Не лови золотого коня!

Глава десятая. В поместье

Егор с отцом быстро управились, наточили и серпы, и косы. Заодно лемеха плуга и ножи кухонные, раз уж за дело взялись. Отец, потрогав пальцем лезвие косы, удовлетворённо кивнул и сказал:

— Эх, Егорша, хорошо, наша очередь на барских полях убирать не скоро. Пока дождей нет, у себя управимся.

Егор кивнул и отправился в дом, ножи отнести. Уже на крыльце остановился, несколько раз гавкнул Серый. Лаял пёс редко, на чужих.

По улице ехал верховой. Егор узнал помощника управляющего из поместья. Около ворот всадник, не спешиваясь, спросил у Егорова отца:

— Здесь Егор Архипов проживает?

— Тут, сын это мой, — ответил отец.

— Велено явиться к барину через час после полудня, — бросил помощник управляющего, поворачивая коня обратно.

— Что стряслось? — спросил отец, но всадник уже отъезжал, не удостоив ответом. Управляющий сам-то нормально с мужиками разговаривал, а вот к помощникам его на драной козе было не подъехать. Будто они важные господа, а не барин.

— Батька, клянусь, я ничего не натворил! — воскликнул Егор в ответ на тяжёлый отцовский взгляд.

— С чего тогда тебя по фамилии величали? Может, есть какой грешок? — подозрительно спросил отец.

Маменька, что до того за дверью подслушивала, не выдержала, вышла и вмешалась:

— Коль набедокурил бы Егорша, стражник явился бы или сотский. Не возводи напраслину на кровиночку!

— Батька, маменька, сказывали, к барину барчонок приехать должен, — вспомнил Егор слова Ворожеи. — Ему, наверное, слуга или провожатый понадобился.

— Там такого добра целое поместье, — протянул с сомнением отец.

Егор тоже сомневался, но другой причины, чтобы его так серьёзно призывали, придумать не мог. Фамилиями в их селе не так давно все обзавелись. Кого величать стали по имени деда или отца, а кого по ремеслу. Так Егорова семья стала по деду Архипу Архиповыми. Семья Ивана-кузнеца — Кузнецовыми, а родным деда Зуды досталась фамилия Корзинкины.

В избу вошли вместе. Пока отец с Егором рассказывали деду с бабкой и крутившимся тут же сестрёнкам о предстоящем походе в поместье, маменька кинулась к сундуку. Она достала праздничную красную косоворотку, новые картуз и кушак, почти не ношенные портки. Хотела сыну ещё сапоги отцовские вынуть, да тут и отец, и сын воспротивились.

Отцу было жаль новых ненадёванных сапог, а Егору не хотелось летом ноги парить в тёплой обуви. Егор и на башмаки-то поморщился, в лапотках или босым, куда сподручнее. Но как нарядился, сам себе понравился.

Маменька и гребень свой лучший достала и зеркало с ручкою, чтоб сын хорошенько расчесал волнистые тёмно-русые волосы. У сестрёнок Егоровых аж глаза заблестели при виде этакого богатства.

— Будете послушными, на осенней ярмарке вам по зеркальцу куплю, да по ленточке в косы, — пообещал дочкам неожиданно расщедрившийся отец. А когда девчонки подбежали и прижались со словами: «Спасибо, родненький батюшка», и вовсе расчувствовался.

Бабка и то меньше обычного ворчала, а дед сказал, напутствуя:

— Ты, Егорша, веди себя достойно, не посрами наш род!

К поместью Егор подошёл чуть раньше назначенного. В центральные ворота стучать не стал, направился к калиточке в кованом чугунном заборе, через которую подёнщики заходили. Его уже ждали. Управляющий, который, как Егор вспомнил, прозывался дворецким, повёл его в обход большого двухэтажного дома с колоннами.

— Барин на террасе отдыхать изволят, — пояснил он Егору.

Обогнув здание, остановились перед широкой террасой. Барин и щегольски одетый молодой человек, в котором Егор опознал его сына, сидели в плетённых креслах около плетённого же столика.

Сын барина Павел курил толстую длинную цигарку, а отец держал одну ногу в тазике с водой.

— Прошка, — обратился барин к стоящему рядом слуге, — хватит уже, мазь доставай.

Слуга ловко подставил небольшую табуретку, накрыв тряпицей. Когда барин вынул из воды ногу и поместил на табурет, ловко её вытер. Егор заметил, что большой палец на ноге барина и косточка перед ним красные и распухшие. Слуга ловко намазал эти места густой зеленоватой мазью и замотал чистым полотняным бинтом.

— Папенька, вам бы в город, к докторам. Не дело лечить подагру у знахарей всяких.

— Был, — буркнул барин. — Никакого толку от них, талдычат в один голос: мяса не есть, вина-водки не пить. Что бы понимали! И знахари не всякие, а твоя родная тётка.

По слегка сморщившемуся лицу Павла Егор понял: Ворожею тот недолюбливал. «Никак, высказала ему тётушка в лицо правду матку об его прожектах, да лени к учёбе», — сообразил Егор.

Дворецкий пару раз кашлянул, обозначая своё присутствие, затем произнёс:

— Ваша светлость, вот Егор Архипов явился.

Егор снял картуз, слегка поклонился и сказал:

— Доброго здоровьица, Пётр Фомич, Павел Петрович.

— Подойди, — велел барин, а дворецкому и слуге кинул: — Пока свободны.

Слуга, уходя, умудрился захватить и тазик с водой и табурет. Барин всунул больную ногу в башмак без задника. Егору почему-то бросилась в глаза разница в одежде барина и его сына. Павел был облачён в светло-коричневый сюртук, такого же цвета жилетку и портки, называемые у бар брюками; лакированные туфли на ногах пускали солнечные блики, под воротом белоснежной тонкой рубахи имелся тёмно-коричневый галстук. Барин же, в старом бархатном халате, накинутом на домашнюю одежду, и в стоптанных башмаках без задников, на фоне сына выглядел бедным родственником. Хотя на деле, наоборот, благополучие отпрыска всецело зависело от отца.

Барин и его сын какое-то время разглядывали Егора, который чувствовал себя при этом не особо уютно.

— Это ты, что ли, мавку замуж позвал? — спросил, наконец, Павел насмешливо.

— Выходит, что я, — согласился Егор.

— Призраков и всякой нечисти боишься? — последовал следующий вопрос.

— Не особо, — ответил Егор, слегка покривив душой. Не боялся, но опасенье имел. Это до сего времени ему встречались призраки смирные, кто знает, может, и другие имеются.

— Говорят, на раскопе был? — продолжал расспросы Павел.

— Это, где могилы древние копали? Был. Нас в помощь учёным из села отправляли, — ответил Егор, начинавший догадываться, к чему эти вопросы.

— Папенька, этот годится, — обратился Павел к отцу. — Отдай мне его на время экспедиции.

Барин хмыкнул, затем ответил:

— Это я раньше тебе, Павлуша, мог любого мужика отдать, его согласия не спрашивая. А ныне не то. Сейчас нанимать надобно. — Он повернулся к Егору и обратился уже к нему: — Ну, что, Егорша, согласишься пойти к моему сыну в услуженье на пару месяцев? Провиант, снаряженье, прочее — за наш счёт. Положу-ка я тебе за всё про всё тридцать рубликов.

— Согласен, Ваша светлость, — согласился Егор, про себя надеясь, чтоб барин не передумал. Неожиданно ему пришла в голову интересная мысль. — А спросить можно?

— Спрашивай, — милостиво кивнул барин.

— Ваша светлость, Пётр Фомич, пусть эти денежки пойдут в счёт оплаты за надел, нам чуток поболе осталось отдать, — сказал Егор и замер, ожидая ответа.

— Смотри-ка, ещё и сметлив, — сказал барин, усмехнувшись. — Коль поклянёшься служить сыну моему верой и правдой, весь долг спишу. Прямо сейчас бумаги на владение отдам.

— Христом богом клянусь, Пётр Фомич! — радостно воскликнул Егор, размашисто перекрестившись.

Барин поднялся, кряхтя, с кресла, искусно сплетённого сыном деда Зуды, и спросил:

— Павлуша, пойдём с нами в кабинет, посмотришь, как бумаги оформлять правильно.

— Нет уж, папенька, не по душе мне с бумажками возиться, — ответил Павел и, обернувшись к Егору, сказал: — Выезжаем через два дня. В Благовестном нас компаньон будет ждать. Он к тому времени работников из маровщиков наймёт.

Правда, последнее Павел больше для отца говорил. Пётр Фомич, не спеша, пошёл в дом. Егор, до того теребивший картуз в руках, засунул его за кушак и двинулся следом.

Егор старался сильно по сторонам не глазеть. Не маленький любопытство проявлять. Их семья на подёнщине не в самом поместье трудилась, а на хозяйстве, потому в доме Егор ни разу не был. Его поразил простор комнат, большие окна, натёртый до блеска паркетный пол, хрустальные люстры. Егор даже представил, как вечером переливаются в прозрачных камушках огоньки свечей.

Вслед за барином Егор вошёл в его кабинет, расположенный недалеко от выхода на террасу. Кабинет тоже оказался просторным. Справа от входа висел большой портрет барыни. Егор такой её и не помнил. Видел в детстве на праздничных богослужениях. Барыня всегда стояла, словно в тени мужа и сына, не поднимая головы. Она уже тогда тяжело болела.

С портрета же на Егора смотрела молодая красивая, полная здоровья, светловолосая, как сын, женщина. Взгляд вот только показался Егору пристальным, испытывающим. Ему стало не по себе.

— Эх ты, печать-то у управляющего, — вспомнил барин и потряс колокольчиком. На звон никто не явился. — Когда надо, не дождёшься. Сядь вот сюда, к столу, Егорша. Сам схожу.

После этих слов барин, уже доставший какие-то бумаги, опустил их на стол и вышел из кабинета.

Егор послушно уселся на стул. Он оказался спиной к портрету, но ощущение чужого взгляда не отпускало. Откуда-то повеяло прохладой. Егор почувствовал озноб. Липкий страх заполз в сердце. Егору нестерпимо захотелось обернуться, но в последний момент он испугался. Неожиданно около уха прошелестел тихий женский голос:

— За Павлушей пригляди.

И Егора отпустило. Да, призрак, но это ведь мать о дите своём печётся. Вот только как обещать присмотреть за молодым барином, когда он и за пострелёнком Васькой не уследил.

Егор встал со стула и, собравшись с духом, повернулся к портрету.

— Что смогу, всё сделаю, матушка барыня, — пообещал он.

Егор готов был поклясться, что взгляд на портрете изменился. Барыня теперь смотрела на него ласково и с надеждой. Егор уже пообещал барину, что будет верой и правдой служить Павлу, но почему-то обещание, данное его матушке, показалось намного важней.