Не лови золотого коня!

Глава двадцать первая. Голова садовая

Волшебная дверь появилась в воздухе неожиданно, как и в первый раз. Егор уже не удивился высоко стоявшему солнцу и видневшимся вместо золотого города курганам. Вот только степь была такой же бескрайней, упирающейся в горизонт.

Золотой конь проскочил в проём, но не остановился, а продолжил бег, похожий на полёт. Он нёсся к кургану, из которого появился. Егор издали увидел лежащие у его подножия тела, всмотрелся в лагерь и почувствовал, как ухает куда-то вниз сердце. Ни Павла, ни Данилы не было. Шатёр, пролётка на месте, пасущиеся неподалёку лошади тоже и ни одной живой души вокруг.

Не мчись конь так быстро, Егор бы его пришпорил, но они и так неслись, очертя голову. Около лагеря Егор натянул поводья. На этот раз конь не встал, как вкопанный, лишь замедлил бег. Егор соскочил с него, не удержался на ногах, упал на колени. Он тут же вскочил на ноги, осматриваясь, вдруг просто не заметил барчонка. Краем глаза увидел, как исчезает в кургане золотой конь, но Егору не до него было.

— Павел Петрович! — крикнул он.

Из шатра показался Павел, выбиравшийся оттуда на четвереньках. Егор кинулся к нему, на ходу крестясь от облегчения.

— Что кричишь так, Егорша? — слабым голосом произнёс Павел, садясь рядом с шатром прямо на землю. Одет он был в ту же одежду, что и накануне вечером, на голове имелась повязка из шейного платка, только уже другого, не того, что Егор к ране приложил.

Присев рядом на корточки, Егор спросил:

— Как вы?

— Пока лежу, ничего, а как встану, вокруг всё кружится, и мутить начинает, — пожаловался Павел.

— А Данила где? Вроде крепко я его связал, неужто освободился? — спросил Егор.

Оглядевшись, он заметил на земле обрывки ременных постромков, тех, какими он маровщика связывал.

— Отпустил я его, — ответил Павел. — Данила раскаялся, сказал, в монастырь пойдёт, грехи замаливать. Он голову мне забинтовал, в шатре лечь помог.

У Егора возникло желание выругаться грубо, матерно, как мужики в трактирах, но он пробормотал лишь себе под нос:

— Вот Павел Петрович, вот голова садовая.

По спине пробежал озноб от понимания, какой опасности барчонок подвергался из-за собственной глупости. Досада Егора взяла: он тут головой рискует ради Павлова спасения, а тот сам душегубу в лапы лезет.

— Что сказал-то, Егорша? Я и слышу, будто уши заложены, — безжизненным голосом произнёс Павел.

Егор даже вздохнул: что вот с таким делать?

— Да, говорю, сейчас запрягу пролётку, поедем в губернию. Там и больничка, и полицейский околоток. В Растегаевку оно, конечно, ближе, но там холера. Павел Петрович, завтрак готовить или до трактира придорожного дотерпите?

— Дотерплю, есть не хочется, и без того мутит, — ответил Павел и попросил: — Попить бы.

Егор метнулся к кострищу, накануне перед ужином он целый котелок воды накипятил. Помнил наказ деда Савелия, сырой воды не пить. Набрав кружку, поспешил обратно. После того, как напоил Павла, вытащил из шатра тюфяк и помог улечься.

— Полежите, пока я всё соберу, — сказал он. — Самое ценное сразу захватим, за остальным я позже вернусь.

Сказав так, Егор вспомнил о маленьком саквояже с украшениями да камнями самоцветными. Найти его не чаял, но, на всякий случай, решил к кургану сходить. Подойдя к телам, замер, пораженный. Не было вчерашнего кровавого месива. Два обычных покойника: Игнат, с ножом в шее и Осип, со следом от копыта на лбу.

«Скажу полицейским, что после того, как Осип Игната порешил, на коне бежать пытался, а тот его копытом и приложил», — решил Егор. О коне золотом и своём путешествии во времена стародавние Егор никому говорить не собирался. Здраво рассудил: в лучшем случае обсмеют, в худшем запрут в больничку для скорбных умом.

Саквояжа он, само собой, не нашёл. Тут Егор заметил, что и кобылки маровщиков тоже нет. В степи паслись лишь две хозяйские лошадки.

Он посмотрел на раскоп, пробормотал:

— Черепки и кувшины после заберу, — добавил, обращаясь к ящику с костями ханской наложницы: — Ты уж прости, девица, схороню твои косточки, как вернусь. Сейчас о живых думать надобно.

Егор направился к лошадям, снял путы и повёл к пролётке. После того, как запряг, проверил дорожные ящики. Его пожитки Данила не тронул, сверху лежал картуз, под козырёк которого Егор спрятал деньги на почтовые расходы и карандашик с бумагою. Это всё тоже на месте оказалось.

Подойдя к Павлу, Егор сказал о пропаже найденных сокровищ.

— Егорша, ты кошель Игнатов в шатре глянь, — попросил Павел. — Я Даниле сказал, чтоб он сам оттуда за работу причитающееся взял.

У Егора дыхание перехватило от возмущения, но он снова промолчал. Что взять с абсолютно не хозяйственного Павла, тем более, по голове стукнутого. А бабушка ещё его, Егора, простодырым называла.

Кошель, как ни странно, оказался на месте, в сумке Игната. Вот только нашёлся там лишь сиротливо лежащий бумажный рублик да горсть медяков. Егор покачал головой и быстро собрал вещи Павла в большой саквояж.

— Скрал Данила деньги, чуток лишь оставил, вот, — протянул он кошель Павлу, когда вышел из шатра.

Тот сморщился и велел:

— У себя держи, — затем вздохнул протяжно и добавил: — Да Бог с ними, деньгами да камушками, Игната-то уже не вернуть. Как я маменьке его скажу? Один ведь он у неё.

Егор посмотрел на враз повзрослевшего Павла. Видать, и впрямь тот привязан к другу был. Пришло и его время из барчонка вырасти в барина. Жаль, что вот этак, с потерями да увечьями.

Поместив хозяйские вещи в багажный ящик, Егор усадил Павла в пролётку, обложив взятыми из шатра подушками, и сунул в руки пустой котелок. На случай, если невмоготу мутить начнёт. Рядом на сиденье положил пару полотенчиков и флягу с водой.

— Егорша, скажи, ты коня золотого не видал? — неожиданно спросил Павел. — А сам где был ночью?

Егор отрицательно помотал головой и ответил:

— Меня ведь Данила тоже по голове приложил, я, когда очухался, его связал, после пошёл за пролётку взять ещё ремней, да там и упал в беспамятстве. Очнулся утром, сразу вас искать кинулся. Никаких коней, кроме своих, не видывал.

— Значит, померещилось, — протянул Павел.

— После того, как голову ушибёшь, ещё не такие чудеса увидеть можно, — быстро поддакнул Егор. Надеялся, что Павел забудет о золотом коне, не станет на будущий год на раскопки кургана рваться.

Он и сам бы подумал, что всё, им в стародавних временах пережитое, привиделось, да висел на поясе в ножнах кинжал, выданный Чудинкой перед походом на Сарай-Берке.

Старался Егор ехать плавно, без рывков, но дорога, она дорога и есть. Пока до придорожного трактира добрались, раз пять останавливаться пришлось. Павел выходил из пролётки, его мучительно рвало. Егору вспомнился путь из Благовестного, только тогда Павел от похмелья мучился.

Надеялся Егор, что перед съездом на Растегаевку вновь пост полицейский будет, но дорога оказалась пустой. Егор ещё раз пожалел, что в селе карантин, лечение Павла и общение с полицией откладываются до губернии, и проехал дальше.

В трактире Егор наскоро рассказал трактирщику и деду Савелию о том, как на них напали и ограбили маровщики.

— То-то мне сразу рожи их разбойничьими показались, — сказал дед Савелий.

Павлу помогли подняться в номер, где не так давно он ночевал вместе с Игнатом. Егор помог переодеться в чистое, умыться и оставил с помощником трактирщика, принесшим лёгкий бульон и какой-то особенный, на травках лечебных настоянный, чай. Решили дальше через часок тронуться.

Егор договорился с трактирщиком, что, когда вернётся, тот выделит лошадь, в телегу впрячь, и отправит с Егором на раскоп своего работника. Трактирщик согласился взять на передержку находки из кургана, инструменты и прочее. Сговорились, что оставшиеся годными продукты он выкупит за полцены. Плату за постой да еду трактирщик сразу брать не стал.

— Сам говоришь, ограбили хозяина, после рассчитаетесь, что я, не человек что ли? Ты спрашивал, как письмецо барину отправить. Так пиши, я Серёньку верхом отправлю в Благовестное на ямскую станцию. Так всяко быстрее будет, а вы напрямки в город езжайте, — сказал трактирщик.

Егор снял картуз, достал сложенную бумагу и карандаш и принялся писать. Получилось коряво, но вполне понятно. Написал Егор, что Павла ограбили и слегка ушибли, и они едут в губернию в больницу. Сложив листок, старательно вывел адрес, после чего достал пять рублей, выданные барином на почтовые расходы.

— Вот, готово, — сказал он.

Трактирщик подозвал одного из своих работников. Деньги разменял, вручил работнику три рубля и письмо с наказом:

— Рубль дашь за доставку, два за срочность, езжай!

После того, как работник вышел, трактирщик два рубля отдал Егору.

— А что же за постой сразу не вычел? — спросил Егор.

— Сказано опосля, значит — опосля. Слово моё твёрдое, — ответил трактирщик и добавил: — Вам в городе денежки понадобятся.

Егор зевнул, потянулся и сказал:

— Хотел прикорнуть немного, да провозился с письмом, вот и ехать пора. Спасибо вам, добрые люди, — сказал он трактирщику и деду Савелию. Надолго не прощаюсь, устрою Павла Петровича в больничку, да с полицейскими обратно вернусь.

Вскоре Егор и немного отдохнувший и уже не такой бледный Павел ехали в сторону губернского города.