Есть множество объяснений тому, почему у разных евангелистов мы видим разные версии слов Иисуса. Хуже того: во многих надежных ранних рукописях можно также найти некоторые вариации. Это несложно объяснить: переписчики, которые помнили не только то, как это место звучало в других Евангелиях, но и то, как эти слова звучали за богослужением, могли изменить или опустить слово или фразу. К счастью, это не влияет на наши выводы. Возможно, лучшее объяснение звучит так: поскольку в ту же ночь случилось множество событий (не говоря уже о количестве съеденного и выпитого), не удивительно, что разные версии могли возникнуть уже среди самых первых учеников Иисуса. Он произнес странные и неожиданные слова, вручив их без предупреждения ученикам в напряженный момент ожидания. Учитывая то, что вся трапеза была воспоминанием об Исходе, и помня о том, что произошло на другой день, можно сделать такой вывод: Иисус говорил, что вот-вот состоится новый Исход, и освобождающая победа будет достигнута через прекращение изгнания, которого все так долго ждали. Эта новая Пасха совершится через прощение грехов. Рассмотрим связь этих тем подробнее, в чем нам поможет понимание того, как грех относится к призванию человека, о чем мы говорили выше.

Как же должно было совершиться это прощение грехов? Упоминание о крови предполагает, что смерть Иисуса понимается как жертвоприношение. Конечно, это должно было шокировать, потому что ни один добрый еврей не мог бы себе представить, что он «пьет кровь». Можно вспомнить, как раньше царь Давид отказывался «пить кровь» трех своих отважных воинов, которые отправились принести ему воды из колодца в Вифлееме (2 Цар 23:17) – там это, несомненно, метафора, которая говорит: если бы Давид попил воды из колодца, он использовал бы для своей выгоды тот факт, что трое смельчаков рискнули ради этого жизнью. Но когда кровь упоминается рядом с заветом, мы сразу в первую очередь думаем о том обновлении завета, о котором говорится в 31-й главе Иеремии, которая ссылается на первоначальную церемонию заключения завета в Исходе 24:3–8.

Тогда приносились жертвы, а их кровь собирали в сосуды. Половину крови вылили на алтарь, а другой половиной окропили народ со словами: «Вот кровь завета, который заключил с вами YHWH в соответствии со всеми этими словами», – в конце речь идет, разумеется, о словах Торы. Снова нам не обязательно копаться в деталях. Основный смысл вполне ясен. Во время своего общественного служения Иисус говорил и поступал так, как если бы верил, что призван участвовать в великом обновлении, заключить великий новый завет, который был обещан еще в Книге Второзакония 30 и о котором так или иначе упоминали многие пророки и Псалмы. И нас не должно удивлять, что он, понимая, что его служение подходит к ужасному завершению, прямо заговорил о том моменте возобновления завета. Поразительно, что он напрямую связывал это со своей смертью, так что даже говорил о своей крови так, как если бы это была кровь жертвенных животных в Исходе 24. (И снова стоит заметить, что ссылка на жертвоприношение вовсе не предполагает, что животных «наказывали» вместо израильтян. И потому слова Иисуса о крови не имеют здесь такого значения. Нам не следует искать правильный ответ в неправильном месте – так мы получим лишь неправильный ответ.)

Пока мы стоим на надежных исторических основаниях. Иисус выбрал Пасху для окончательного момента Царства, потому что Песах всегда был связан с Царством, а теперь должна была произойти последняя реальная победа над силами зла. И, взяв в руки чашу, Иисус произнес слова, которые говорили, что эта новая Пасха, новый Исход будут обновлением завета, который приведет к реальному «возвращению из изгнания», к окончательному прощению грехов. Эти две вещи происходят вместе. Освобождение народа от грехов и их последствий станут средствами для достижения такой победы. Но это подводит нас к последнему вопросу в этой цепочке. В каком смысле и каким образом смерть Иисуса повлечет за собой прощение грехов?

Ответ нам даст только лишь то, как сам Иисус понимал Священное Писание Израиля. Тут историческая почва под нашими ногами стала менее надежной. Первые христиане, как мы твердо знаем, верили, что смерть Иисуса совершилась «по Писаниям», в согласии с Библией, а потому, вероятно, пересказывая историю его смерти, первые последователи слышали в ней отголоски тех текстов, которые, как они думали, в ней осуществились. Но это не значит, что нам не дано проникнуть в намерения Иисуса. Тут мы видим некоторые линии, которые сходятся в одной точке, образуя правдоподобный сценарий.

Начать можно с ряда библейских отрывков, уже знакомых нам, которые в совокупности отражают представление о «мессианских бедствиях» (если воспользоваться емким выражением Альберта Швейцера). Начиная от пророка Осии VIII века до н. э. и до кумранских текстов мы находим тут и там представление о том, что окончательное искупление совершится после периода страданий. Некоторые тексты, как мы видели, относят это к небольшой группе. Один совершенно особый текст, Исаия 52:13–53:12, относит эти страдания к одной фигуре, к «Рабу», который совершит за Израиль то, что сам Израиль не мог совершить, а потому сделает для всего мира то (как в 49:6, что, возможно, перекликается с 52:13), что призван был сделать для мира Израиль. Прошлое поколение исследователей, которое понимало, какой вред приносит изъятая из контекста картина заместительных страданий (пропитанная, как я говорил, языческими представлениями), пытались говорить о призвании Иисуса, игнорируя Исаию 53. Я же вместе со многими другими исследователями уверен (и приводил свои развернутые аргументы в других трудах) в том, что этот отрывок из Исаии, если поместить его в полноценный и адекватный контекст прихода Царства, возвращения YHWH и обновления как завета, так и творения, совершенно точно описывает представления Иисуса о том, как он должен осуществить свое призвание. Он первым из всего народа примет на себя страдания, которые иначе должны были бы пасть на других.