Соучастники

Глава 29

А потом раз – и наступил первый день съемок.

Вызывные листы и маршрутные памятки роздали заранее; в них были график явки для съемочной группы, расположение студии, нужные номера телефонов, чтобы со всеми связываться. Накануне я написала сообщение Зандеру, спросила, как он себя чувствует, не нужно ли мне с чем-нибудь разобраться, пока не поздно.

Я в порядке. Немного нервничаю. Но думаю, все пойдет хорошо. До завтра.

Я, можно сказать, была тронута этим признанием. Даже рептилия способна выказывать уязвимость. С другой стороны, как тут не занервничать? Это был его второй фильм – и совсем другие бюджет и масштаб по сравнению с нашим убогим почином. Весь Голливуд, студии, отборщики Канн, “Сандэнса” и других фестивалей ждали, затаив дыхание – что-то теперь создаст Зандер Шульц? Много воды утекло со времен первых редакций сценария “Твердой холодной синевы”, которых никто не хотел читать.

Отожжем как следует, написала я в ответ, являя господствующую в Лос-Анджелесе типовую бодрость. До завтра!

Тем утром я прибыла на студию пораньше, пока улицы Лос-Анджелеса не запрудил едущий на работу народ. Большая часть съемочной группы встала ни свет ни заря. Холли забрали на машине в пять: ей предстояло три часа причесываться, гримироваться и одеваться. (Единственный способ добиться “естественного” вида, которого требовал Зандер.)

Как и. о. продюсера, я должна была заниматься бесконечными письмами и звонками в офисе, но мне практически нечего было делать на площадке, где все остальные члены съемочной группы были распределены по местам согласно установленной иерархии. Однако в тот день мне нужно было разбираться с пресс-службой, которую ждали к обеденному перерыву. Оператор должен был наснимать закадрового материала, поэтому ей можно было шастать туда-сюда со своей камерой и задавать дурацкие вопросы вроде: “Сегодня первый день съемок. Как вы себя чувствуете?”

Вот вам Голливуд. Разумеется, как же без кино о кино, запечатлевающего чарующий процесс создания фильма. Эту закадровую съемку с площадки претворят в рекламу на телевидении, несколько секунд из нее втиснут в сюжет для “Энтертейнмент тунайт” или “Эксесс Голливуд”; потом смонтируют для бонуса на DVD. Так что мне нужно было проследить, чтобы Зандер прилично себя вел с пресс-службой, хотя она наверняка бесила его тем, что отвлекала от более существенного занятия: собственно постановки фильма.

Когда тем утром я вошла в студию, там была обычная, невероятно тоскливая атмосфера съемочной площадки. Вот еще один миф о кино: будто находиться на площадке весело и увлекательно. Это не так. Большую часть времени это не увлекательнее, чем смотреть, как сохнет краска. Часы уходят на то, чтобы найти ракурс, поставить свет, проложить рельсы для операторской тележки ради каких-то минут, даже секунд съемки. Я часто дивлюсь тому, как благодаря волшебству постпроизводства эти дни и месяцы совершеннейшей тоски каким-то образом превращаются в кино, завораживающее миллионы людей по всему миру.

Зайдя в студию, я увидела группу мужчин, стоящих вокруг съемочной площадки: свет, подвесной микрофон, камера – все было направлено на освещенное пространство, где в декорациях пригородного дома стояла Холли. Быть актрисой – значит вести себя “естественно” в искусственной, специально созданной обстановке под взглядом десятков глаз, следящих за каждым твоим движением на площадке. Это, возможно, самая ненатуральная профессия из всех, созданных для женщин.

Актеров, кроме Холли, мы в тот день не снимали, а все действие происходило в ее пригородном доме: она имела встревоженный вид и произносила те самые реплики, которые мы повторяли накануне. Когда я подкралась поближе к площадке, посыльный вручил мне стакан кофе.

– Вы Сара, продюсер, да? – спросил он. – Соевое молоко, один сахар. Как вы любите.

– Это я. – Я засияла от гордости.

Посыльному, прыщеватому пареньку, на вид было лет пятнадцать. Я мельком подумала, не запрещает ли трудовое законодательство нанимать такую молодежь.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Кори, – воодушевленно ответил он.

– Спасибо, Кори, – улыбнулась я.

Но внимание мое уже обратилось на Холли. Ее рыжие волосы были якобы на скорую руку собраны в пучок, она стояла в бирюзовом махровом халате и смотрела в ненастоящее окно.

– Давайте-ка там свет проверим, – говорил Скотт, наш второй режиссер.

Его обязанностью было командовать съемочной группой на площадке, чтобы Зандер мог напряженно вглядываться в видеомонитор и попивать кофе.

Они еще только выставляли этот кадр.

Холли увидела, что я подошла к краю площадки, и улыбнулась мне. Кто-то из съемочной группы повернулся взглянуть, на кого она смотрит. Я кивнула им, как будто объявляя: “Да, друзья, я здесь, и я продюсер”. Но, как и все остальные, я быстро повернулась обратно к Холли и быстренько ей помахала.

Я оглядела всю студию, пытаясь соотнести имена с лицами. С кем-то я была знакома уже несколько недель, но остальных членов съемочной группы видела впервые. Стэн, наш оператор-постановщик, скрючился за камерой на тележке в ожидании отмашки от Скотта и Зандера, совещавшихся за видеомонитором.

Зандер надел свою бейсболку задом наперед и сидел на режиссерском кресле, на тканевой спинке которого было напечатано “Зандер”. Разумеется, наш производственный отдел вписал его в бюджет – как и такие же кресла, на которых было напечатано “Хьюго” и “Сильвия”. Я уселась на “Сильвию”, поерзала на тканевом сиденье. С самого детства режиссерские кресла казались мне пугающе неустойчивыми; я всегда думала, что подо мной такое подломится.

Хьюго пока что нигде видно не было.

Зандер и Скотт договорили. Скотт громко сказал:

– Так, внимание! Тишина на площадке!

Случайные разговорчики, начатые членами съемочной группы, чтобы убить время (“Ты раньше с этими ребятами работал?”, “Что у тебя после этого в планах?”), стихли. Над освещенным местом – ненастоящей гостиной, где Холли глядела в ненастоящее окно, – повисла полная тишина.

– Все по местам! – крикнул Скотт.

Холли поднесла к уху бутафорскую телефонную трубку. Карлос, микрофонный оператор, поднял микрофон высоко над ее головой.

– И-и-и-и-и… звук, – сказал Скотт.

– Звук пошел! – крикнул Карлос, давая понять, что звук пишется.

– Камера, – сказал Скотт.

– Работает. – Стэн за камерой начал снимать.

– Маркер, – распорядился Скотт.

Чэс, наш второй ассистент оператора, сунул в камеру хлопушку-нумератор.

– Сцена пятнадцатая, А, дубль первый, – сказал он и ударил хлопушкой.

Все задержали дыхание.

– Приготовились. И-и-и-и-и… Мотор.

Стэн и тележка с камерой по плавной дуге двинулись к Холли. Камера тоже – наездом. Несколькими секундами раньше Холли уже придала своему лицу встревоженное выражение. Брови нахмурились, большие голубые глаза излучали беспокойство; она взялась за занавеску и посмотрела в окно.

– Кто это? – сказала она по телефону.

На площадке мы слышали односторонний разговор, потому что реплики злодея должны были записать и добавить потом, на постпроизводстве. Холли одна произносила свои реплики после пауз, и это имело мало общего с нервной сценой, получившейся в фильме, где музыка и звуковой дизайн подчеркивают напряжение.

– Вы знали моего мужа? – от любопытства голос Холли сделался резче.

Камера продолжала наезжать на ее лицо, и кадр закончился крупным планом.

Она отвернулась от окна к камере.

– Думаю, вам лучше никогда больше сюда не звонить.

Третью реплику она произнесла как отрезала: молодая женщина, пытающаяся говорить смело и решительно. Но на самом деле она тряслась от страха. Каждый зритель понял бы, что с этого звонка Кэти Филипс начинает грозить опасность. (В первую очередь потому, что от фильма прошло всего тринадцать минут.)

– И-и-и-и-и… стоп. Снято, – сказал Скотт.

Все расслабились. Карлос опустил микрофон. Холли придала своему лицу безразличное выражение.

– Хорошо получилось, хорошо, – сказал всем Скотт. – Давайте-ка еще несколько дублей сделаем. На исходные.

Зандер добавил:

– Холли, может быть, теперь чуть больше стали в голосе.

Да ну на хер, подумала я. Мое терпение лопалось. Поразительно, что настолько творческое дело, как кинематография, на площадке сводится к такому технически выверенному и скучному процессу.

Я соскочила с кресла Сильвии, кивнула Зандеру, проходя мимо него. В ответ он чуть приподнял подбородок. Обычное дело.

Выйдя из студии на ослепительный солнечный свет, я в ту же секунду увидела, что ко мне направляется Хьюго, а рядом с ним – сотрудники пресс-службы; он вовсю расточал на них свое британское обаяние.

Подойдя ко мне, он улыбнулся еще шире.

– Сара, Сара, как я рад тебя видеть, – сказал Хьюго. – Ты знакома с нашей пресс-командой?

Разумеется, я была с ней знакома. Я ее наняла. Я скрыла раздражение и просияла:

– Дженна, как приятно снова тебя видеть.

– Нам не терпится начать, – заговорила Дженна. Такое нетерпение все киношные пресс-агенты, кажется, испытывают по умолчанию, но я разделила ее энтузиазм; она представила мне группу, занимающуюся закадровым материалом.

– Как вообще дела? – сердечно спросил Хьюго, улыбаясь зелеными глазами. – Скверно ты поступила. Рановато в пятницу с вечеринки ушла.

– Правда? – спросила я.

В три часа ночи те немногие, кто оставались в его номере в “Мармоне”, вывалились за дверь. Я помнила, что Хьюго предлагал мне задержаться и выпить по последней, но… я не была готова оказаться наедине с ним в спальне поздней ночью, не была готова к неизбежному выводу, который можно было бы из этого сделать.

– Да, очень жаль, – продолжил Хьюго.

Я взглянула на него лукаво. Значит, изображать мне инженю.

– Хьюго, я впервые в Лос-Анджелесе. Мне целый мир открыть предстоит.

– Слушайте, я что придумала, – подала голос Дженна. – Давайте-ка мы запишем, как вы в первый день съемок в камеру говорите.

– Чего? – в ужасе спросила я.

– Превосходная мысль, – сказал Хьюго.

Через минуту их камера работала, а мы с Хьюго стояли рядом друг с другом и говорили в приподнятом, бравурном тоне, обязательном для съемки.

– Привет, я Сара, – радостно сказала я, глазея в объектив с застывшей на лице широкой улыбкой.

– А я Хьюго Норт.

– Мы продюсируем “Яростную”, и сегодня – наш первый волнующий день на съемочной площадке, – бойко отрапортовала я. – Предвкушаем оставшиеся семь недель съемок!

Хьюго приобнял меня – на камеру, по-товарищески. Я улыбнулась.

– Мы собрали великолепную съемочную группу, – заявил он. Его изысканное произношение само собой источало солидность. – И поверьте слову, фильм будет такой, что запомнится навсегда.