Уход на второй круг

23

Неторопливо шагая мимо витрин бутиков, так же неторопливо Ксения пыталась разобраться, какого лешего ее занесло в торговый центр. Более того, за каким дьяволом она посетила уже не один магазин и теперь тягалась с несколькими пакетами — по большому размышлению ей тоже было неясно. Но факт оставался непреложным. Она совершала несвойственные ей поступки, и что особенно странно — они ей нравились. Нравилось примерять белье и рассматривать себя в зеркале в узких джинсах. Нравилось решать, что нужнее в Стретовке: качели или гамак. Нравилось бродить в бутике мужской одежды.

Когда магазины слились в общий поток, Ксения сочла за лучшее отправиться на аромат кофе, витавший в воздухе, в надежде выдохнуть после своего агрессивного шопинга, к которому была непривычна, и позвонить Глебу. Последнее оказывалось особенно важным.

Слишком остро она осознала, что вся ее игра перед родителями перестала быть игрой. Она не понимала, когда это произошло. Но к моменту окончания рейса Ксения отчетливо уяснила: все, что она говорила матери на кухне, — правда. Она хочет с ним в отпуск, ей все равно, есть у него квартира или дом, и даже мысль о том, чтобы завести ребенка, не казалась такой уж дикой.

Она избегала того, чтобы дать название своим чувствам, и, конечно же, была уверена, что не любит его. Но уже к вечеру, сидя за маленьким круглым столом, покрытым кружевной скатертью, и пригубив balta kava[1], Ксения набирала телефон Глеба.

Она скучала, она хотела слышать его голос. Но вряд ли кого-то ответственного за совпадение желаний и возможностей волновали ее заботы, и ей пришлось выслушать лишь положенное количество длинных гудков.

Киевские бомжи и в этот раз обскакали Басаргину.

Ксения улыбнулась, пристроила телефон на столе. Пила кофе, разглядывала туристов, представляла, как будет также бесцельно шататься… Где она будет шататься? Оказывается, она понятия не имеет, куда может хотеть отправиться Глеб. Стретовка не в счет. Домашний диван не рассматривается. Ксения подавилась смешком и закашлялась.

В этот самый момент Вайбер весело сообщил о том, что ей написали. Она схватила телефон и разблокировала экран.

«Привет! Ты звонила, а у меня тут бабка-нарушка и все ее родственники».

«Точно бабка?!»

«Бабка-нарушка — пациентка с острым нарушением мозгового кровообращения. Учись, пока я живой».

«Ты мне зубы не заговаривай!»

«В мыслях не было. Правда бабка. Сфоткать? Она тут в машине, в больничку везем».

«Кстати!!! Можешь больше не переживать, у ИВ новое увлечение, и я его теперь не интересую».

«Игореша нашел бабу?!»

«У нас завелась новая стюардесса. Очередная нимфа. Пока еще сопротивляется. Но думаю, к концу недели будет покорена».

«Слава яйцам! Симпатичная?»

«Тебе-то какая разница?!»

«За Игорька переживаю. А то, если не симпатичная, он обратно к тебе переметнется. Это грозит членовредительством».

«Не городи чепухи. Ты завтра как обычно?»

«Да, после обеда. А ты?»

«Ну если молнию не поймаем. Недавно одним «повезло». А на завтра грозу обещают».

«Это опасно?»

И сразу, следом:

«Прости, я ни черта не шарю».

«Нет. Но могут вернуть обратно для проверки техникам. Это занимает время».

«Ясно. Чёртовы грозы. Я соскучился».

«А я тебе подарок купила. Даже два».

«Сюрприз или расскажешь?».

«Даже не знаю. Помучить тебя или пожалеть».

«Садистка! Что там у тебя?»

«У меня новое белье».

«Черт!»

«Тебе понравится».

«Черт! Какого цвета?»

«Не скажу!;-Р»

«Вредина! У меня бабка-нарушка в машине, мне работать как?»

«;-Р;-Р;-Р»

«Ее дочка рассказывает, какие препараты она пила в последнее время, у меня должно быть серьезное лицо!»

«Дочка красивая?»

«Предлагаю обмен. Ты называешь цвет, я отвечаю красивая ли дочка».

«А у меня еще подарки не закончились».

«Ксень, мы подъезжаем, отключаться надо».

«Ага. Я тоже пойду. Завтра рано вставать».

Парочка стикеров с поцелуями вдогонку…

Ксения выключила экран и бросила телефон в сумку. Подхватила пакеты. В самом большом была куртка — один в один с Глебовой, клетчатой, которую он носил на даче. Увидев ее в витрине, она не смогла пройти мимо. Теперь и у нее будет такая же. Для его Стретовки.

Она улыбнулась. Так и шла с улыбкой по проспекту к Кафедральному собору. Сама не знала, чему улыбается, как не знала и того, почему любит эту площадь со стоящей отдельно колокольней, и белоснежная махина собора, и низкие длинные ступени рядом, и дворец великих князей. Может быть потому, что все здесь до самых краев наполнено светом и воздухом, которые она так давно исключила из собственной жизни.

Ксения медленно обошла площадь, через полумрак многолетних деревьев в скверике у Замковой горы вышла к реке. И долго брела по набережной, пока совсем не стало темно, не зажглись фонари и подсветки мостов.

В гостиницу входила с единственным решением: оставить прошлое прошлому.

Она любила Ивана. Она любила бы его всегда. У них были бы дети и внуки, и может, даже правнуки. Он построил бы дом, как когда-то ей обещал.

Если бы… Если бы в тот день его не вызвали на службу. Если бы не случайно открытое окно.

Если бы врач…

Ксения заставила прерваться мысленный поток. Он может быть бесконечным — слишком хорошо она это знала. Прошлое — прошлому.

Оставив в номере пакеты, Басаргина спустилась в ресторан. За столиком в углу расположился Фриз, вполне успешно, судя по румянцу девичьих щек, окучивающий новенькую. Инстинкт охотника безошибочно вел его по пути наименьшего сопротивления со стороны нимфы. Впрочем, нормальные нимфы и не сопротивляются таким, как Игорь. А добровольно шагают навстречу неизбежности.

В чем Ксения могла лично убедиться не далее, чем сегодня утром, когда нимфа принесла Фризу его любимый кофе — с молоком и медом. Картина маслом: Фриз рассыпался в благодарностях, нимфа опускала смущенный взгляд, Ксения контролировала навигационные элементы полета.

«Красота! — будто это самая большая его радость в жизни, повторял КВС. — У вас кофеек именно такой, как мне нравится, Вита!»

Бортпроводничка глупо захихикала, взмахнула длинными черными ресничками и, словно нет в ее жизни большей радости, чем доставить радость Фризу, проворковала:

«Если честно, я сама люблю так, Игорь Владимирович! Сладко и вкусно».

«Любите сладкое?»

«Все девушки сладкое любят».

«Ксения Викторовна, слыхали?» — Фриз полуобернулся ко второму пилоту, едва удостоив ее быстрым взглядом.

«Да кто ж спорит?» — негромко проговорила Ксения и подняла голову. Вита более чем соответствовала сладкому. И по наличию внешнего, и по отсутствию внутреннего.

«Так, может, тоже будете?» — усмехнулся Фриз.

«Буду, но не сейчас».

«Как хотите, Ксения, — довольно ответил Фриз и снова обратил свой спокойный и манкий взгляд на стюардессу. — И как вам летается? — спросил он. — Впечатления как?»

«Ой, Игорь Владимирович! А какие они могут быть? Я в восторге, я же всю жизнь мечтала!» — «всей» жизни было не более двадцати двух лет, вероятно. Но прозвучало увесисто.

«А боевое крещение прошли? Ребята проследили?»

«Конечно! Могу фотографии показать».

Разумеется, за это он ухватился. Боевое крещение в экипаже происходило фееричным образом. Перед первым полетом желторотых стюардесс заставляли взобраться на полки для багажа. А потом самостоятельно слезть оттуда. Всем было весело, помогало раскрепоститься и выводило за рамки формальности. Железная дисциплина в небе. И вот такие каламбуры на земле, чтобы разбавить ситуацию.

Фриз перещелкивал фото, кажется, окончательно позабыв, где он находится. И ржал хором со сладенькой нимфой. А потом, контрольным выстрелом в инстинкт самосохранения оной, выдал:

«А фото в кабине пилота желаете?»

«А можно?» — охнула Вита.

«Конечно, можно! — он снова повернулся к Басаргиной: — Ксения Викторовна, сфотографируете нас?»

«Игорь Владимирович, — Ксения недоуменно воззрилась на командира, — вы же знаете…»

«Ты на меня стучать пойдешь? Или я на тебя? — хохотнул Фриз. — Не ершись, Ксения Викторовна! Помоги нам с Виталинкой».

«Может… вы все же обойдетесь без третьего?»

«Ксения Викторовна, с тобой приказы и убеждения не канают. Будь человеком, а?»

Басаргина обреченно вздохнула — с Фризом порой проще было согласиться — и протянула руку за телефоном. Стюардесса жизнерадостно подпорхнула к сиденью первого пилота, намереваясь стать рядом с ним, но Фриз моментально отреагировал, приобняв ее за талию. Широко улыбнулся. Точно так же разулыбалась и нимфа.

Кадр, другой…

«Спасибо, Ксения Викторовна! — взвизгнула Виталина, пребывая в полнейшем восторге, когда забирала телефон. — Я и с вами хочу. Я селфи, быстренько!»

Та возвела очи горе и согласно кивнула.

«Давайте… быстренько».

«Вита, только чур фото в соцсети не выкладывать!» — расхохотался Фриз.

Ксения отвернулась обратно к доске приборов. Наблюдать распушившего хвост Игоря не имела ни малейшего желания.

Потому и в гостиничном ресторане мысль о кофе была отброшена за нежеланием мешать рандеву самодовольного павлина и юной прелестницы, а Басаргиной пришлось ограничиться фирменным морсом и ретироваться обратно в номер.

Там безуспешно пыталась уговорить себя заснуть. Но новое открытие не давало сомкнуть глаз.

Ей было одиноко и пусто в огромной кровати. Ксения почти слышала голос Маргариты Николаевны, провозглашавшей: «А я говорила!» — и почему-то заставлявшей ее есть манную кашу, утверждая, что она очень вкусная. И кто знает, сколько Ксении пришлось бы ее съесть, если бы не сообщение, оживившее Вайбер. Она глянула на часы.

22:40. Его смена еще идет. И он мчится за сотни километров отсюда по ночному Киеву.

«Я рядом, Ксенька. Спокойной ночи».

«Если бы ты был совсем рядом!»

Если бы он был совсем рядом. Если бы она позволила быть совсем рядом.

Глеб откинул голову на спинку сиденья и прикрыл глаза, вымученно улыбаясь. Если бы можно было выключить жизнь на этом моменте, он бы именно так и сделал, пока еще сообщения в мессенджере оставались нитью, неизменно их связывавшей. Прошлое не отпускает никого и никогда, ожидая своего часа, чтобы выстрелить. Его не обмануть — время. Все равно отыщет. Может быть, не так уж он и невиновен? Иначе к чему это все?

— У тебя это серьезно? — услышал Глеб.

— У меня это серьезно, — дал он ответ.

Сонная Илонка сидела за ним, прижавшись лбом к спинке кресла с обратной стороны. Петька выскочил за сигаретами. У них было целых пятнадцать минут, чтобы перевести дух. Голос молчал.

— Жалко.

— Чего жалко?

— Себя. Нас с тобой.

— Илон, — Глеб полуобернулся к ней. Увидел только макушку с волосами, собранными в обыкновенную косу. — Каких нас с тобой? Не было же ничего.

— Ну вот тех, которых не было. Я на Новый год думала Олега бросить.

Глеб долго молчал. Вот тебе и непробиваемая. Вот тебе и «не впускала». Идиот, который нихрена тогда не видел. И сейчас видит не лучше.

— Хорошо, что не бросила, — наконец, разлепил он губы.

— Хорошо… я перестала тебя узнавать.

— Тогда или сейчас?