Уход на второй круг

01

— Илон, не шали, — лениво протянул Парамонов, не открывая глаз в самом расслабленном положении на старом, видавшем всякое диване и чувствуя, как легкими, будто прикосновение тополиных пушинок к лицу, поцелуями девичьи губы исследуют его шею, подбородок, щеку.

— А если я хочу пошалить? — шепнули в ухо.

— Ты ж не Карлсон.

— Как знаешь, — отстранилась Илона. — Тогда «рота, подъем!», у нас вызов.

Черные Парамоновские ресницы вздрогнули, и глаза распахнулись. Сонный взгляд заблуждал по маленькому помещению, где он периодически дрыхнул — в редкие спокойные смены. Но уже сейчас в этих самых глазах — несомненно, самых синих в Городской клинической больнице скорой помощи № 16, с какими мужчине ходить даже немного неприлично — вспыхнуло что-то мрачно-веселое.

В мгновение Илона оказалась лежащей на лопатках на свободном пространстве дивана, ноги ее устроились на его коленях, а он сам, нависнув над ней, заскользил ладонью по бедру в тонком капроне.

— Куда вызов? — мимоходом поинтересовался Парамонов, касаясь губами ее губ.

— К нашей Тимофеевне. А ты ее знаешь, она ждать не умеет.

— Че? Больше нет никого? Я единственный?

— Она тебя любит и поэтому у нее чуйка.

— А я симулянтов не люблю. И поэтому у меня приступы бешенства.

— Она жалобу накатает, — вздохнула Илона. — Поехали.

— Поехали, — Парамонов резко поднялся, отпуская медсестричку. — Неделю на Русановке не был — охренеть, соскучился!

Светлана Тимофеевна Гиреева была милейшим божьим одуванчиком от культуры, угрожавшим расправой всем и каждому, кто отказывался выполнять ее милые старушечьи прихоти. Да и разве много одинокой старушке надо? Парамонов с уверенностью утверждал, что даже слишком. Выпровоженная на пенсию в семьдесят лет, она пыталась плести интриги в собственном подъезде. То нанимала, то выгоняла сиделок. Регулярно обращалась в социальную службу, пытаясь доказать необходимость в уходе. Каждую неделю вызывала то коммунальщиков, то пожарных, то скорую, и, кажется, у нее был даже установлен некий график вызовов. Практически все киевские бригады скорой помощи — от линейных до реанимационных — хотя бы раз, но оказывались в ее большой, просторной, но ужасно захламленной разнообразным антиквариатом, грамотами и книгами, квартире.

Парамонов катался в бригаде скоро полтора года как. И со Светланой Тимофеевной был знаком отнюдь не шапочно. Проще говоря, достала. Да так достала, что сил не было. Полнейшее олицетворение бесполезности всей его жизни.

С этими невеселыми мыслями он выбирался из машины, кивал Петьке, подавал Илоне руку и топал к подъезду, поеживаясь от крупных капель сентябрьского дождя — осень пришла резко и сразу. Будто бы кто-то наверху одним движением пальца выключил август, как он нажимал на кнопку звонка в квартиру Светланы Тимофеевны.

Дверь открылась не сразу. Но, в конце концов, на пороге возникла пресловутая княгиня Голицына XXI века. В длинной черной юбке, инкрустированной блестящим стеклярусом, и объемной шифоновой тунике с розами приглушенного цвета, скрывавшей то, над чем был властен возраст, Светлана Тимофеевна предстала на пороге собственной квартиры.

— Глебушка, — произнесла она утомленным контральто, трагически вскинув руки. — Вас мне сам Бог послал!

— Старший дежурный врач меня вам послал, — хмыкнул Парамонов, проходя в прихожую и разуваясь. А потом, не спрашивая ни направления, ни разрешения, поплелся в ванную — руки мыть. За ним семенила и Илона. — Вы хоть проветриваете? — буркнул он по пути.

— Ветра дуют жутчайшие, Глебушка! — раздалось в ответ из образа Гертруды.

— Вот вас и унесло бы, — проворчал Парамонов себе под нос, но это ворчание скрадывал шум воды в кране. Посмотрел на себя в зеркало, висевшее над раковиной. Помятая морда. Резко обернулся к Светлане Тимофеевне. — Так на что у вас теперь жалобы?

— Все один к одному, — сокрушенно вздохнула бывшая прима второго состава кордебалета столичного мюзик-холла. — Погода, эта ужасная Елена Петровна. И Капочка пропала, — добавила Гиреева и трагично всхлипнула.

Елена Петровна была очередной сиделкой, а Капочка — любимой кошкой, периодически уходившей в загулы, но стабильно возвращавшейся к своей хозяйке. Глеб чуть не крякнул. Подобными тирадами сопровождался почти каждый его визит.

— Болит, спрашиваю, что? — нетерпеливо спросил он.

— Голова. В затылочной части. И сердце. То колет, то давит, — принялась перечислять Светлана Тимофеевна. — И ногу сегодня с полно́чи судорогой сводит.

— И давление, небось, шкалит.

— Погода…

Илона, наблюдающая за беседой от двери, негромко хмыкнула.

— Вам, молодым, не понять! — заявила Гиреева, адресовав свои слова безусловно медсестре, но даже не удостоив ее взглядом.

— И одышка, и перед глазами пятна расплываются, — продолжал перечислять симптомы Парамонов, делая это совершенно бесстрастно.

— Пока нет. Но не хотелось бы довести. В больницу не хочется, Глебушка.

— И семейного врача вызвать совсем не судьба, надо в скорую.

— Что она понимает, эта девчонка! — возмутилась старушка. — Думает, колледж закончила, бумажку получила — и уже врач.

— Я тоже окончил, у меня тоже есть бумажка. Давление мерить будем?

— Ну что вы сравниваете! — улыбнулась «больная» и направилась в комнату. — Вы проходите. Что-то мы все на пороге.

Давление достопочтенной старушки оказалось в пределах разумного. Все же возраст. Но в целом Парамонов считал ее совершенно здоровой бабкой — хоть в космос запускай, столько энергии. Приличия ради выдал ей таблетку каптопреса, которые у нее, конечно, и у самой были под рукой. Но доктор сказал: «Можно». Значит, можно.

— Сегодня без уколов обойдемся, — заявил он с улыбкой, уложив старушку на диван и велев отлеживаться. — Как легче станет, все же сходите к девчонке — она вам направление на анализы выпишет. Обследование не повредит.

И займет время, которого у Светланы Тимофеевны были слишком много.

— Вот были б вы семейным врачом, — мечтательно проговорила Гиреева.

— Кому-то надо и фельдшером в скорой помощи. Сегодня Капку не искать, ясно?

— Ясно.

— И обследование. Будут настаивать на стационаре — не сопротивляйтесь, прокапаетесь. И впредь без большой надобности в скорую не звонить, — последнее было сказано совершенно без толку — и он это прекрасно знал.

— Вы берегите себя, Глебушка, — сейчас бабуля определенно примерила на себя образ Мальвины. Этот образ Глеб Львович вынужден был проглотить, вопреки всему владевшему им раздражению. Его рожа, даже помятая, не оставляла иллюзий в отношении трепетного, несмотря на колкости, обращения старой работницы культуры. Слишком презентабельна. Даже, пожалуй, слащава. Впрочем, примерно то же действие его физия оказывала и на Илонку — уже пятый год вполне удачно замужнюю медсестру из его бригады.

Романа как такового не было. А вот быстрый расслабляющий перепихон, не мешающий ни работе, ни ее семейной жизни, а потому и без претензий друг к другу, но разбавляющий будни, периодически случался. Склонности к длительным привязанностям Парамонов с некоторых пор не питал — жизнь научила. А Илонка, шустрая, неглупая и совершенно безбашенная в сексе девочка, подходила ему по многим параметрам — включая раскрепощенность, наличие законного мужа и желание чему-нибудь научиться в профессии, кроме того, что получила в медучилище и теперь получала в медунивере. А училась она быстро. И быстро смекала, что такой экземпляр, как Глеб Львович Парамонов с его башкой, на дороге не валяется. Предельно честно в границах товарно-денежных отношений. Впрочем… все остальное, кроме башки — часто сонной, мрачной и замороченной — тоже было не самым плохим трофеем.

На станцию возвращались в прежней расслабленной тишине. Пока Петька бегал курить, Парамонов, растянувшись на кушетке внутри машины, прикрыл глаза, намереваясь досыпать — хоть пять минут, пока не позвонил диспетчер — в редких перерывах прошлой ночью сидел над монографией по абдоминальной хирургии. Но разве с Илонкой, явившейся на смену с утра, поспишь? В мгновение ока оказалась на той же кушетке, быстрыми пальчиками водя по его груди, опускаясь все ниже.

— Мы остановились на том, что ты была подо мной, а не над, — хмыкнул Глеб.

— Ты против? — ее дыхание щекотнуло его ухо.

— Я — нет. Петрусь может возражать.

— Он там про футбол завелся. Успеем.

— Кому что! — выдохнул Парамонов, заводясь совсем не от футбола, ухватил Илонку за затылок и притянул к своему лицу. Ее губы пахли чем-то ягодным. Малиной, кажется. Это вообще нормально, что женщина пахнет едой? Он вцепился в ее рот, прижимая к себе накрепко, мешая дышать. А свободной рукой шарил по ее телу, разыскивая край короткой юбки. Хрень одна — этот бальзам для губ. Липкий, бесит. Есть мысли, от которых сложно отделаться. Эта привязалась сейчас. Полез за платком. Здесь, в кармане. Отстранился. Протянул ей:

— Вытри губы.

— Фу, зануда, — усмехнулась она и дернулась вниз.

Закинув край синей рубахи, Илона оголила его живот и принялась водить по нему языком, пробираясь все ниже — к более активной части тела, чем хозяин. Которой определенно было наплевать на бальзам для губ, о чем она недвусмысленно и намекала, отчаянно толкаясь в белье под штанами.

— Илонка! — глухо выдохнул обладатель активных частей тела и рванул вниз резинку медицинских брюк вместе с трусами. И включаясь в ее игру.

Стоило признать, Илонка со своей неугомонностью несколько разнообразила его новую жизнь. Губами и языком она умела пользоваться.

Илонка была лучше, чем кофе. Во всяком случае, в том, что касалось того, чтобы его взбодрить. И хоть немного добавить боевого духа.

Уже к вечеру с боевым духом, вдохновенно поднятым среди дня Илонкой, начались проблемы. Впрочем, Парамонов отдавал себе отчёт в собственной нестабильности. Бывали минуты, когда его распирало изнутри от черноты, и как с ней бороться — он не представлял. Чернота всегда являлась незваной, без приглашения, и забирала его всего. От людей и от жизни. Но это не влияло на дни, проводимые в машине скорой помощи. Он не пускал, как ни скреблось, норовя выбраться. Черноте, его персональной черноте, среди людей не место.

Потом начиналось сначала. Залпом, взрывом, ярким солнцем, пробивавшимся сквозь занавески в диспетчерской на станции. И уверенностью, что он найдет силы расставить все по местам. Не столь многое, как хотелось бы, бывает на местах.

Иногда случаются ненужные встречи. Ненужные улыбки. И ненужные звонки из прошлого. Вечером того же дня случился такой звонок. Тимур звонил. Из Института. И не просто же позвать на пиво. Деловито и не без повода.

— Слушаю, — рявкнул в трубку Парамонов.

— Привет, — раздался в ответ веселый голос. — Ты как?

— Не дождетесь! — не менее весело ответил Глеб. — Ты?

— Да вот решил воспользоваться опцией «Звонок другу».

— Тебе за это дадут миллион?

— Не дадут, — Тимур завис на мгновение и продолжил: — У меня тут пациентка… Глеб, ее двое суток как от аппарата отключили. Сегодня боли в конечностях сильные начались.