Чикита

— Так Лотос Тропиков, стало быть, входит в секту маленьких людей!

Чикита побожилась, что не знает, о чем он толкует, и попросила рассказать подробнее об этой самой секте. Тогда, чтобы никто его ненароком не подслушал, маг сделал несколько пассов, и фургончик наполнился красным дымом, таким густым, что его почти можно было потрогать. Лишь после этого он прошептал на ушко Чиките:

— Не жди от меня подробностей. Даже то немногое, что я сейчас поведаю, может стоить мне жизни, того и гляди — найдут наутро окоченевшим, с языком, утыканным булавками. Знай, что в незапамятные времена такие люди, как ты, создали тайное общество и его силами не раз меняли ход истории. Оно и сейчас существует. Тебя пока еще не призвали, но вскоре ты вступишь в братство. Талисман не оставляет сомнений: ты одна из избранных.

Чиките все это показалось каким-то бредом, но, с другой стороны, следовало признать: и книготорговец Розмберк, и детектив Свитблад перед смертью упоминали о существовании братства карликов. Если оно и вправду есть, очень возможно, что вдова Тома Большого Пальца и Граф Магри входят в его верхушку. Но каковы его цели? И какими средствами они достигаются? Убийство хозяина «Пальмы Деворы» и обоих детективов — дело рук его членов? И когда ее призовут, если, как сказал Цзинь Линфу, амулет связан с обществом? Маг, утомившись ее расспросами, щелкнул пальцами, Чикита разом онемела, и ласки продолжились в полной тишине.

Впоследствии Цзинь Линфу больше не заговаривал о секте. «Не думай об этом раньше времени», — отвечал он, если Чикита начинала допытываться. Она послушалась и перестала терзаться. «Успею еще, если придется», — говорила она себе.

Через некоторое время и этому роману пришел конец. То ли фокусник забыл наложить на супругу сонное заклятие, то ли оно не сработало. В общем, она не уснула, прокралась за мужем и увидела, как он проникает в фургончик Чикиты. Рустика сторожила снаружи, чтобы любовников не беспокоили, но китаянка в два счета обездвижила ее заклинанием. Может, она сама и не была волшебницей, но за годы возле Цзинь Линфу кое-чего поднабралась. Она ворвалась внутрь и застала Чикиту и фокусника голыми, возлежащими в обнимку на облаке красного дыма. И угадай, что же эта негодяйка сделала? Выхватила из-за пазухи склянку с серной кислотой и хотела плеснуть в лицо Чиките.

К счастью, в эту минуту Рустика вновь обрела способность двигаться, вбежала и схватила мстительную китаянку за ногу. Та потеряла равновесие, выронила склянку и в результате опрокинула ее себе на лицо. Тут она так завопила и стала изрыгать такие проклятия (на китайском, разумеется), что весь Мидуэй сбежался посмотреть, в чем дело.

Какое действие возымела серная кислота, осталось неизвестным. Цзинь Линфу сотворил еще одно заклятие и вместе с женой мгновенно растаял в воздухе. Но с того вечера она всегда носила густую вуаль. Одни утверждали, будто половина ее лица страшно обезображена. Другие, напротив, говорили, что кислота едва забрызгала ее и оставила лишь маленький ожог на мочке, но гордая китаянка не хотела показывать даже его. Во время шоу она тоже не снимала вуали. Как уж там после все утряслось, в дальнейших гастролях по Штатам или по возвращении в Европу, — не могу сказать. Но Чикита вспоминала, что до самого первого ноября, когда выставка закрылась, жена Цзинь Линфу не открывала лица.

Скандал навредил бы и лилипутке, и магу, а потому любовники вынуждены были расстаться. Чикита в благодарность за спасение от серной кислоты велела Рустике просить всего, что та пожелает. И знаешь, что она попросила? Попросила хозяйку немножко передохнуть от мужиков, потому что фургончик превратился в проходной двор, и Рустике порядком надоела эта вечная беготня. У Чикиты было немало недостатков, но держать слово она умела и пошла навстречу Рустике. Сохраняла обет гораздо дольше, чем служанка смела надеяться.

Если ты думаешь, что в Омахе Чикита перестала следить за мировыми событиями, то глубоко ошибаешься. Она обожала читать газеты. Всякий раз, берясь за свежий номер, она со смешанным чувством нежности и тоски вспоминала Патрика Кринигана и в первую очередь, естественно, выискивала новости о Кубе. За пять месяцев чего там только ни случилось. Наконец-то, после долгого ожидания приказа от президента Мак-Кинли, американские войска во главе с ковбоями Рузвельта высадились на острове, возле Гуантанамо. Там они вступили в первую битву с испанцами, одержали победу и двинулись на Сантьяго-де-Куба.

Ковбоям, видимо, никто не рассказывал, какой на острове климат, потому что на войну они прибыли в шерстяной форме, а провиант их состоял из консервов, которые сразу же после вскрытия портились на жаре. Не подумай, будто в американском десанте были только белые. На Кубе воевали два полка негров, только про них никогда не вспоминают: «мужественные всадники» Рузвельта захапали себе всю славу.

В общем, американские морские пехотинцы задали жару испанским солдатикам. В Испании набирали на службу шестнадцати- и семнадцатилетних сопляков и отправляли за океан, почти не научив стрелять. Премьер-министр Кановас дель Кастильо до того, как анархист Голли повстречался на его пути, заявлял, что Испания готова пожертвовать последним мужчиной и последней песетой — лишь бы не потерять любимую колонию.

Тем временем Эстрада Пальма убедил вожаков мамби стать под начало американцев ради скорейшего достижения независимости. Но мамби даже представить себе не могли, что после падения Сантьяго-де-Куба янки не позволят войти в город отрядам генерала Калисто Гарсии. Это, конечно, была подлость с их стороны, потому что победа в немалой степени досталась им усилиями отважных партизан! Что, им трудно было войти в город одновременно с кубинцами? Но нет, они вознамерились убедить весь мир, что выиграли войну в одиночку всего за десять недель. Кроме того, они, видимо, стеснялись маршировать рядом с оборванными мамби. Я тебе так скажу: даже не вмешайся янки — независимости уже было не миновать. Ну, провоевали бы кубинцы еще год или три — все равно рано или поздно они выбили бы испанцев с острова. Но что есть, то есть, и никуда от этого не денешься: в глазах мирового сообщества победа досталась Соединенным Штатам.

Под предлогом войны с Испанией американцы вторглись заодно в Пуэрто-Рико и на Филиппины. Когда Чикита работала в Омахе, испанцы признали поражение и был подписан Парижский мирный договор. В Париж, разумеется, не пригласили ни мамби, ни пуэрториканцев, ни филиппинцев. Испания признала договор, по которому не только обязалась навсегда вывести войска с Кубы, но и уступила США Пуэрто-Рико и Гуам. По Филиппинам они долго не могли прийти к соглашению, но в результате острова достались Штатам за двадцать миллионов долларов.

Незадолго до того Мак-Кинли аннексировал Гавайи, и шесть мировых держав стали с большим уважением посматривать на Соединенные Штаты. Эта страна немного опоздала к разделу мира, но теперь требовала серьезного к себе отношения. В те дни Чикита часто вспоминала королеву Лилиуокалани, ярую противницу аннексии, и даже хотела написать ей и выразить сожаление в связи с потерей островами независимости. Но куда отослать письмо? Королева только и делала, что моталась по разным городам.

Как и предсказывал Криниган, акула сожрала сардинок. Чиките эта новая манера Штатов заглатывать всякий островок на своем пути вовсе не нравилась. Чем-то издевательским от нее попахивало. Как если бы незнакомец вдруг вломился в ее фургончик и надругался над ней, не имевшей сил сопротивляться. Разве справедливо распоряжаться судьбами других, все равно — стран или людей, — только потому, что они лилипуты? К утешению Чикиты, не все американцы (узнала она из газет) соглашались с присоединением Гавайев и Филиппин. Одни усматривали в этом акт вандализма. Другие находили отвратительным, что к их стране теперь относятся новые и вовсе не белые расы и культуры. Можно подумать, мало мороки с неграми, которых еще обтесывать и обтесывать.

— Ну уж на Кубе такого не случится, — заметила Чикита Рустике. — Американцы пробудут там, только пока мы сами не научимся управлять республикой.

— Разве мы дураки какие? — возразила служанка. — Столько лет воевали — неужто не сможем управиться с этой самой республикой самостоятельно?

— Неблагодарная! — упрекнула ее Чикита. — Не плюй в протянутую руку помощи!

Из Омахи Чикита отправилась в Сан-Франциско и семь месяцев работала на очередной ярмарке у Бостока. Там она, к слову, встретилась с Лилиуокалани, утратившей всякую надежду на свободу Гавайев и сдавшейся. Теперь она лишь желала вернуть отобранные у нее лично земли или хотя бы получить компенсацию. Она засыпала письмами президента, сенат и конгресс, но никто не отвечал, и это здорово действовало ей на нервы.

Королева пребывала в трауре. Несколько недель назад ее племянница, принцесса Каюлани скончалась в Гонолулу от странной ревматической лихорадки. «Она ведь вовсе не зарилась на трон, — поведала королева Чиките со слезами на глазах. — Может, ее отец имел такие виды, но не она». Лилиуокалани раскаивалась в том, что охладела к племяннице. «Вышло недоразумение. В тот вечер у миссис Пайпер духи посмеялись надо мной, сбили с толку своими наветами и рассорили с Каюлани, а она и мухи в жизни не обидела», — призналась она.

До сих пор все попытки бостонской ясновидящей связаться с Каюлани в загробном мире и попросить прощения не приносили плодов. Ни один из духов-проводников Пайпер не мог найти принцессу в тамошних закоулках. И все же бывшая королева не теряла веры. Собственно, только верой и надеждой ей и оставалось жить. Она была прирожденная оптимистка и потому упорно продолжала добиваться прощения племянницы и выплат от Вашингтона.

Из Сан-Франциско Чикита на четыре месяца перепорхнула в Кливленд, где также имела огромный успех. Босток на нее нарадоваться не мог. Попроси Чикита луну с неба — достал бы. Но когда он захотел отправить ее на следующую выставку в Филадельфии, Чикита заявила, что совсем заработалась и собирается взять долгий отпуск для путешествия по Европе. На укротителя эта новость подействовала, словно ушат холодной воды, но он принял доводы Чикиты и не стал ее удерживать.

Тогда она поехала в Нью-Йорк, где остановилась против обыкновения не в «Хоффман-хаусе», а в куда более шикарном «Вальдорфе». После нескончаемых фургончиков на нескончаемых Мидуэях хотела окунуться в роскошь. Не зря же, право, она месяцами горбатилась, пела, плясала, подписывала портреты и пожимала руки тысячам незнакомцев.

В «Вальдорфе» она узнала от господина из Кубинской хунты (того, что с бородавкой на носу), что ее брат Хувеналь умер от перитонита вскоре после возвращения в Матансас в чине капитана. Бедняга столько воевал и так и не увидел Кубу полностью свободной. Ведь в ту пору над крепостью Морро еще развевался американский флаг: Куба стала республикой только в 1902 году. Для Чикиты это был тяжелый удар, но, вместо того чтобы скорбеть, она призадумалась о том, как скоротечна жизнь и как важно успеть урвать от нее все. «Сначала Манон, теперь Хувеналь, — сказала она Рустике. — Кажется, мы, Сенда, обречены юными покидать этот мир». И тут же решила наслаждаться жизнью на полную катушку, пока не придет ее черед сыграть в ящик.