Код Независимости

Капель

Тишина не оставляет следов. Она стерильна.

И когда наступает, то хочется сбежать от нее немедленно и почему-то радуешься любому жизненному звуку. Вот чихнул во дворе ранний вставанец дворник Ашот.

— Ап-чха-а-а! — он даже чихал с акцентом.

Ирина после бессонной ночи радостно вскочила навстречу этому приветливому звуку.

Она поняла, что можно начинать день, и не стыдно его начинать в такую темную рань, когда все слаженно еще спят, доверяя себя будильнику.

— Будь здоров, — машинально пожелала она Ашоту. И глянула в окно. Дворник уже скреб лопатой мокрый снег, прокладывая дорожку для народа, который встанет и побежит на службу к другим своим делам. Ирина вздохнула и пошла на кухню. Включила все разом — телевизор, кофеварку и зачем-то чайник. Все зашумело, загалдело новостями нового дня. И что говорить, Ирину этот день не очень-то радовал.

Ей предстоял визит в банк. Нужно было положить незначительную сумму денег. Всего-то. Но Ирина очень боялась этих походов, она сильно трусила, боялась входить в это огромное здание с внутренними колоннами и кафельным холодным полом.

Она понимала все, и про сильную охрану, и видеокамеры наблюдения внешнего и внутреннего. Но это всё Ирину не убеждало, она всегда сильно волновалась. Она конечно не могла попросить дочь проводить её, но такие походы с дочерью заканчивались всегда одинаково. Половина вносимой на депозит суммы оказывалась у дочери и служила её нуждам, в которых она всегда очень ловко убеждала мать.

Но до открытия банка было еще очень далеко. Поэтому Ирина не суетясь, со смаком, выпила кофе, вымыла до блеска чашку, почистила ситечко в кофеварке, посмотрела милый мультик по телевизору, полистала новости ноутбука.

Потом долго выбирала что ей надеть в этот визит.

Ирина даже себе не признавалась, что ходит туда исключительно за тем вниманием и обхождением, которое поглощало ее в вежливые руки и речи банковского клерка, постоянно назначенного для нее. И уж он старался. Ей очень нравилось быть его клиентом. Он знал ее имя и отчество, был очень общителен и любезен. Никуда никогда он не спешил и не терял своего клерковского достоинства, он умел проявить себя полноценным другом семьи и вызывал своим сильным, но ласковым голосом в Ирине полное доверие. Такой не обманет.

Ирина ходила в банк довольно редко, ей довольно сложно было собрать нужную нестыдную сумму для такого визита. И еще она ценила то, что в банке относились с пониманием к её любви к только наличным деньгам. Ирина выбрала темно-синий костюм, и достала свою старую норковую шубу. Легкую и нарядную. Она скрывала свой почтенный возраст. И надо сказать, что ей это удавалось лучше, чем Ирине.

Ирина вышла из дома и первой прошла по рыжей песочной тропинке, прорубленной Ашотом в это утро. Она поздоровалась с дворником, ответив на его очень вежливый поклон и стала осматриваться. Такси уже ждало ее, и она с веселой радостью поехала в банк.

Здесь не было пока никого. Стояла тишина. Огромные зеркальные столы возвышались посредине зала, и Ирине вдруг показалось, что они похожи на саркофаги. Она сама сильно удивилась такому сравнению и подошла к нужному своему окошку.

За стеклом сидела чужая женщина со скорбным лицом. Она безо всякого интереса спросила:

— Что вы хотели?

Ирина узнала от неё, что любимый её клерк Виктор — уволился.

Новость эта так поразила Ирину, что она, как рыба, беззвучно открывала рот, ничего при этом не выговаривая.

Кассирша теряла терпение:

— Не волнуйтесь так, я с вами поработаю.

Ирина, услышав такую терминологию, чуждую всему общению с достойным Виктором Павловичем, быстро ретировалась.

Она хотела было присесть за зеркальность стола, где она любила долго посидеть и понаблюдать жизнь этого таинственного дома — банка. Но, глянув еще раз на тяжелое саркофаговское достоинство стола, она испугалась вдруг и решительно покинула банк.

Ирина ехала на такси, совсем уж неожиданно для себя, к дочери.

Она была сильно раздосадована, что у нее сегодня не случилось деловое утро, о котором она так мечтала каждый раз, хотя на него деньги были.

Дочка слегка опешила от такого раннего ее визита, но тут же умчалась на плач ребенка.

Ирина сняла с себя шубу и долго думала, куда бы пристроить её. Вешалка была вся утыкана детской одежкой.

У дочери было трое детей, Ирина почему-то никогда не называла их внуками, а они ее — бабушкой.

Дочка кормила кашей самого младшего за специальным высоким столиком. Двое других сидели уже за общим столом и ели ту же кашу.

Ирина налила себе воды из чайника и нервно плюхнулась на стул рядом со старшим внуком.

— Мама, что случилось? — без интереса спросила дочь Валентина.

Ирина подробно, длинно и возмущенно рассказала о случившемся с ней в банке.

Валентина ничего не поняла, пожала плечами.

— Какая разница, кто тебя обслужит.

Ирина была сильно раздосадована непониманием дочери.

— Тебе не понять, — грустно констатировала она.

Она и себе-то боялась признаться, какой важности был для нее этот ритуал вклада денег и беседы при этом с Виктором Павловичем. Она чувствовала в эти минуты какую-то редкую свою значимость, и даже величие. И это состоянием было приятным и новым для нее. Обходительность, с которой Виктор Павлович поднимал ее в собственных глазах, очень нравилась ей. И каждый раз, относя даже незначительную сумму в банк, она ощущала себя постоянным членом какого-то тайного общества или клуба. Все от того, что от Виктора Павловича исходило чистейшее бескорыстное уважение к ней, и иногда — восхищение.

А теперь этого уже никогда не случится.

— Мама, кашу будешь?

Ирина только вздохнула в ответ.

Ирина вдруг потеряла интерес ко всему происходящему и пошла в коридор.

Надевая шубу, она увидела свое нерадостное лицо в зеркале и удивилась сходству его с потухшим лицом кассирши из банка.

— А чего приезжала? — спросила дочь.

Ирина достала из сумки конверт с деньгами, который ей не предъявил волшебства общения с Виктором Павловичем, и отдала его дочери.

И сразу почувствовала облегчение, от того, что поняла, она больше не сможет пойти в банк, и не станет копить деньги для визита туда.

Банк для неё лопнул. Она криво так улыбнулась.

— Купи что-нибудь детям.

Увидев на глазах дочери намек на слезы, Ирина быстро вышла из квартиры. Уже на площадке было слышно ей, как заплакал младший, и нежное сюсюканье с ним дочери.

Ирина вышла на улицу. И пошла пешком домой, хотя это было достаточно далеко. Но ее это не пугало.

Светило солнышко, и в его лучах быстро стройнели сосульки, свисавшие с крыши дома.

“Невероятная солнечная диета”, — подумала она о худых сосульках.

Ирина давно не ходила пешком. Шуба была тяжеловата для такой погоды, и вдруг Ирина увидела на ярком солнце, как облезли обшлаги рукавов. И воротник тоже был битого вида. И она подумала, что пора отдать шубу эту соседке Нонне, которая давно смотрит на нее с вожделением.

А в банк она может пойти и в пуховике. Хотя Ирина знала уже, что это будет совсем не скоро.

И то, если об этом попросит дочь. У нее вечные финансовые разлады.

Ирина думала еще о том, что за жизнь она проживает, если увольнение какого-то клерка сподвигнуло ее на поступки совсем несвойственные ей раньше.

И эти перемены в себе она наблюдала хоть и настороженно, но с возможной радостью.

Ей капнуло на лицо с сосульки. И потекло по лицу.

Ирина вытерла лицо ладошкой, а со стороны можно было подумать, что она плачет.

Яркая тетрадь,

14 января 2022