Код Независимости

Кириллица

Её звали Кирой, но за глаза в школе, где она преподавала русский язык и литературу, пришпилили ей прозвище “Кириллица”. Над ней таким образом слегка иронизировали за ее яростную борьбу за чистоту русского языка.

Она сражалась с разными “квестами”, “кластерами” изо всех своих сил сорокалетней женщины широких взглядов, но с тонким слухом. Она считала, что все эти новые слова очень похожи на собачий лай, и на звон цепи этой собаки.

“Бренд” и “тренд” — унизительные какие-то псевдонимы, клички знакомых и родных слов. С ней никто не спорил из учителей, и может быть в душе были согласны, но стараясь сократить дистанцию со школярами, все легко и дружно пользовались этими “трендами-брендами” и от этого чувствовали себя на одной ступени с учениками.

Кира не стала для детей своего класса “брендовой”, а получила название за свою неприступную стать — Кириллица. Впрочем, это было ловкая придумка директора гимназии, дети этого придумать не могли. Они и слова такого не знали.

А Кира никак не отступала и всегда на уроке старалась выправить тусклое и бедное изложение отвечавшего у доски. Это была ее работа. И работа любимая.

Она сочувствовала своим ученикам, потому как им приличный лексикон взять было и неоткуда. Книжки ими читались неохотно и с трудом, а с компьютером — что с него взять. Там даже клавиатура на латинице.

— Отстань ты от них. Пусть разговаривают как им удобно. Это их уровень. Таково их общение, — говорил ей близкий друг, и давнишний жених, Виктор. Учитель физики, правда в другой школе.

Но Кира не отставала, а все стремилась улучшить качество речи своих подопечных.

Сегодня у Киры были поздние два урока, и она с утра вышла в центр города погулять немного в его красоте, ну и посетить пару магазинчиков, приобрести чуть обнов в свой гардероб.

Она шла по проспекту, стараясь не попасть в скоротечный его ритм. Чтобы отдельно подышать его странной красотой. Прямота и ровность его очень импонировали сути самой Киры. Уже через полчаса Кира шла сильно довольная обновкой и вдруг увидела на той стороне собор. И услышала звон его колокола, и подумала с какой-то щемящей жалостью, как давно она не была в храме. Она как-то даже забыла об их существовании. Все работа, текучка. Да и не по пути как-то. Она ходила на работу в другую сторону и давно не слышала этого призывного звона.

Что ж, времени было достаточно, и она решила, что как раз сейчас и можно зайти. Она подошла к переходу. Горел красный свет. Собралась большая толпа у зебры, а красный свет всё горел и горел. Неслись бессчетно и быстро машины. Зеленого для пешеходов всё не включали.

Она смотрела на собор. Он был строг и прекрасен. И как никогда Кире захотелось дойти до него. Неожиданное препятствие, в виде неугасающего красного света, не пускало.

Народ уже стал роптать. Все стремились перейти на ту сторону, у каждого были свои неотложные дела.

И Кира смотрела вдаль проспекта, по которому красным сквозняком неслись машины, им можно было, и похоже надолго.

Кира стояла в гудящей толпе недовольных людей и из разговора двух злых мужчин поняла, что красный свет горит и будет гореть на этом переходе, и на всех других, пока не проедет по проспекту чей-то важный кортеж.

Кира с тоской посмотрела на ту сторону, где стоял величавый собор, колокола уже не звонили, наверное началась служба.

И Кира вдруг поняла, что этот красный свет зажгли только для нее. Чтобы она не вздумала вот так, между походами в магазинчики за новой одежкой, заглянуть в торжественное пространство храма.

Кира так четко осознала вдруг этот запрет для себя, что не стала больше ждать зеленого света, а резко развернулась и пошла параллельной узкой улочкой, так было быстрее дойти до школы.

И в этот день школяры заметили грустную задумчивость в строгой своей учительнице. Кто-то мямлил у доски, путая падежи, Кириллица молчала и не реагировала.

Кира никак не могла забыть запретный красный свет для себя. Её не пустили.

И когда на перемене раздолбай Ниточкин крикнул громко кому-то:

“Это уже не в бренде”.

Она не стала исправлять ученика, указывая на то, что правильно говорить надо “это уже не в тренде”.

Кира молча прошла мимо и подумала, что эти поймут друг друга, на простом и ясном для них общении на такой ступени. Также просто, как она поняла, почему ее не пустил на ту сторону красный свет.

Она как-то немного остыла к своим обязанностям строгого блюстителя правильного исполнения русского языка.

Потому, что хорошо помнила, там пока стояла у немигающего светофора, чертыхалась и ругалась, как и весь народ у зебры. Она даже почувствовала некое родство с этими людьми, которым какие-то посторонние гаишники включили запрещенный свет, перекрыв внезапно путь к их неотложным делам.

И ей так нужно было через проспект этот перейти. Звонили же, но не пустили.

И скорее всего, правильно сделали.

Кира даже боялась признаться себе, что напрасно она не дождалась тогда зеленого света на этом многолюдном переходе, дождалась — и перешла бы на нужную ей сторону. Ведь она никуда не спешила.

И Кире стало несколько досадно от этой оглядки на незначительное в её сильно насыщенной жизни приключение, в котором её не пустили в храм, и это явно были не работники постовой службы. Ведь чуть впереди был подземный переход, и она могла дойти до него и перебраться на нужную сторону.

Но она этого не сделала.

Странно было и то, что спустя какое-то время, ее в школе перестали дразнить Кириллицей, будто и не было этого прозвища, а окликали серо и просто — Кира Ивановна. А еще она стала в беседах в учительской с отвращением выговаривать слово “истеблишмент”. Потому что его часто употреблял с красивым английским акцентом директор гимназии, и ее работодатель.

Застёжная тетрадь,

7 октября 2022