Бессердечные изгои. Безжалостный соперник

Кристиан

Прошлое

Было много злости, горячей ярости после случившегося.

Сжигающей, бессильной ярости, с которой я не знал, что делать.

Злость на Арью, которая, возможно, подставила меня, так чтобы ее отец поймал нас и по итогу полностью разрушил мою жизнь.

И злость на Конрада Рота, отвратительного дерьмового миллиардера, который думал (нет, исправим на – знал), что ему сойдет с рук то, что он сделал со мной, так же как и все остальное в жизни.

И в какой-то степени я злился даже на маму, от которой я уже перестал ожидать чего-то, но которая каждый раз удивляла меня предательством, без разницы, насколько незначительным или серьезным оно было.

Но я ничего не мог поделать с этой злостью. Это было похоже на большое, полностью черное облако, которое кружило вокруг моей головы, недосягаемое, но реальное. Я не мог отомстить Арье, у нее был Конрад. И я не мог отомстить Конраду, потому что у него был Манхэттен.

Когда Конрад нанес заключительный удар, весь в крови, я все-таки смог сбежать от Ротов. Я залил кровью пол-автобуса и привлекал неловкие взгляды даже тех жителей Нью-Йорка, кто привык вообще ко всему. Когда я добрался до своего дома, то только тогда осознал, что у меня нет ключей. Они остались у мамы в доме Ротов, возможно, ключи прожгли дырку в ее сумке, пока она убирала кровь собственного сына с блестящего мраморного пола.

Так что я нашел временное решение, как справиться с моей яростью.

Я ударил деревянную дверь.

Сначала один раз, потом второй, третий, до тех пор, пока мои кулаки не начали кровоточить.

Повторял снова и снова, пока на дереве не образовалась дырка, а костяшки на руках не заболели от возможных переломов.

И потом еще немного, пока дырка не стала достаточно большой, чтобы я просунул окровавленную руку и не открыл дверь изнутри. Мои опухшие от ударов пальцы были в два раза больше обычного. Они выглядели неправильно.

«В этом вся фишка сломанных вещей», – подумал я.

Они были более уязвимыми, их легче было сломать.

Я поклялся себе быстро встать на ноги и засунуть чувства к Конраду и Арье Рот подальше.

Я еще собирался подумать об этом, но позже.

Я не мог оставаться в Нью-Йорке после этого. Так сказала мама.

Точнее, лично мне она ничего не говорила. Я был всего лишь бесполезным ребенком. Этой информацией она поделилась со своей подругой Светой, когда громко говорила с той по телефону. Ее крикливый голос разносился по всему маленькому зданию, заставляя трескаться черепицу на крыше.

– Убьет его… Я обещала ему… Я… Думала об этом, как это называется? Учреждение для несовершеннолетних преступников? Говорила ему не трогать девочку… Может, школа где-то в другом месте… Никогда не заводи детей, Света. Никогда. – Я слышал лишь обрывки фраз, лежа этажом ниже на диване Ванов, наших соседей, и прижимая холодный пакет к челюсти.

Жак, дочка миссис Ван, которой было семнадцать, гладила меня по волосам. Мне повезло, что мистер Ван был здесь, в очередной раз отдавая мне потрепанный журнал, когда мама выгнала меня, иначе мне негде было бы спать.

– У тебя сломан нос. – Длинные ногти Жак немного царапали кожу головы, вызывая мурашки по спине.

– Я знаю.

– Жаль. Теперь ты будешь не таким милым, – снова заметила она. Я попытался улыбнуться, но не мог, потому что все лицо было опухшим.

– Черт, я надеялся сделать на этом деньги, – сказал я, на что она рассмеялась.

– Как думаешь, что теперь со мной будет? – спросил я, не потому что она могла бы знать, а потому что она была единственным человеком в мире, который говорил со мной сейчас.

– Я не знаю. Но честно, Руслана, похоже, ужасная мать. Наверное, она избавится от тебя, – размышляла Жак.

– Да, ты, скорее всего, права, – согласился я.

– Тебе следовало держать под контролем свои губы, любовничек. Кстати, кто-нибудь говорил тебе, что у тебя классные ресницы? – вдруг сказала она.

– Ты что, флиртуешь со мной? – Я бы выгнул бровь, если бы мог, но тогда раны снова начнут кровоточить.

– Может быть, – ответила Жак. Я застонал в ответ, в этот день я поклялся, что к девушкам больше вообще не притронусь.

– Твоя мама когда-нибудь обрезала тебе ресницы, чтобы они стали гуще? – снова спросила она.

– Моя мама наверняка даже подгузники не думала мне менять, – сказал я и покачал головой.

Это была моя последняя ночь в Нью-Йорке.

На следующий день мама постучала в дверь Ванов и забросила мои скудные пожитки на заднее сиденье такси.

Она даже не попрощалась, лишь сказала держаться подальше от проблем.

Я был отправлен в Академию имени Эндрю Декстера для мальчиков на окраине Нью-Хейвена, в штате Коннектикут.

И все из-за одного глупого поцелуя.

Глава 11