Четвертый корпус, или Уравнение Бернулли

После того как мама Виталика вручила его напарнице белую панаму и, рыдая, вышла из комнаты для записи, внушающая страх Ленка впервые испугалась сама. Но не мама Виталика напугала ее угрозами достать из-под земли, если с ним что-нибудь случится. Это было не страшно. Взглянув на Виталика, Ленка увидела обезумевшего от счастья человека, который дорвался до всего, что ему так долго запрещали.

В первый день он залез на сосну за четвертым корпусом и спрыгнул с нее в камыши. Невысыхающая ряска смягчила удар, но Ленке пришлось стирать его любимые джинсы. Во второй день Виталик объелся яблок, которые на стойке раздачи можно было брать без ограничений, и его никто не бил за это по рукам. Это спровоцировало острый дристоз, длившийся до родительского дня, а там приехала мама и привезла ему такие же с расчетом по одному в день.

Когда Виталик оправился от второй волны недомоганий, Ленка заметила, что после отбоя они с Марадоной бегают по ночам в комнату к Гале, причем заходят туда одетые, а выбегают в одних трусах. Под пытками Виталик признался, что они играют в двухкозырного дурака на раздевание, но Галя все время выигрывает. Представив весь ужас ситуации, если однажды Галя проиграет, Ленка категорически запретила Виталику играть в азартные игры и наступила на мамины грабли – игра понравилась Виталику еще больше.

Потом было курение. Но если Женька обучал Виталика ритуалу, в котором нет места спешке и мирской суете и после которого нужно протереть руки влажной салфеткой и зажевать пару сосновых иголок, то дорвавшийся до земных наслаждений Виталик курил сразу по три сигареты и жевал сосну ветками, после чего снова чувствовал недомогание.

– Точно все нормально? – спросила Ленка. – Ему не было у вас плохо?

– Поверь, Лена, ему было хорошо, – сказал Женька и после ее душераздирающего рассказа о судьбоносной встрече с Виталиком предложил хотя бы помочь ей собрать разбежавшихся детей.

Чувствуя вину за то, что Ленка на полдня осталась на отряде одна, свою помощь предложили мы все. Меньше минуты потребовалось, чтобы построить ее детей парами, дважды пересчитать и проверить, что никто не забыл на берегу ручья свой пакет с вещами для бассейна.

– Ой, я вам так благодарна, – говорила Ленка, поднимаясь за отрядом на мостик, – так благодарна!

Мы тоже благодарили ее неизвестно за что, и все были так рады неизвестно чему, что никто не заметил, как Валерка подарил третьему отряду полную шайку пойманных головастиков.

В этот день третий отряд, как и вообще все, остался без бассейна. Зато с бассейном, в котором теперь плавали головастики, остался Леха, причем на весь тихий час и до самого вечера.

По народному календарю, который с перечнем всех примет висел в Лехиной вожатской, 29 июня – День Тихона Тихого. В этот день солнце тише идет и птицы в лесу не поют, кроме соловья и кукушки. Но и те, предчувствуя приближение холодной ночи, замолчали сегодня вместе со всеми. Один хулиган-ветер разошелся так, что отвязал волейбольную сетку от столба и отхлестал обшитым краем Марадону по лицу. Но в лес его не пускают высокие сосны. Он может пройтись только по верхушкам, да и то недолго. Погуляет немного и обратно на линейку – задирать юбки пионеркам первого отряда.

Тихо в лесу. Все прячется, съеживается, схлопывается, уползает под корявые корни. Лист не шуршит, тропинка не пылит. Уходит лето молодое, наступает лето зрелое. Завтра принесет ветер ливни, низко повиснут тучи над «Гудроном». Но пока в это не верится. Солнце светит, и так же тепло от нагретой земли. Даже в гуще леса трещат старые пни – рассыхаются от горячих лучей.

– Сифак сифака не салит! – крикнул Вова и поднял упавшую в траву пачку печенья «Юбилейное».

– В сифака не играют едой! – Анька забрала у него печенье и передала Сереже. – Вы же это для Рибока взяли, а теперь оно так раскрошилось, что его даже он есть не будет.

Валерка подпрыгнул, но забрать пачку не удалось.

– Тогда Вован будет пожизненным сифаком!

– Не бывает пожизненных сифаков, – сказал Сережа. – Неужели нельзя молча идти, смотреть по сторонам и слушать?

Вова взял Валерку за руку, оба встали в строй.

– Чего слушать-то? От тишины уши лопаются.

Это у них с непривычки уши лопались. Они у всех лопались, кто попадал из лагеря в лес. Тишина в детском лагере – настолько редкое явление, что даже при ее наступлении в ушах еще долго раздается колокольный звон.

Когда мы вышли из-за кустов сирени и Наташа возвестила о нашем приходе ударом крышки по кастрюле с «непорочными» сосисками, Ринат с Михаилом стояли на веранде и о чем-то спорили.

– Она не видит, она не видит его лица! – говорил Михаил и тряс пачкой фотографий. – Скажи уже ей! Раз ей так хочется именно портрет, душу его, то вот же она! Разве нет?

Ринат понимающе кивал, но было видно, что он изо всех сил старается не засмеяться:

– Портрет. Конечно, портрет. Но, по-моему, вы с ней говорите о разных вещах.

Обиженная тем, что нас не замечают, Наташа протиснулась между первыми парами и звякнула алюминиевой крышкой еще раз. На веранде замолчали, с крыльца с лаем сбежал Рибок, и оба отряда, чуть не затоптав Наташу с ее кастрюлей, бросились под крыльцо и веранду кормить согласного на все щенка. Фазенда удивленно охнула, как будто привстала и снова опустилась в розовое облако космей.

– Здрасьте, – сказал Михаил, когда возле лестницы с обшарпанными балясинами остались только я, Анька и Сережа. – Не видит лица, представляете?

Не дожидаясь ответа, Михаил бросил на стол пачку фотографий и, сославшись на то, что ему нужно работать, ушел в дом. Если бы Ринат не улыбался так открыто, еле сдерживая смех, можно было подумать, что мы не вовремя.

– Муки творчества, – объяснил Ринат и, только когда все расселись за столом, заметил отсутствие Женьки.

– Он решил поиграть в детектива, – сказала Анька, без спроса сгребая пачку фотографий. – У нас из игровой кто-то спер все стаканы и одну чашку с синей женщиной. Вообще теперь пить не из чего. Я ему говорю: «Сходи в столовую, возьми новые». Но там этот Олег начнет в себя вилкой тыкать… Ой, смотрите! – Из толстой пачки Анька вытащила фотографию, которую ждала больше всех других, и, закатываясь от смеха, показала ее нам с Сережей.

– Только не это! – из окна с завернутым в полотенце чайником высунулся Михаил, и Анька от неожиданности вздрогнула. – Позор на мою голову! Дай сюда это безобразие!

Вчера, увидев двух мужественных пожарных в черной форме БОП-1, светлых касках и с красным пожарным рукавом в крепких руках, Анька решила, что должна непременно с ними сфотографироваться. Для этого она сначала бросилась под брандспойт, чтобы все выглядело натурально, а потом притащила к пожарной машине Михаила.

– Ну пожалуйста, – умоляла Анька. – Пожарные – это моя слабость.

После того как пожарные, дружно гыгыкая, сказали, что их слабость – это прелестные русалки, и тоже изъявили желание сфотографироваться, Михаил нехотя снял защиту с объектива и попросил построиться для группового фото.

– Ура! – обрадовалась Анька и попросилась к одному из пожарных на ручки.

Я тоже захотела такую необычную фотографию, поэтому попросилась на ручки ко второму пожарному, а те, в свою очередь, захотели снять каски, чтобы на фото были видны их радостные лица. Но как только они это сделали, Анька сразу же затребовала, чтобы они надели их обратно, потому что пожарным оказалось в несколько раз больше лет, чем мы думали, но Степан Борисович и Петр Алексеевич не захотели скрывать свою радость под щитками.

Фотография получилась жуткая. К концу праздника мы с Анькой уже не были похожи на прекрасных русалок и в потеках Женькиного водостойкого Guerlain выглядели как жертвы общественного темперамента, которых посреди рабочего дня вынесли из горящего борделя.

– Звоните, если что, – сказал Степан Борисович, одной рукой ставя Аньку в грязную жижу, а другой хватаясь за дверцу машины.

– А телефон?! – прокричала та из жижи. – Мы не записали ваш телефон.

– Ноль один! – ответил за коллегу Петр Алексеевич, и оба дружно загыгыкали.

Анька с опаской посмотрела на торчащего из окна Михаила, как будто он мог попытаться забрать фотографию, и сунула ее в карман джинсовки.

– Я возьму ее на память. И еще ту, где Женьку в кусты смыло.

Остальные оказались ей не нужны, и я просмотрела первые несколько штук: Пилюлькин в дождевике, Лола Викторовна на стульчике под зонтом, Борода в пиратской шляпе и трениках.

– Ты обещал мне рассказать, на чем здесь все держится, – вдруг вспомнила я и показала Ринату фотографию Бороды. – Или это тоже военная тайна?

– А лучше напиши, – вставила Анька. – Мы сегодня гадали, и нам выпало, что кто-то вечером посадит на голову белого голубя и отнесет на нашу почту афоризмы разрезанного горла, написанные легким почерком.

– Стоп, стоп, стоп, – Ринат поднял обе ладони. – Это никакая не военная тайна. На чем все держится, известно даже вашим детям. А вот про голубя я не понял.

– Это поэтическая чушь, но она работает. – Анька встала со стула и пошла к рукомойнику. – Мы гадали на Губанове, после того как с пьяным Виталиком ночью влетели. Вот и вышло, что нам перережут горло. Но если это письмо напишешь ты, то вряд ли все закончится так трагически.

Анька вдавила клапан рукомойника до конца, тот проскочил внутрь, и в уличную раковину вылилось три литра воды.

– Может, вам гадать на ком-нибудь повеселее Губанова? – спросил Ринат. – И попроще.

– Вот-вот! – Анька заглянула в отверстие для клапана, но ничего там не увидела. – Я ей давно говорила: Зинаиду Гиппиус нужно читать. Или Ахмадулину. Беллу Ахатовну. Уже бы давно пристроенные ходили.

Дальше Анька забубнила что-то в рукомойник, и Ринат отвернулся, смешно округлив глаза.

– Это не чушь, – сказала я так, чтобы Анька не слышала. – Все сбывается. Книга даже как-то узнала, что ты найдешь то знамя. А сейчас посади белого голубя на голову. Это ведь нетрудно? Посадишь?

– Ой, блин! – Ринат закрыл лицо руками и посмотрел на меня сквозь щели между пальцев. – Я тебе говорил, что ты очень красивая русалка?

Наверное, это означало «да».

В тот день – а вернее, это был уже вечер – на фазенде мы пробыли долго. Девочки клеили розовые ногти из лепестков космей, мальчики строили под крыльцом штаб, Анька почти убедила Михаила, что его работы – вершина фотографического искусства (особенно та, где мы с пожарными).

Провожая нас, Ринат предложил показать детям бомбидарий. Для этого мы свернули с тропинки к лесной дороге и дошли по ней почти до самого забора. Никто из детей раньше не видел, как выглядит жилище шмелей, поэтому здесь тоже задержались, несмотря на то что со стороны корпусов уже звучал горн на ужин.

Не заметить отсутствие двух отрядов на ужине трудно, а то, что за вожатским столом сидел один Женька и с невозмутимым видом ел биточки с луком сразу из четырех тарелок, делало это отсутствие еще более подозрительным. Но никто из персонала, педсостава и детей не задал ему логичный вопрос, куда пропала почти четверть лагеря. Все оказались случайно вовлечены в несанкционированный митинг, организованный оппозицией действующей власти в лице Анатолия Палыча прямо в столовой, и уже не обращали внимания на такие мелочи.