Не лови золотого коня!

Глава двадцать восьмая. Бубновая шестёрка

Возвратились из монастыря ближе к вечеру. Первым делом завезли домой Василия Степановича. Следователь сказал, что в свой отдел отчёт о беглом маровщике с утра повезёт, спешить-то уже незачем. Спросил он и когда Пётр Фомич домой с сыном отбывает.

— Послезавтра около полудня, — ответил Пётр Фомич и добавил, словно оправдываясь: — Можно и с утра пораньше, да Павлуша поспать любит.

Василий Степанович попрощался и пообещал заехать, проводить. Только непонятно было кого: отца с сыном или Егора. Скорее, всех разом. Около больницы Егор остановил лошадей, распрягать не стал, бывшего барина ещё в трактир, где тот номер снимал, надобно отвезти. Сторож вызвался за пролёткой посмотреть, ведь Пётр Фомич велел Егору за ним следовать, вместе о поездке рассказать.

Не успели они в палату зайти, как Павел воскликнул, отодвинув в сторону Прошку:

— Папенька! Пока ты по монастырям ездил, Михайла Иваныч сестре Анне предложение сделал, а она приняла!

Отставной вояка отложил газетку, которую читал и приосанился, с превосходством посматривая на соперника.

— Обскакал-таки, чертяка колченогий, — протянул Пётр Фомич беззлобно.

— Кто смел, тот и съел, — ответил вояка, встав с места, он уже при помощи одного костыля подскакал к Петру Фомичу и протянул ему руку: — Не держи зла, граф. Я Аннушку с первого дня заприметил. А как твой Егорша сказал, что вдова она, решил: судьба это. Я вдовец, она вдовая, чем не пара?

Пётр Фомич вздохнул и пожал протянутую руку.

— Как говорится: совет да любовь. Сам я виноват, долго сомневался, надо было, как ты: раз-раз и в дамках.

Павел разочарованно отвернулся, оттолкнув протягиваемую им Прошкой чашку с чаем, чудом не разлил. Он-то уже мечтал, что женится папенька, опеку над сыном единственным ослабит, а там, глядишь, ещё ребятишки народятся. Богатств-то папенькиных на всех хватит. Что-что, а жадным Павел не был.

— Данила в монастыре нашёлся, — сообщил Павлу Егор. — Он уже постриг принял и в скит отправился, грехи замаливать.

Настроение Павла тут же поднялось, он воскликнул:

— Вот, папенька, людям всегда верить надобно!

После такого заявления, Егор вспомнил о приписках Игната, Прошка поджал губы, Пётр Фомич вздохнул, а бывший соперник сочувственно похлопал его по плечу. Павел, ничего этого не заметил, он взял с тумбочки калач, принялся с удовольствием жевать, запивая чаем из отобранной у Прошки кружки.

— Хвала Господу, аппетит появился, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить — тихо сказал Пётр Фомич и трижды постучал по услужливо подставленному Михайлой Ивановичем деревянному костылю.

Затем он заторопился на выход, сославшись на усталость. Егор вышел следом за ним и Прошкой, пообещав Павлу и Михайле Ивановичу по возвращении рассказать о поездке подробно.

В трактире их уже ожидал дядька Архип, успевший отвезти телегу с черепками в поместье и вернуться. Первым делом он доложил хозяину, что всё доставлено в целости и сохранности. Пётр Фомич устало кивнул и, распорядившись подать ужин в номер, отправился к себе, в сопровождении Прошки.

— Давай-ка, Егорша, и мы с тобой повечеруем, — сказал дядька Архип, кивая на накрытый столик в углу, — а за ужином ты толком расскажешь обо всём. У хозяина неловко выспрашивать было.

— А чего ж не рассказать, расскажу, — пообещал Егор.

Они плотно поужинали — Пётр Фомич на еду для слуг не скупился — а за чаем Егор выложил, что можно было, об их с Павлом приключениях, о поездке в монастырь. И без упоминаний о золотом коне и путешествии в прошлое, занятный рассказ вышел.

Слушал не только кучер, но и посетители, и трактирщик со своими работниками. Последние поначалу украдкой прислушивались, а затем и вовсе к соседнему столику присели. Когда Егор замолчал, один из работников не выдержал:

— Вот ведь как бывает, супостат тот маровщик, а раскаялся.

Трактирщик спросил:

— Неужто и впрямь тебе преподобный старец Евгений явился? Как ты додумался благословления попросить?

— Сам не знаю, — признался Егор, — словно подтолкнул кто. Пойду я, спасибо за еду вкусную, да за компанию.

— Посидел бы ещё, — подала голос кухарка, стоящая у дверей на кухню и тоже слышавшая беседу. — Скоро пироги подойдут, пробу снимешь.

— И рад бы, да стемнело. Доброй ночи, честной народ.

Егор распрощался с дядькой Архипом и остальными. Он вышел, а в трактире ещё долго обсуждали события у курганов и в монастыре. Новостей в губернском городе хватало, да не все оказывались столь интересными.

Больничный сторож ворота не закрывал, Егора дожидался, а вот Павел и его сосед по палате уже крепко спали. Егор им о монастыре наутро рассказал. Только закончил, в палату вошёл Пётр Фомич вместе с доктором.

— Нуте-с, голубчик, как себя чувствуем? — спросил тот Павла весело.

Доктор находился в настроении приподнятом. Егор заметил оттопыренный карман его сюртука и догадался, что Пётр Фомич щедро отблагодарил доктора за труды.

— Голова немного кружится, когда резко встаю, — ответил Павел.

— Так вы резко не вставайте, голубчик. Вам ещё недельки две перетруждаться не следует. Завтра выписываю, — ответил доктор.

— А меня когда? — забеспокоился отставной вояка.

Доктор подошёл к его постели и велел показать ногу.

— Так-с, так-с, — протянул он, — вам, Михайла Иванович, придётся ещё два денька в гипсе попрыгать. Ну да, думаю, вам не в тягость будет здесь и подольше побыть. Эх, вот лечишь, лечишь больных, а они, вместо благодарности, лучших сестёр милосердия уводят, — добавил он и рассмеялся собственной шутке.

После того, как доктор вышел, Егор попросил:

— Пётр Фомич, пока вы здесь, дозвольте мне на базар сходить. Гостинцы домашним куплю.

— Ступай, можешь не торопиться, — кивнул тот и достал кошель. — Вот, держи десять рубликов — это тебе добавка к жалованию. Будет ещё для тебя подарочек, но это позже, как домой приедем.

Егор поклонился бывшему барину в пояс и вышел из палаты с не менее радостным видом, чем недавно доктор.

Шёл Егор просто на базар, а попал на ярмарку, съехались из разных губерний торговцы. Товару навезли: глаза разбегаются, одних шалей три ряда, тут и оренбургские пуховые, и павлопосадские набивные, и персидские шёлковые. Постоял Егор, полюбовался, да дальше прошёл к прилавкам попроще, где платки да ленты в волосы по цене не кусались.

Ежели бы маменьке одной подарок, он бы купил дорогой платок, не раздумывая, так ведь ему бабушку с сестрёнками обделять нельзя, да и Ворожее хотелось гостинец привезти. Вспомнилось Егору, как выпала ему при гадании шестёрка бубновая. Сказала тогда Ворожея, что домой дорога будет радостной. Правду сказала. Вон, гостинцы Егор выбирает — уже радость. Хорошо, что он заранее придумал, кому, что дарить будет, а то и дня бы не хватило.

С первыми покупками Егор цену сбить пытался осторожно, робко даже, а к концу во вкус вошёл, базар, на то и базар, чтоб на нём всласть поторговаться можно было. Возвращался Егор с полной сумой гостинцев, чувствуя себя так, словно день косой отмахал. Про себя думал: «Выходит, и торговать — дело нелёгкое, тут вон покупал лишь, весь упарился».

На ночь Егор остался в больнице, собирался в трактир, да фельдшер Семён уговорил остаться. Сказал:

— Ты, Егорша, парнишка и сам, видать, фартовый, и нам удачу принёс. Аннушка вон, замуж выходит, доктору приглашение пришло в столичную больницу, меня с собой берёт. Из больных после матушки Пистимеи никто не помер. К тому же дежурства, когда ты ночуешь, спокойные, а мне как раз сегодня заступать.

— Так и быть, останусь, — согласился Егор.

Семён похлопал его по плечу, Егора он уважать начал с того момента, как тот не побоялся против него пойти, добился, чтоб Павла доктор осмотрел.

Дежурство и впрямь выдалось тихим. Егор, уставший за день, крепко уснул на уже обжитом диванчике. Сон-явь перед утром пришёл, странный, на другие не похожий. Видит Егор город золотой не своими глазами, а глазами парящего в небе орла. С высоты всё как на ладони: вон лесок, где казаки лагерем стояли, вон дорога, по которой до стольного города Орды добирались. Вот сам Сарай-Берке. Только нет перед воротами золотых коней. Орёл делает пару взмахов и вновь парит уже над степью. Там хоронят хана, видать, того самого Мамая, потому как рядом с его смертным ложем ставят оставшегося золотого коня. Перед тем, как приступить к возведению кургана ордынцы падают на колени и утыкаются лбами в землю, молятся. Ещё пара взмахов крыльев и внизу Зябкое болото с торчащими у берега обломками гати, подальше колодец с коновязью, у которого они с Матрёной попрощались. «Давай, ещё немного, там Пришиб, может, хоть одним глазком Матрёнку увижу», — мысленно просит орла Егор. Птица послушно взмахивает крыльями и… Егора выкидывает из сна.

«Чуток не долетели», — подумал он, просыпаясь. За окном начинало светать. Егор повернулся на другой бок, но больше не уснул, лежал с закрытыми глазами, вспоминая встречу с Матрёной. Он ведь и когда платок для дочери кучера выбирал, о подружке своей нежданной думал, купил голубенький с синими цветочками, под цвет её глаз. Понимал, не ладно это, покупать подарок одной девице, а думать о другой. Но уж как вышло. А потом, может, и не сложится у них с дочерью дядьки Архипа. По словам отца, она красивая да бойкая, а на Егора такие девицы и не смотрят. Но кучер с Егора слово взял, что по приезду в первое же воскресение тот к ним в гости придёт.

К отъезду в родное Волково собрались за час до полудня. Провожать вышла вся больничная обслуга. Егору и вовсе каждый вручил небольшой подарочек. Сторож — крепкий кнут, сестра Анна с женихом — кошелёк из телячьей кожи с бумажным рубликом внутри.

— Это, чтобы денежка водилась, — сказала сестра Анна, обнимая Егора на прощание.

Больничная кухарка — свёрток с пирожками, фельдшер Семён — складной ножик. Не остался в стороне и доктор, вручил книгу, со словами:

— Слыхал я, ты грамоте обучен. Вот стихи о крестьянах Николая Некрасова, думаю, тебе понравится.

Егор от души всех благодарил, чувствуя себя немного неловко. Вроде, ничего особенного для людей не делал, а они вон как родного провожают.

Когда Пётр Фомич и Павел вместе с Прошкой уселись в экипаж, запряженный тройкой, появился следователь. Василий Степанович ехал верхом на коне рыжей масти. Подъехав, он спешился, попрощался с Павлом и Петром Фомичом, после чего направился к Егору, стоящему у пролётки, ведя в поводу коня.

— Ну что, Егор Архипов, принимай подарок, — сказал следователь, вручая повод онемевшему от удивления Егору. Затем добавил: — Это дончак, порода Степная казачья. Арабский скакун тебе без надобности, а вот такой конёк пригодится. Да, седло со всем прочим тоже тебе.

— Василь Степаныч, уж слишком дорог такой подарок, — растерянно произнёс Егор.

Следователь склонился к его уху и шепнул:

— Ко мне во сне Межага приходил. Сказал, мол, сделай Егору подарок не только от себя, но и от нас, Заволжских казаков. Вот выполняю, — после чего добавил уже громко: — Прощай, Егор Архипов, Даст Бог, свидимся.

Он пожал Егору руку и быстрым шагом отправился к казённой двуколке со стражником на облучке, которую раньше никто не заметил.