Код Независимости

Знаменатель

Редкого окаянства была Нинель Михайловна. Особенно доставалось от нее ближнему кругу. Круг был небольшим, но постоянным. Хорошо познанным, и промыт до самых мелких косточек, повадок и привычек.

Нинель Михайловна привыкла к мысли о себе, как о непревзойденном врачевателе тел и душ, всех кто окружал ее. Она не допускала в этом деле никакой конкуренции. Даже шарлотка, которую она испекла сегодня, должна превосходить вчерашнюю соседскую. И если она не слышала унисонного хора подтверждения, она натужно искала предмет вдохновения для себя, чтобы обойти любого из соперников.

Спуску она не давала и врачам. Боясь пренебрежительного отношения к себе из-за давнишнего возраста, она предъявляла врачу такие знания предмета и симптомов своего визита, вызывая у одних некоторое почтение, а то и сильное раздражение. От последнего Нинель Михайловна приходила в полнейший восторг и, выгрузив на кабинетный стол врача кучу длинных бумажек, кардиограмм, она радостно спрашивала:

“Ну, как вам эта партитура? Ноты биения моего сердца. Прочтите…”, — она, заметив раздражение и одновременно смущение молоденького кардиолога, затихала на минутку, чтобы насладиться этим его несколько униженным состоянием.

Нинель Михайловна никому спуску не давала и одолжений делать не спешила. Таков был твердый закон ее морали.

И ей как-то удавалось признать в себе неимоверный, большой и чугунный авторитет для окружающих. Все были даже рады поучаствовать хоть в чем-то, чтобы только было позволено быть принятым и посидеть рядом, слушая высокие её разговоры за мирным чаепитием с великолепными, непременно фирменными её, Нинель Михайловны, хачапури. Все хвалили и чай, и ум, и стол.

Так уж завелось.

И такое отношение к ней только крепло, придавая ее сухой фигурке какую-то тайную силу. И казалось что так будет всегда, ведь жизнь — процесс необратимый.

Но совсем неожиданно, как это всегда и бывает, выросла внучка, и вышла замуж. И поселилась у Нинель Михайловны вместе с мужем и кошкой, и собакой, и даже аквариумом с золотыми рыбками. Цветочные горшки с подоконника были опущены на пол, а то и вовсе перенесены на кухню. Рыбкам нужен был свет, потом на кухне всех потеснила кофеварка, блендер и мульти-что-то. Еще неразгаданное. Спальней своей они выбрали самую большую комнату, прежнюю гостиную, поставили там огромный евро-диван, и стол для компьютера.

Молодая семья устроилась с великолепием, а Нинель Михайловна радовалась этому устройству, ибо никакой угрозы от внучки не исходило, и она попыталась с большою нежностью отстоять свои прежние рубежи в этой квартире.

Молодые не сопротивлялись против этого, только потому, что они рассматривали её, Нинель Михайловну, как временный заслон к будущим своим свободам.

Когда Нинель Михайловна сделала для себя такое открытие, подслушав нечаянно разговор внучки по телефону, она даже не огорчилась, таким нормальным ей показалось ожидания этих свобод после, разумеется, её ухода в сторону необратимости, в ней сработало главное её, сердцевинное качество. Она вышла на кухню, как всегда подтянутая, элегантная и в прическе, и сказала внучке, что готова дать ей денег на квартиру.

— Бабуля! — взвизгнула внучка и повисла у нее на шее.

Вышел из своей спальни муж внучки и тоже опешил от такого.

Но радовались они рано. Поскольку деньги давались на первый только взнос, а остальное — кредит, ипотека, или как там это сейчас называется.

Радость молодой семьи от этих подробностей слегка поблекла. Муж был совсем озадачен и недовольным шагом ушел из кухни.

Нинель Михайловна стала варить себе овсянку и больше к этой теме не возвращалась.

Дети походили парочку дней в молчании, но потом очень быстро нашли и купили-таки квартиру.

Съехали на нее вместе с рыбками. Нинель Михайловна вернула на окно горшки с цветами. И все стало как прежде. Но что-то не давало жить, досадовало её.

Должны были радоваться все: и внучка и она. Все получили привлекательную всегда свободу. И ничего не надо ждать. Все быстро так обустроилось.

Но Нинель чувствовала в себе какую-то колкость. Вместо радости, что сделала она благое дело, и живет теперь внучка в отдельной квартире, а она — в своей, как и положено, но колкость какой-то упущенной мысли, догадки о чем-то, что запамятовалось, и никак не вспоминалось, не давала Нинель Михайловне положенной ей за все добрые заслуги, успокоенности.

Она отстояла свои позиции, свою свободу, свой окрас благородной старухи. И окаянство в ней пристроило себе целый этаж. Верхний.

Но Нинель все копалась в своих новых ощущениях и никак не могла придти к своему знаменателю. Все в ней растекалось какой-то десятичной дробью с запятыми и нулями.

И тогда она подумала, что сделает бланманже и угостит соседку. Потому что Юлька, эта толстая и бездарная, возьмет деликатес, изготовленный непревзойденной Нинель Михайловной, и обязательно наговорит ей горячих слов похвалы.

Нинель Михайловна будто увидела, как от этого восхищения десятичная дробь рассыпается и выстраивается в дробь обыкновенную, с черточкой и знаменателем под ней, который прыгал и менял значение, как какой-то счетчик новой конституции. И было неизвестно, на какой циферке закончится этот бег.

Но Нинель Михайловну этот бешенный исчезнувший знаменатель не смутил, она подумала еще о хорошем.

Еще есть время сделать хачапури на вечер. Кто-нибудь же придет непременно. В этом уж Нинель Михайловна никогда не сомневалась.

И ее окаянство в этом ее поддерживало всегда. Поэтому она, успокоенная, пошла в ближайший супермаркет за нужными сливками и сыром. Она знала, где это можно купить, и выслушать при этом в свой адрес всякие приятности от местного приказчика.

Правда, она стала реже звонить внучке, стараясь держать дистанцию. И дистанция эта, как бы была в сговоре с её окаянством. И знаменатель, наконец, занял своё место под черточкой в простой этой дроби. Впрочем Нинель Михайловна плохо ладила с числами, она была по призванию — критиком, и по профессии — литературоведом. Вот такое знаменательное совпадение. И что было в её знаменателе, знала только она. Но никогда не поведала бы об этом. Никому.

И особенно внучке с ее каким-то нелепым мужем.

Но она подозревала, что молодые и так догадываются об её вынужденной знаменательности.

Яркая тетрадь,

26 декабря 2021