Уход на второй круг

22

Глаза у Маргариты Николаевны и впрямь были необыкновенные. Такого же цвета, как у Ксении, только чуточку светлее. Они все еще казались немного детскими, наивными, совсем не по возрасту, даже несмотря на сеточку морщин в уголках. Как у Бэмби. И речь не о форме, а исключительно об их вечном чуть удивленном выражении. С грустинкой и радостью одновременно. Может быть, поэтому в нее иногда до сих пор влюблялись сослуживцы отца? Даже чаще, чем влюблялась она сама, а Маргарита Николаевна Басаргина была женщиной влюбчивой. Отец на это безобразие смотрел всегда с улыбкой. Потому что при своей влюбчивости, любила она только мужа.

Сейчас этими самыми своими необыкновенными глазами она скорбно взирала на угоревшую в духовке курицу, покоившуюся на противне в обрамлении не менее сгоревших и развалившихся фруктов, и горестно вздыхала, будто бы случилось самое страшное, что могло произойти в жизни.

— Ксюш, ну как я так, а? — несчастным голосом изрекла она.

— Бывает, — Ксения глянула на птицу, вернее, ее совершенно несъедобные останки, — сейчас что-нибудь придумаем.

Она решительно взяла противень и направилась с ним к мусорному ведру, чтобы, обернувшись, наткнуться на любопытную физиономию Парамонова, застывшего на проходе в кухню.

— У вас тут запах… специфический, — сообщил он с интонацией кэпа. — Виктор Антонович отправил в разведку.

— Передай старшему по званию, что это чужая территория, — отозвалась Ксения, — и любая разведка приравнивается к диверсии.

— Может, помочь чего, а? — спросил Глеб.

Одним из его несомненных достоинств было то, что, живя в гордом одиночестве много месяцев, работы на кухне он не гнушался.

— Ага! Отвлечь Виктора Антоновича.

— Понял, понял, сдаюсь и не лезу, — он быстро сделал шаг к ней, поцеловал в нос и выскочил, подняв руки вверх, из кухни в комнату, где они с Виктором Антоновичем оставили партию в шашки, пока Басаргин на перекуре.

Всю эту прелестную во всех смыслах сцену, задержав дыхание, наблюдала Маргарита Николаевна, боясь их потревожить не то что словом, но даже звуком кухонной утвари. Когда Глеб скрылся, она улыбнулась и проговорила:

— Все-таки он у тебя замечательный!

Время, затраченное на то, чтобы счистить противень, дало возможность Ксении понять, что сейчас воспоследует очередной разговор по душам — давно не было, и что ей следует активировать фантазию для поддержания устоявшейся легенды, но все же требующей периодического подтверждения.

Она подняла голову, сунула противень в мойку и сказала, входя в образ:

— По себе подбирала.

— Да? — мать весело кивнула. — Ну, с чувством юмора у него тоже все в порядке. Для мужика — важно. Ничего нет хуже, чем когда мужик нудный.

— Этот не нудный, поверь!

— Да я и сама удостоверяюсь каждый раз. У него все визиты запоминающиеся. Прям шоу, — мать хмыкнула. — Кормить мы их чем теперь будем? У меня замороженные котлеты есть, но это же… не то. И Денишек придет голодный… Может, послать твоего за новой курицей?

— Курица — не вариант. Поэтому либо котлеты, либо кулинария. Выбирай, — распорядилась Ксения. — А Денишек твой съест все, что дадут. Ему лишь бы много.

— Нет, кулинария — исключено, давай котлеты… Как это я так опростоволосилась… — Маргарита Николаевна тяжело вздохнула и поплелась к холодильнику, открыла морозилку, вынула из нее большой бокс и снова вздохнула. — Я надеюсь, ты своего Парамонова хоть полуфабрикатами не травишь?

— Ничего ему не сделается, — усмехнулась дочь. — И вообще, об этом его надо спрашивать. Для чистоты эксперимента.

— Кем ты меня считаешь? Чтобы я, да за твоей спиной? А?

— Почему за спиной? Исключительно ради повода…

Мать пожала плечами. Шестеренки в голове определенно крутились. Куда они ее приведут, еще неизвестно. Но для начала она подошла к столу со своими котлетами. Открыла крышку и вздохнула. Кажется, очередность вопросов сформировалась. Даже интересно, пользовалась ли она рандомайзером.

— Ксюш, а вы живете вместе? — напустив на себя почти совсем настоящую робость, спросила Маргарита Николаевна. — Или так и торчите каждый у себя?

— Фу, мама, — возмутилась Ксения и улыбнулась. — Ты же интеллигентная женщина.

— Ксюш, я не интеллигентная женщина — я счастья тебе хочу. Обыкновенно бабского.

— Это вот сейчас начинается, да?

— Ну, я же должна поддерживать форму. Почти полгода не трогала.

— Ты долго продержалась, я оценила.

— Вчера мне ел мозг твой отец. Теперь моя очередь, — улыбнулась Маргарита Николаевна. И уверенно достала сковородку. — Ксюш, ну хороший же мужик, а?

— А ты сейчас о чем, неинтеллигентная моя? — все еще пыталась лавировать Ксения.

Но лавировать ей оставалось недолго. Приосанившись, мать ограничила ей все пространство для маневров.

— О маринаде! Ты его маринуешь, нас маринуешь, даже себя маринуешь! Он тебя любит, видно же. Вьется вокруг, на задних лапках бегает. Видела, какой сейчас зашел? Чисто зайчик. Вот я и пытаюсь понять, какие у тебя планы на этого зайчика.

Ксения слишком живо представила себе Глеба с ушками и пушистым хвостиком и поперхнулась смешком. Отломила корочку от булки хлеба, не убранной со стола, и весело сообщила:

— Собираюсь уволочь этого зайчика в отпуск.

— Уже что-то! — обрадовалась мать. — Когда? Куда? У вас отпуска совпадают?

— Пока это только планы. Может, объединим с моим днем рождения.

— Хорошая идея. А потом? Вам бы все-таки съехаться. У него же и квартира своя, чего ты на съемной живешь? И потом… он врач. Знаешь, как хорошо, когда врач в семье?

Теперь Ксения поперхнулась хлебом, закашлялась и воззрилась на мать.

— Мамааа, — протянула она хрипло, снова прочищая горло, — а если бы он был бездомным водопроводчиком, тогда что?

— Вот ты опять все выворачиваешь! А я серьезно! Водопроводчики тоже в хозяйстве нужны. И вообще главное — чтобы тебе с ним хорошо было. А тебе хорошо. У тебя взгляд другой стал. Хорошо же?

— Восхитительно! — хихикнула Ксения. — Он же еще и землевладелец. Целое поместье на берегу озера. Тоже полезная штука в хозяйстве.

— Конечно, полезная! — закивала мать, теперь и про сковородку позабыв. — Ты туда ездишь-то хоть, урбанистка? Или отлыниваешь?

— Приходится, — Ксения задумалась на короткое время. — Ему важно… А мне нетрудно. Мы нечасто туда ездим. Там тихо…

— И тебе там нравится? — изумилась Маргарита Николаевна.

— Если не учитывать рыбалку, то терпимо.

— Ушам своим не верю. Ты же с детства отнекивалась от поездок на дачу, Ксюш! То учеба у тебя, то с подружками договорилась гулять! Или там дача не такая была? Сад, дом в четыре стены!

— А в Стретовке комаров нет, — рассмеялась дочка и сунулась к сковороде, на которой уже во всю ворчали котлеты, распространяя ароматы по квартире.

— Потрясающе! Куда твой Парамонов дел мою дочь?

— Ну ты б определилась уже, чего тебе надо.

— Внуков. Мне надо внуков.

— Мам!

— Ксюш!

— Почему всегда все сводится к одному и тому же, а? — Ксения вздохнула.

— Котлеты переверни, — буркнула Маргарита Николаевна. — Потому что тебе двадцать девять в июле. А мы с отцом стареем. Ты лишаешь меня законного права почувствовать себя молодой бабушкой. Чтобы меня спрашивали, не мой ли это ребенок!

Ксения послушно перевернула котлеты и присела за стол напротив матери. Подперла руками голову и медленно проговорила:

— Только не обижайся, мам. Но мой ребенок родится потому, что будет нужен мне и его отцу. Как-то так…

Маргарита Николаевна взгляда не опустила. На этот раз серьезного и не менее лучистого, чем обычно. И очень спокойно ответила:

— Я этого очень хочу, Ксюша. Больше всего на свете — чтобы тебе стало надо. И Глебу. Я к нему привыкла.

— А я тоже…

— Привыкла? Или хочешь? — почти шепотом спросила мать.

Еще никогда Ксения так не радовалась брату. Звонок в дверь избавил ее от ответа, которого она не знала. Мать загнала ее в угол.

— Котлеты на тебе, — скомандовала Басаргина-младшая и помчалась открывать.

Денис на пороге широко улыбался, протягивал ей Киевский торт и громко ворчал на погоду. За окном лило который день. Впору было идти в спасатели-ныряльщики, а не в пожарные.

— У меня не машина, а натуральная байдарка! Легкие в жабры превратились, Ксюха!

— Весла высушить не забудь.

— Явился, оболтус, — донеслось с порога гостиной. В коридор выполз Виктор Анторович. За ним показалась черная башка Глеба Парамонова. Он шел молча, улыбки на губах не наблюдалось. Денис же, при виде этой процессии на секунду замолчал. Дольше молчать было нельзя — заметили бы. Раз уж у этого идиота-врача язык отнялся и сил улыбнуться нет.

— Я смотрю, у нас ужин прям семейный-семейный! — выдал он, торопливо протягивая руку по очереди отцу и Парамонову.

— Когда ты уже кого приведешь? — не остался в долгу отец.

— Вот затоплю кого-нибудь — и сразу приведу. Если симпатичная будет.

— Лишь бы не мужик с болгаркой, — наконец, разомкнул губы Глеб.

— Мужика обезоружим, бабе мешок на голову и через седло, — не унимался Денис.

— Слет Иванушек по обмену остроумностями, — махнула на них рукой Ксения и ретировалась к матери на кухню.

Слет Иванушек проходил весьма бурно в течение всего обеда. Все три особи мужского полу друг другу не уступали ни пяди. Смех не утихал. И расходиться никто никуда не спешил.

Глеб скучал по таким обедам. Любил бывать у Ксенькиных родителей. Нравилось слушать заразительно веселую болтовню Виктора Антоновича. Его шутливое переругивание с Маргаритой Николаевной. Наставления Ксении на путь истинный. Нравилось. Привык. Чувствовал себя теперь уже не «вне», а «внутри». И не хотел потерять, зная, что потерять может в любой момент. В его жизни хватало потерь, и он безошибочно чувствовал то, что не принадлежит ему навсегда.

Мгновения наслаиваются одно на другое, врезаясь в память фрагментами. Басаргина-старшая раскладывает на удивление вкусные котлеты по тарелкам, приговаривая, что с курицей не срослось. Она уважала курицу, относилась к ней со всем почтением и готовила виртуозно. А тут забыла в духовке, пока не услышала запах. «Пора что-то для головы пить», — печально вздыхает она, косясь на доктора Парамонова.

Доктор Парамонов отшучивается, что голова — это кость, потому достаточно кальция. Денис, глядевший на него чуть из-подо лба, обзывает его шарлатаном. И взгляда этого Глеб не выдерживает. Дергаются уголки рта, раздуваются ноздри. И он отвечает: «У нас вся медицина — сплошное шарлатанство!»

Дружный хохот. Кажется, присутствующие с этим тезисом согласны. Ксенькин смех он выделяет из этого гомона особо. Поворачивает голову, встречается с ней взглядом. И почти жмурится от искринок в ее глазах. Она счастлива. Его Ксения счастлива. Не играет, нельзя так ошибаться.

— Салат будешь? — негромко спрашивает Глеб, чтобы услышать ее голос.

— Не, не буду, — теперь она улыбается только ему. — Скоро лопну.

— Еще десерт, — шепчет он, завороженный ее улыбкой. И понимает, что мгновения уходят. Необратимо. Будто бы кто-то включил обратный отсчет.

— С собой заберем. Здесь разрешают, точно знаю!