Записки президента

40.

Сняв войска с линии противостояния, мы решили убрать и блокпосты. Смысл в досмотре автомобилей исчез. Шанс найти у кого-нибудь в багажнике оружие, конечно, был, но результативнее будет устроить обыски в домах участников боевых действий. Нам эта война досталась в наследство, а учебников по прекращению гражданских конфликтов нет. Разруливать же как-то нужно. Слишком много крови разделяет две части страны.

Затягивать с визитом было нельзя, решили провести его до Крещения. 16 января – вполне подходящая дата, чтобы успеть попасть в выпуски новостей прежде, чем главным вопросом повестки дня станет: «А ты купаться идёшь?»

Поэтому рано утром наш кортеж выдвинулся в сторону Казарова. Доехав до бывшей линии разграничения, мы обнаружили, что та сторона сохранила блокпост и оставила своих военных на местах. Нас встретили без цветов и подбрасывания лифчиков, но выделили эскорт из восьми мотоциклистов с флагами Казарова и Славии, которые, невзирая на морозную погоду, сопроводили нас до здания их Народного Совета.

Ко входу подъехала только одна машина – моя. Томилин встретил меня у подножия лестницы, мы пожали руки и поднялись к дверям, пройдя между двумя рядами вооружённых автоматами бойцов, стоявших через одну ступеньку друг от друга. Толпа, запрудившая площадь, молчала. Единственное, что могло бы свидетельствовать о наступившем мире – гражданский костюм, в который был одет глава казаровских.

Так, в тишине, мы вошли в кабинет.

– Ну рассказывай, с чем приехал, братан, – как-то невесело усмехнулся Томилин.

– Ты вообще о чём-то договариваться хочешь или сейчас по рюмахе накатим и разойдёмся? Мне не хочется ни время терять, ни зря кого-либо обнадёживать.

– Договариваться нам придётся. Я, конечно, понимал, что ты с головой не дружишь, но такой подставы не ожидал, я думал, что ты сгонишь к границе всё, что у тебя есть, залезешь в танк и предложишь мириться, а ты, наоборот, всех убрал и я теперь выгляжу идиотом.

– Ну почему же? Ты нормально выглядишь в костюме.

– Да иди ты на хер! Я его почти шесть лет не носил.

– Смотри: мы оба знаем про весь тот трэш, который тут происходил, я понимаю, что для тебя погибшие гражданские – это личное, и тебе явно доложили о моём ко всему этому отношении. Поэтому давай сейчас ты не будешь рассказывать мне, какие мы уроды, а представим себе, что мы государственные деятели и поговорим конструктивно. Тем более, что мне известно о заинтересованности в этом мире тех, кто вас поддерживал и, я уверен, что там какую-то схему выхода из кризиса для тебя набросали.

– Во-первых, мы хотим сохранить свои вооружённые силы.

– То есть, договариваться ты не хочешь.

– Я хочу, но что я скажу людям, которые боятся за свою безопасность?

– Давай поступим иначе: я уже давно думаю, как разрулить всё, что тут наворотили и как сделать так, чтобы твой народ не считал, что он зря боролся. Тебя просто не поймут. Но ты же понимаешь, что я не могу сделать отдельные особые условия для Казарова. Тогда воевать захочется зарецким. Пусть историки напишут, что результатом гражданской войны в Славии стало изменение государственного устройства. У нас на носу выборы. Если помнишь, мину у тебя мы заложили, вы в этих выборах тоже будете участвовать, и новый состав Народного Собрания примет изменения в Конституцию. Мы станем федерацией или конфедерацией, где каждый субъект будет содержать свои органы защиты правопорядка. И все вопросы местного самоуправления будут на усмотрении местных собраний, лишь бы это не противоречило Конституции. Центр будет осуществлять согласованную с субъектами внешнюю политику, заниматься охраной границ и поддерживать единую валюту. Для вас это будет победой, а для нас не будет поражением. Это – в двух словах наше предложение.

– И артиллеристов мне отдай, я их на центральной площади повешу.

– Тут я тебя понимаю. Давай так: у тебя все прилёты по гражданским зафиксированы. Я уверен, что твои друзья имеют какие-то спутниковые данные, а мы, со своей стороны, найдём документацию о целеуказаниях. Выясним, кто наводил и кто отдавал приказы стрелять по мирняку. А потом устроим показательный процесс. Сейчас мы выйдем к народу, скажем что-то вроде того, что у нас есть взаимопонимание, стороны обсудили ситуацию и наметили пути сближения. А ты обговоришь со своими то, что я тебе предложил и, если не будет возражений, начинаем готовиться к выборам.

Люди на площади ждали, чем закончится наша встреча и, когда Томилин на правах хозяина сказал про взаимопонимание, по толпе прокатился вздох облегчения.

Мотоциклисты проводили нас до границы губернии, и в тот же день я вернулся в Стóлицу из моего первого государственного визита.

Снять пальто мне, конечно, дали, но вот шарф я разматывал уже в окружении Жанны, Званцева, Егорыча и Остапина.

– Когда там у нас местные выборы? Осенью? Будем выбирать сенаторов.

– А я говорил, что его нельзя оставлять одного, – усмехнулся Егорыч, – рассказывайте.

– Мы уже обсуждали, что России эта наша войнушка нужна лишь постольку, поскольку она ослабляет государство, которое хочет курировать Америка. Кроме того, всякие межгосударственные союзы не принимают к себе страны, в которых ведутся боевые действия. То есть, если мы не возляжем с Соединёнными Штатами, необходимость тратить средства на поддержку Казарова у России отпадает. Томилин это понимает, не удивлюсь даже, если ему это открытым текстом объяснили. Присоединять их к себе Россия не хочет, сами они не выживут, но и к нам в объятия вот просто так сразу он кинуться не может – слишком много крови между нами. Поэтому я хотел предложить предоставить Казарову больше прав в составе Славии, но тогда таких же условий захотят остальные. А если мы заделаем тут федерацию или конфедерацию, кстати, Жанна, объясните мне, чем они отличаются.

– Не заморачивайтесь, Максим Евгеньевич, в нашем случае – федерация.

– Значит, если мы заделаем тут федерацию, все губернии получат больше прав. Разгребаться со своими трудностями они тоже в результате будут сами, но я уверен, что поначалу у местных элит это вызовет восторг. Мы же на будущее усложним для центрального руководства принятие судьбоносных решений, поскольку все изменения и все важные шаги должны будут согласовываться с Сенатом. Америка же от нас не отстанет, и, если завтра, власть изменится, может захотеть и в НАТО нас затянуть, и ракеты какие-нибудь тут поставить. А ставить их где смысл есть? В Сонюшинской губернии, например. А там от самого Сонюшина до границы с Россией – час на велосипеде. Как вы думаете, оно им надо? Соседи же могут не посмотреть на многолетнюю дружбу и бахнуть. Уговорить пару человек в этом Замке проще, чем тридцать три сенатора. А я не хочу, чтобы на нашей территории кто-либо воевал.

– То есть Вы сейчас урезаете центральную власть, – уточнил Остапин.

– Да! К тому ж – решительно. Не то, чтобы здесь будет Конституционная монархия, но даже отправить войска на одну из губерний при отсутствии единогласного решения Сената не получится. Для народа же можно разъяснить попроще. Например, в Оливии 16 июля стабильно отмечают День рыбака. Гуляет весь город, но на воскресенье это выпадает редко, а так они смогут официально устроить себе выходной. В Илийской губернии есть народный герой какой-то, как, мать его, из головы вылетело, ну, который триста лет назад ещё на Стóлицу в набеги ходил…

– Четыреста, – поправила Жанна, – Ми́хал его звали, живодёр был редкий.

– Вот. В Стóлице он живодёр, а там его некоторые любят. Хотят – пусть любят, но внутри себя. Никто не будет требовать назвать тут военное училище его именем, а здесь не будет оснований для возмущения, потому что можно вспомнить, как звали того воеводу, что его колесовал.

– И олигархи к государству интерес утратят, – добавил Егорыч. Если вся власть на местах, зачем Замок шатать, нужно вокруг себя вотчину обустраивать.