Код Независимости

Меловой круг

Он уходил каждый раз осенью. Резко и навсегда. Что-то с ним случалось по осени. Его накрывало состояние какой-то безрукавной свободы. Он быстро кидал свои вещи в сумку и бежал из очередного дома, от женщины, с которой жил. Жил мило и ладно. И ничего не намекало на этот осенний разрыв. Женька хватал сумку и бежал вместе с холодным ветром, гнавшим жухлую листву. Он не оставлял никаких записок, считая это безмерной пошлостью, не выяснял отношений. Его уход был похож на паническое бегство. Он так и говорил себе: “Я побежал”. И бежал.

Евгений был уже не совсем молодым человеком, с чуть заметным животиком, но выглядел он статным, потому как был очень высокого роста. С деньгами Евгений жил в сильном ладу, они всегда были при нем. Был у него даже собственный дом где-то в пригороде. Но Евгений навещал его не часто и жил там между очередными блудными своими связями. Как-то создать семью ему хотелось не шибко. Он думал, что выбирает, ищет ту единственную. Не нашлась.

Женя вышел на вечерний проспект. Здесь было шумно от машин и очень светло от нарядных рекламных огней, и ярких витрин.

Женёк шел и думал, что сейчас зайдет в ближайшую гостиницу и снимет там на недельку хороший номер, потом спустится в ресторан поужинать. А там — как уж получится. Он любил полагаться на случай.

В ближайшем отеле не оказалось свободных мест, туристы всё ещё закупоривали собой свободное передвижение местных жителей, и Женя был слегка раздражен этим обстоятельством, нажал “поиск” в телефоне. И вышел на улицу.

Тут он неожиданно уперся в стайку молодежи, которые стояли и так жизнеутвердительно смеялись, что Женя притормозил слегка свой бег и прислушался, и присмотрелся к девицам.

Они были высокими очень и изящными. В каких-то роскошных свободных одеждах. И главное, что поразило Евгения — их полное отсутствие. Они стояли на тротуаре, их можно было наблюдать, но их не было, ни на этой улице, ни в этом городе. Это были какие-то инопланетяне. Их присутствие на этой земле ничем не подтверждалось.

Больше всего Женька ценил в людях, особенно в женщинах, таинственность. А здесь всё было окутано дождем этой самой таинственности. Она выхватывала эту стайку, будто фарами автомобиля, из обыденности.

Одна из девушек была похожа на балерину. Шея её была какой-то бесконечной, а легкий шарф на ней, только подчеркивал красоту этой роскошной части тела.

Евгений подумал, не примкнуть ли ему к этой нездешней компании. Но он сразу понял, что этого делать не стоит: он вдруг ощутил себя тяжелым чемоданом, полным какого-то старья ненужных связей и заношенных рубашек. Его два высших образования превратились в пустячную ненужность. И ему явно увиделся четкий белый меловой круг, начерченный на тротуаре вокруг этой стайки молоденьких людей, за который он заколдованно никак не сможет зайти. Они разговаривали по-русски, но Женька ничего не мог понять, уловить смыслы их легкой беседы.

Евгений забыл об отеле, о том, что он ушел, от Раи (или как там ее звали), и смотрел во все глаза на этих детей.

Женька вдруг споткнулся о свое небытие для них. Его просто не было, он был невидим для этих девчонок, празднующих свою жизнь. С ними был и паренек, такого же образца. Рыжий, высокий, в очках в необыкновенной оправе. Тоже не здешнего происхождения.

Казалось, эта стайка в разговоре своем хлопочет о непонятных землянам вещах. Но тут неожиданно стайка эта, такая дружная и веселая, рассыпалась. И разошлась в разные стороны, быстро, будто стартовали каждый на своей ракете. Как только рыжий в очках сказал “Я побежал!” — девицы тоже улетучились, уткнувшись сразу в свои телефоны, тут же забыв друг о друге.

Евгений так и остался стоять на своем месте, хотя меловой круг перед его глазами, такой белый и видимый, предъявленный ему этими новенькими людьми, исчез.

У Женьки в ушах только зависла фраза рыженького.

“Я побежал”.

Это была и его любимая фраза, Евгения, в моменты какой-нибудь тупиковой ситуации. Он всегда так и говорил. Именно так, “Я побежал”, и исчезал из рук очередной своей уже нелюбимой пассии.

Что-то надорвалось в Женькином нутре. И сумка в руке показалась тяжеленной. Он поставил ее на землю и сам сел сверху.

Бежать ему уже не хотелось. Захотелось вернуться в дом, где его ждала на ужин любимая жареная картошка, по-настоящему жареная — с лучком. И ждали теплые мягкие руки женщины, жарившей эту картошку.

Женька встал, схватил сумку, и подумалось ему при этом, что никому в этой жизни он особенно не нужен, и еще он порадовался, что никогда не оставлял прощальных записок в покинутом, в очередной раз, доме. Он думал, что не любил таких пошлостей. Но вспомнив вдруг девицу в легком шарфе на высокой шее, подумал, что такая записок вовсе не читает. Она не знает об их существовании. У нее все отношения в телефоне, а он — в сумочке, тоже по виду — не здешнего происхождения. И почему-то Женьку впервые насторожила приходящая к нему по осени безрукавная эта свобода.

А еще, когда в витрине отразилось его сильно уже поношенное лицо, Женька не стал его разглядывать, а просто ускорил шаг, потом побежал.

Почему-то новая, непонятная, во всем чужая уже для него жизнь, сильно напугала этого всегдашнего поборника свободы.

Джинсовая тетрадь,

15 октября 2022