Соучастники

Он выхватил их у меня и начал толкать меня вверх по лестнице.

– Так, что происходит? – спросила я.

– Наверху подпишем.

Я посмотрела по сторонам и увидела, что две девушки из персонала с высокими конскими хвостами шепчутся и украдкой поглядывают на нас, пока мы поднимаемся по лестнице. Что, по их мнению, происходило?

Но мы уже поднялись на самый верх, и Хьюго, так и держа меня за запястье, тянул меня за собой по коридору к освещенной комнате в его конце. Он втолкнул меня в дверь, и я не поняла, где нахожусь. Кажется, я была в спальне; в глаза мне бросилась чудовищная постель с отброшенным и смятым покрывалом.

– Посмотрим-ка договор, – пробормотал он, перелистывая распечатку.

Моя паника переходила в нечто первобытное.

Я смотрела, как он ходит туда-сюда; сердце у меня уже колотилось.

– Хьюго, почему ты меня сюда привел подписывать?

Он пренебрежительно взглянул на меня, потом на бумаги.

– Там так шумно, что я ничего не соображаю. О деле я только тут могу говорить, с тобой, Сара, с глазу на глаз.

– А… тебе не кажется, что тебе надо вернуться к гостям?

Я стояла у открытой двери и шагу сделать не могла дальше в комнату. Но сделать шаг наружу я тоже не могла.

Он злобно уставился на меня.

– Это мои гости. Я плачу за все, что они едят и пьют. Думаю, несколько минут без меня они потерпят, а?

Этот вопрос он бросил резко и пренебрежительно. Внутри у меня все сжалось от потрясения – столько в его голосе было злобы.

Хьюго поманил меня.

– Поди-ка сюда, скажи, что означает этот пункт.

Я не пошевелилась.

– Сара! – нетерпеливо прошипел он. – Тебе нужно, чтобы я этот договор подписал, или нет?

Я бочком подошла, пытаясь держаться на безопасном расстоянии от склонившегося над бумагами на прикроватном столике Хьюго. Но он схватил меня и притянул к себе.

– Пункт 22а. Что он означает? – проговорил он. – Я, как видно, ничего в кино не понимаю, так что ты уж меня просвети.

Этим договором оформлялись наши соглашения со студией постпроизводства аудио в Нью-Йорке, где через несколько месяцев должны были заняться звуковым дизайном, монтажом и озвучанием, а потом свести все воедино. Ничего скучнее в постпроизводстве и представить себе невозможно, но я постаралась все спокойно объяснить.

Меня подташнивало от страха. Я была в чужой спальне. С Хьюго. Снаружи все веселились. Мысли у меня в голове скакали: я вспомнила о Кортни, о ходивших о ней слухах, о том, что она теперь старается не показываться на людях.

Он кивнул, вроде бы удовлетворенный моими объяснениями.

– Хорошо, хорошо, – пробормотал он. – Ладно, сейчас подпишу.

Свободной рукой он нащупал на столике ручку “монблан”, перелистал страницы, ставя в углу каждой свои инициалы, и наконец накорябал на последней подпись. Проделал то же самое с приложением и вторым экземпляром.

Все это время он крепко обвивал меня другой рукой – намертво.

Когда он сложил страницы и вернул мне папку, я подумала, что он меня отпустит. Но он не отпустил.

– Спасибо, что подписал, – сказала я без выражения, пытаясь скрыть панику. – Теперь давай вернемся к гостям.

Хьюго раскатисто хохотнул.

– Нет-нет, сначала мы с тобой кокаинчику нюхнем.

Я покачала головой.

– Прости, не могу, я за рулем.

– Тебя мой водитель может домой отвезти.

– Нет, спасибо, мне правда надо возвращаться.

– Не спеши, Сара.

В мгновение ока Хьюго припер меня к стене – надавил своим большим животом на мой, зловонно дохнул мне в лицо. Я так и прижимала к себе папку с договорами.

– Хьюго! – Я изворачивалась, сердце у меня колотилось. Его зубы, ярко-белые и кривые, скалились в дюйме от моих. – Ты что же делаешь?

– Что надо, то и делаю.

Его левая ладонь щупала мои ребра, подбираясь к груди. Моя рука, папка с договорами так и были зажаты между нами. Его левая ладонь прошлась по моему голому плечу. Я вжалась в стену.

– Нравятся мне такие вот азиаточки. Кожа шелковая, – прошептал он. – Как я тебя тогда в Каннах увидел…

– Что? – вскипела я: один-единственный ошеломленный слог.

– С тебя ведь причитается.

– За что причитается? – спросила я в ярости.

– Девушкам твоего возраста обычно такой ответственной работы на таких больших фильмах не дают… Это все только с моего позволения.

В страхе своем я почему-то вспомнила, как в роковые последние минуты “А теперь не смотри” персонаж Дональда Сазерленда разгадывает ужасное предостережение, которое должно было броситься ему в глаза раньше. Дорожка кокаина на зеркале. Плотоядный взгляд Хьюго как-то поздним вечером. Быстрый уход Кортни.

Ты знала, что рано или поздно это случится.

– Давай-ка ты уже дашь мне то, за чем я сюда пришел, – проговорил Хьюго.

Теперь его левая ладонь сминала мою левую грудь, большой палец лез под папку с договорами, в мою плоть.

Меня пронял ужас. Меня подташнивало, мне было отвратно, но мозг кипел в поисках выхода. Музыка снаружи была слишком громкой: моего крика никто бы не услышал. Можно было рассмеяться, сделать вид, что уступаю, а потом дать ему локтем в лицо. Но он как-никак был моим начальником, и с рук мне это – в долгосрочной перспективе – не сошло бы. Должен был найтись какой-то весомый аргумент, которым я могла бы воспользоваться.

Зандер.

– Хьюго, – сказала я спокойно и жестко, – если ты хоть что-то мне сделаешь, я расскажу Зандеру.

Он застыл и фыркнул. Я увидела, что его ноздри раздулись, как бывало, когда он слишком возбуждался, когда рядом с ним оказывалось слишком много дурочек и кокаина.

– И? – спросил он, испепеляя меня взглядом.

– Ты хочешь расстроить нашего режиссера – восходящую звезду? Он тебя уважать перестанет, если узнает, что ты со мной сделал.

Он молча ярился.

– Зандер – пурист, – продолжила я. – Требует, чтобы вся его команда работала максимально слаженно. Да, конечно, снимать мы почти закончили, но на экраны фильм выйдет только через несколько месяцев. Ты хочешь рискнуть своими семью вложенными миллионами – и своими отношениями с Зандером – ради нескольких минут развлечения?

Я ненавидела себя за то, что произнесла в тот момент слово “развлечение”, но не отступалась, все заговаривала ему зубы. Какой другой довод привести, что еще прозвучит убедительно?

– Я с Зандером уже больше пяти лет работаю, – сказала я. – Я нужна ему, чтобы приводить его сценарии в божеский вид. А тебя он как долго знает?

Я уставилась Хьюго прямо в глаза, увидела в них еще больше злости и испугалась дальнейшего.

Он слегка отстранился, а потом налег на меня; его рот вплотную приблизился к моему.

– Думаешь, если у тебя этот сраный диплом Лиги плюща, то ты самая умная?

Хьюго резко отпустил меня, толкнул на прикроватный столик. Я налетела на него, выставила руку, чтобы не упасть.

– Думаешь, Зандеру на тебя не насрать? Сейчас сотни редакторов и продюсеров убить готовы, чтобы с ним поработать. А за фильм его кто платит?

Я выпрямилась и смотрела на него, прижимая к себе папку с договорами, как какой-то жалкий щит.

Вдруг Хьюго положил руку мне на плечо и пихнул к двери.

– Пошла на хер отсюда. И чтоб никому об этом ни слова. Потому что ничего не было. Я подписал какие-то договора. Если чего другое скажешь, никто тебе не поверит.

Он стоял, с двух сторон вцепившись руками в дверной косяк. Его халат, распахнувшись, открыл голую волосатую выпуклину; его член стоял колом.

Я подавила рвотный позыв и понеслась по коридору, сбежала по лестнице. Две нанятые девушки вытаращили на меня глаза и посторонились, ничего не сказав.

На первом этаже я на секунду задохнулась, не понимая, на каком я свете. Нужно было убираться оттуда. Но и Холли нужно было забрать. В голове у меня помутилось.

Хьюго, наверное, еще несколько минут будет нюхать кокаин. На людях он мне ничего не сделает.

Я пулей пролетела через кухню, выскочила на террасу с бассейном, где веселье было в полном разгаре, словно ничего не произошло.

Холли, куда, на хер, делась Холли?

Я нашла ее среди нескольких вставших в круг артистов и костюмеров; ее сияющее лицо морщилось от смеха.

– Холли, – сказала я, сознавая, насколько неуместной кажется эта срочность, – я ухожу. Пойдем, нам пора.

– Уже? – спросила она. Как невинно это прозвучало. – Не хочешь еще чуть-чуть побыть?

– Нет! – чуть ли не выкрикнула я, тяжело дыша. – Мне надо идти. Мне надо… У меня телефонный разговор назначен. Ты уверена, что хочешь остаться?

Остальные собравшиеся смотрели на меня, удивленные моим тоном.

Холли огляделась вокруг.

– Ну-у… мне бы хотелось. Ты не против?

При всех я больше ничего сказать не могла.

В отчаянии я повернулась к Клайву. Связь между геем-стилистом и актрисой-звездой всегда была сильной – и, возможно, самой надежной в смысле безопасности.

– Проследишь, чтобы она нормально домой добралась? Глаз с нее не спускай.

– Конечно, солнце. Хотя вообще-то ей не восемь лет. – Клайв испытующе посмотрел на меня. – А с тобой-то все нормально?

Во мне что-то обвалилось, и я едва не дала волю слезам, но сдержалась.

– Да, мне просто пора уходить. Но ты лично отвечаешь за то, чтобы она добралась домой. – Я ткнула в Клайва пальцем; мне было не до шуток.

Затем я отошла и выбежала из дому, заскочив по дороге в гостиную за сумкой. Я представляла себе, что Хьюго вот-вот явится из своей спальни и ссыплется по лестнице, как непреклонный злодей в слэшере.

Но я спаслась – заплетающиеся ноги вынесли меня из двойных дверей, пронесли по дугообразной подъездной дорожке.

Куда, на хер, делась моя машина?

На широкой пригородной улице было пугающе тихо; я бежала к машине мимо роскошных домов, под равнодушным вечерним небом. В каждом доме, когда я пробегала мимо, включались наружные сенсорные фонари, и из освещенных окон многомиллионных особняков до меня доносились голоса живущих там людей.

С огромным облегчением я наконец углядела свою машину и, как в лихорадке, с горем пополам открыла дверь. Попав внутрь, я заперлась и разревелась, сердце глухо стучало. Голова и руки тряслись на руле, я рыдала.

Вокруг никого не было. На общем плане была бы одна я – плачущая навзрыд, запертая во взятой напрокат машине, припаркованной на богатой улице в Беверли-Хиллз.

Немного успокоившись, я проверила свой “блэкберри”, понятия не имея, что мне делать. Проигнорировала поток сообщений о съемках. Нажала на письмо от мамы.

Привет, как ты там в ЛА? Я знаю, что съемки скоро заканчиваются, поэтому ты, наверное, очень занята и очень воодушевлена. Я так тобой горжусь. Трудись и дальше.

Все слезы я к тому моменту выплакала, совсем одеревенела. Я не думала, что смогу хоть что-то рассказать маме. Не думала, что хоть кому-то смогу хоть что-то рассказать. Все это время я была дурой, думая, что я в безопасности. Я едва ли не заслуживала своей участи.

И субботним вечером, когда такие вечеринки гудели по всему Лос-Анджелесу, я в одиночестве поехала домой. Чтобы забраться в постель и плакать.