Уход на второй круг

21

Посреди развеявшейся тьмы, где-то в глубине квартиры по-прежнему пятым всадником Апокалипсиса разорялся Гару, внося диссонанс в солнечный свет, заливший спальню.

Ксения выбралась из постели и быстро прошлепала на кухню.

— Я проявлю к тебе милосердие по старой родственной дружбе, — прошипела она в трубку. — Я честно тебя предупреждаю: не будет тебе от меня покоя ни днем, ни ночью, ни утром, ни вечером. И не вздумай менять номер телефона!

— Э-э-э-э-э-э! — взорвалась трубка возмущенным басом. — Уже восемь! Я смотрел на часы!

— А как ты думаешь, ночные сеансы когда заканчиваются? — продолжала ворчать Ксения, рухнув на диван. Шумно выдохнула и спросила: — Нормально все?

— Не знаю. Нормально. Ты как?

— То есть ничего не случилось? — хохотнула сестра. — Мир не остановился, небо не рухнуло. Просто Дэну стукнуло в голову позвонить мне в рань несусветную, спросить, как я. Какая ж ты зараза, брат!

— Не бывает заботы по графику! Это тебе не работа, — рассмеялся Денис.

— Угу. Тогда сообщаю: я — хорошо.

— Ну отлично, — непонятно чему обрадовался Дэн. — Это ты с ним родителей знакомила?

— Если ты про Глеба, то — да, — Ксения прикрыла глаза в попытке совместить дремотный транс с раннеутренним разговором.

— То есть это он — «ах, ах»?

— У-у-у… — протянула Басаргина и негромко рассмеялась: — Это что сейчас такое? Режим братской любви — разогнать всех кавалеров сестры?

— Боже упаси! Ты и сама прекрасно с этим справляешься! Просто ты… — Денис ощутимо замялся, прежде чем спросить: — просто… откуда ты его откопала?

Ксения задумалась на мгновение и весело выдала:

— А он сам откопался, — открыла глаза и увидела Глеба, нарисовавшегося в дверном проеме. — Он взломал мою дверь, отремонтировал мои трубы, а я не оценила подвиг.

Парамонов криво усмехнулся и почесал небритый подбородок. Напряженно смотрел на нее, будто бы что-то спрашивал.

— Так это ты его затопила? — обалдел Денис.

— Не я это! — обиженно возмутилась Ксения. — Это все трубы.

— Ты ж говорила, он алкаш!

— Даже я иногда ошибаюсь, прикинь!

В трубке зашуршало его дыхание. Денис явно что-то обдумывал. А потом осведомился:

— Значит, он с тобой специально не знакомился? Случайность?

— Как это «специально»? — брови Ксении взлетели вверх, и она уставилась на Глеба, представив себе, как он заранее, тайно, проникает в ее квартиру, наносит непоправимый урон водопроводной системе, заливает квартиру собственную и дальше действует по уже известному всем сценарию.

— Не знаю… через общих знакомых каких… тупо фортуна?

— Ну если затопленная квартира — это фортуна, то да, — Басаргина снова улыбалась. — Динь, кажется, ты не выспался.

Он не выспался. Он действительно не выспался. Всю ночь ворочался в постели. Вскакивал, смотрел в окно на фонарь. Курил, глушил воду. Не спал. Пока одного раздирали кошмары, другой не мог спать.

— Тебе с ним хорошо? — бодро спросил он. — Ты не думай… я просто тебя люблю и беспокоюсь. Тебе с ним хорошо?

— Не беспокойся! Все хорошо. Правда-правда.

— Ну… тогда ладно, Ксюш… Я в воскресенье к родителям еду. Ты с ним будешь?

— Скорее всего, да. Если небо на землю все же не рухнет, то у нас у обоих будет выходной.

— Высчитываете общие выходные? — усмехнулся Денис.

— Угу.

— Ясно… Ладно, тогда до воскресенья.

— Пока-пока, — лениво проговорила Ксения и отбросила телефон в сторону. Подняла глаза на Глеба. — Прости, этот неандерталец любит звонить по утрам.

— Брат? — спросил Глеб.

— Угу. Его ты тоже очаровал, только он пока не признается.

Парамонов хмыкнул. Взгляда не опустил. Смотрел на нее в упор.

— Про меня спрашивал?

— У него защитный рефлекс, — усмехнулась она. — Не переживай. Папа страшнее, а папа сразу сдался. Впервые…

— Я не переживаю, — пожал он плечами. — Просто они тебя любят. Без них нельзя, одной нельзя.

— Да, наверное…

Ксения отвернулась к окну. Такие минуты случались редко, но ей становилось стыдно. Глупое чувство и сильное, долбящее. Она отлично помнила фотографии на стене вдоль лестницы в Стретовке. Помнила, как спросила, как Глеб рассказал о родителях. Сдержанно, скупо. И Басаргины-старшие с их регулярными воскресными обедами. Шумные, активные, настойчивые — резким контрастом.

— Я не одна, я сама! — буркнула она упрямо и вскочила с дивана. — Все равно уже проснулись. Завтрак? Или я в душ быстренько?

— Иди, — кивнул Глеб. — Только ты забыла самое главное.

Ксения удивленно взглянула на него. Парамонов тихонько рассмеялся. Шагнул к ней, притянул в себе за талию.

— Что? Страшно? Ты меня поцеловать забыла.

— Забыла, — согласилась она и положила руки ему на плечи, щекотнув короткими ногтями кожу. — Но ты можешь это исправить.

— Работа у меня такая, исправлять, — прошептал Глеб. И его губы нашли ее. Нежно и медленно. Смешивая их дыхания. Замереть бы так навсегда.

Но навсегда не получилось. Ксения отстранилась и с деланным возмущением поинтересовалась:

— Я — работа?

— Нет, — улыбнулся он, поправляя ее волосы. Он обожал ее волосы. Тоже личный фетиш. — Нет, ты — нет… Ты — самое важное, что у меня есть.

Ксения удовлетворенно кивнула.

— Тогда быстро целуй и отпускай.

— Садистка, — констатировал Глеб. Быстро клюнул ее в нос. И потом переключился на губы. Прикусил. Подразнил языком. Скользнул в рот. Прижал к себе чуть крепче — и отстранился. Глаза, сейчас темные, бархатистые, смеялись: — Все, как ты хотела. Шагом марш в ванну, а то я за себя не поручусь.

Ксения хмыкнула, пожала плечами и продефелировала из кухни. На пороге обернулась.

— Можно подумать, кому-то надо, чтобы ты за себя ручался, — и с этими словами она юркнула в ванную.

А Глеб перевел дыхание. Маска весельчака Парамонова стерлась. Резко и сразу. Вся. Слетела к чертям. Остался тот, который стоял в дверном проеме и слушал телефонный разговор женщины, которую он любит, с мужчиной, который всерьез хотел его посадить. Денис Басаргин спрашивал про него. Время прошло. Два года прошло. А он все еще спрашивал.

Но ведь и не сказал же, чего, возможно, стоило ожидать.

Забить и забыть? Или оставаться начеку? И что это все меняет, в конце концов? Ксения в курсе его истории. Он сам ей рассказывал, бояться нечего. Даже если вдруг она знала того, который… Денис ей не сказал. Денис не сказал, не захотел говорить.

Глеб зажмурился. Будто снова очутился в собственном старом кошмаре, мучившем его ночь за ночью много месяцев, сложившихся в два с лишним года. С Ксенией отпускало. Но все же сейчас его вело, будто бы и не спал вовсе после суточной смены.

Тогда он тоже с ног падал.

Кривая на кардиомониторе вытянулась в линию. Перчатки в крови. Скальпель. Тяжелое дыхание над столом — всех, кто там находились. Дефибрилляция мимо. Реплики короткие помнились. А ведь до этой ночи Глеб всерьез считал себя полубогом. Ну не умирали у него пациенты! Заколдованным он был! Спец хороший. Руки золотые. Талант. Призвание. Слова всю жизнь сыпались на него, подтверждая статус.

Статус рассыпался в один момент. Был человек — не стало человека. В его руках не стало.

Когда Парамонов отходил от стола, задел медсестру. Обернулся, чтобы извиниться. В жизни не ощущал себя таким растерянным, а тут вот оно. Случилось. Взглянул на Раю, а хотелось выкрикнуть: «Не может быть!» Но не кричал. Сфокусировал взгляд на трупе. Он был человеком, этот труп, всего несколько минут назад. Лицо — пятно размытое. Лица он не помнил. Ли́ца мертвых — совсем другие, чем у живых, потому их лучше не помнить. А вот огненный цвет волос — еще когда готовили к операции, впечатался, въелся. Колючий рыжий ежик. Даже брови и ресницы рыжие.

«И может быть, он оказался бы рыжим».

Глеб вздрогнул.

Потянул носом воздух и оглянулся на дверь в ванную. Там шумела вода. Там была Ксенька, которая могла знать… «Оказался бы рыжим». Про ребенка. Ребенок оказался бы рыжим. Ее с мужем ребенок.

Парамонов судорожно глотнул, отгоняя от себя накатившее чувство потери. Нет никакой потери и не может быть. Есть Ксенька. Есть он. Прошлое осталось в прошлом, он обещал туда не лезть. Но, черт подери, она ведь сказала, что ребенок мог быть рыжим, тогда, в Каменце!

Он ломанулся в комнату — мимо ванной. Не останавливаясь. Потому что если бы остановился — передумал бы. Ему редко хватало характера на последний шаг. Значит, останавливаться нельзя. Двигать собственное тело.

Яркая кухня — затемненный коридор — комната с разложенной постелью и лучами солнца, в которых поигрывают тени от тополиных веток за окном.

Шкафчик. Обычный такой шкафчик. Десяток учебников, пара книжек. Фотоальбом. У всех дома есть такой шкафчик. И у нее есть. Слушая, как бежит вода из крана, он медленно протянул руку. Не претендовал на ее прошлое, нет. Не лез в воспоминания — запутался в своих. Запутался в себе. Надо было знать.

Раскрыл в середине. Смеющаяся девчонка в форме спасателя у кукурузника. В службе по чрезвычайным ситуациям она работала почти сразу после института, практику получала, чтобы попасть в большую авиацию. Летала над Киевской областью, за пожарами следила. Девочка со стальными яйцами и улыбкой на все лицо. Его девочка, которая тогда была не его. Но про это рассказала однажды. Иногда она что-то рассказывала, удивляя его, восхищая, привязывая к себе сильнее, потому что не мог он не привязаться. Только вот теперь с удивлением обнаружил, что никакие веревки уже не держат — врос. В ней, весь.

Перелистнул страницу. С родителями за столом. Похоже, тост произносит на чьем-то празднике. На голове — ушки Микки Мауса. В руках — бокал с шампанским. Опять улыбка на губах, явно смеется, кто-то что-то веселое сказал, и Глеб почти слышал ее смех.

Еще — целый коллаж из нескольких фотографий — в купальнике на море. Чуть пухлее, чем сейчас. Еще не сошедшее, полудетское, черты не заострились. Позирует. На всех четырех фото, вклеенных на одной странице, позы разные, будто она подражает фотомоделям. Обезьянка. Купальник ярко-желтый. Такого же цвета лента на широкополой соломенной шляпе. А у нее почти шоколадный цвет кожи.

Еще. Трое. Все трое в форме во дворе какого-то дома. Двоих узнал без проблем. Самая маленькая фигурка — могла бы сойти за мальчишку-подростка. Ксения. Летчица в ГСЧС. Ее брат, почти двухметровый шкаф. Государственная пожарно-спасательная часть. Третий. Третьего он не знал. Смеющийся парень, совсем молодой, недвусмысленно обхвативший Ксенькину талию. А вот это, пожалуй, он и есть. Муж.

Глеб приблизил фото к лицу, внимательно рассматривая. Смеются. Везде смеются. Всегда смеются. Счастливы и дружны. Три мушкетера в кепках, черт подери.

Следующая страница разбила все к хренам. Сорвала краны, придавила навалившейся тяжестью. Портрет, искажавший лица. Сделанный на фронтальную камеру телефона мужчиной, нависавшим над девушкой, которая в этот момент спокойно нежилась на солнышке на шезлонге, спрятавшись за книжкой. Крупные черты, нос явно куда более длинный, чем был в действительности. Лоб высокий, глаза то ли серого, то ли зеленого цвета. И рыжий-рыжий ежик. Даже брови и ресницы.