Не лови золотого коня!

Глава двадцать шестая. В больнице

Утром выехали рано. Василий Степанович окончательно в себя пришёл. По дороге он рассказывал Егору о местных монастырях. Похоже, за ночь и вовсе уверился, что маровщик туда отправился. Рассудил, уж если его самого, с образованием, выдержкой, опытом общения с душегубами, смертельная угроза от золотого коня так потрясла, что уж о простом мужике говорить.

— В Троицкий и Покровский монастыри этот Данила вряд ли сунется, слишком близко. Но я людей на всякий случай пошлю, проверить, — рассуждал он, найдя в Егоре благодарного слушателя. — А вот в Спаский-Никольский, более известный как Чуркинская Пустынь, я сам съезжу. С архимандритом местным лично знаком, довелось расследовать хищение святых мощей из их церкви. Поскольку быстро да успешно злоумышленников нашли, то и Владыка мне всё, как есть, насчёт нашего беглого маровщика расскажет.

— А ежели нет маровщика в монастыре-то? — спросил Егор, обернувшись.

— Дальше искать будем, — невозмутимо ответил Василий Степанович.

Доехали они быстро, лошади тоже за ночь хорошо отдохнули. Первым делом Егор завёз следователя, решившего себя перед службой в порядок привести, домой. Проживал тот на центральной улице в богатом особняке. Попрощались как старые знакомые. Следователь велел Егору передать хозяину, что перед поездкой в монастырь, он того навестит, да просил ещё раз подумать о переходе к нему на службу.

Больничный сторож пролётку узнал, открыл ворота, как увидел. Егор заехал во дворик и соскочил с облучка.

— Ты иди скорее, я за лошадками сам пригляжу, — сказал сторож.

— Случилось чего? — насторожился Егор. — С Павлом Петровичем плохо?

— Всё хорошо с твоим хозяином, ты, малый, иди, не задерживайся.

После такого напутствия Егор поспешил войти в больницу, где сразу повернул к палате, где лежал Павел. Навстречу попалась сестра Анна, ведущая под руку мужчину с перевязанной головой. Она при виде Егора заметно обрадовалась, кивнула на приветствие и спросила:

— Ты теперь Павлу Петровичу прислуживать будешь?

— Я, — подтвердил Егор.

— Ну, Слава Богу, — довольно странно отреагировала сестра Анна. Она даже перекрестилась свободной рукой.

— Что же тут творится? — пробормотал Егор. — Павел, вроде, не буйный.

Дверь в палату оказалась приоткрытой, оттуда доносились голоса: Егор узнал фельдшера Семёна, отставного вояку, третий был тоже смутно знаком.

— Все кашку едят, не жалуются, — бубнил фельдшер. — Вон Михайла Иваныч подтвердит.

Сосед Павла по палате подтвердил, правда, своеобразно:

— В походах и похуже едали-с.

Третий тип, чей голос и показался Егору смутно знакомым, заносчиво произнёс:

— Павел Петрович эту бурду кушать не будут-с. Ты, как тебя, Семён, вели человека в трактир послать за нормальным завтраком.

— Да я и кашу поем, — вмешался Павел, голос, хоть и тихий, звучал уже не так слабо.

Егор, опомнившись, что уже долго стоит под дверью, вошёл в палату. Около постели Павла стояли фельдшер и Прошка, личный слуга Петра Фомича.

— Егор вернулся, — радостно произнёс Павел и добавил, садясь в кровати: — Ну, рассказывай, что там да как? Нашли чего? А я пока кашу поем.

— Ну, что, Прошка, я теперь за хозяином присмотрю, — сказал Егор слуге бывшего барина.

— Кому Прошка, а кому и Прохор Карпыч, — надменно ответил тот.

— Это тебя в поместье слуги пусть по отчеству величают, а я вольный крестьянин. Да к тому же, пока Павлу Петровичу прислуживаю, тебе ровня, — не остался в долгу Егор.

Фельдшер довольно улыбнулся, а отставной вояка громко заржал. Он, наскучавшийся на больничной койке, следил за происходящим с огромным интересом.

Прошка, злой и покрасневший, выскочил из палаты прочь. Следом вышел фельдшер, на пороге он обернулся и сказал Егору:

— На кухню загляни, тебя повара покормят, я предупрежу.

— Рассказывай, — нетерпеливо попросил Павел, приступая к еде.

Егор порадовался его аппетиту, знать, на поправку идёт. Всего рассказывать он, разумеется, не стал. Рад был, что Павел коня золотого за горячечный бред считает. А вот про то, что следователь будет монастыри проверять, упомянул.

— Вот! — торжествующе произнёс Павел и поднял вверх указательный палец. — Даже бывалый следователь поверил, что человек может раскаяться. А то папенька меня всё в наивности попрекает.

Заслышав в последней фразе обиду, похожую на детскую, Егор сказал:

— Так не со зла же он. О вас, Павел Петрович, печётся, чтоб сына любимого никто не обманул.

Как и накануне, лёгок на помине, в палату вошёл Пётр Фомич. Егор и ему повторил рассказ о поездке к курганам со следователем.

— Так что, прав я, папенька, что Данилу отпустил, — сказал Павел.

— Не говори гоп, Павлуша, пока не перепрыгнешь, — ответил ему отец. Затем повернулся к Егору. — Ах, чуть не забыл. Ты зачем, Егорша, Прошку моего забижаешь?

— Нажаловаться успел, — с усмешкой произнёс Павел.

Пётр Фомич остановил открывшего, было, рот Егора и продолжил со смешком:

— Ну да ладно, Прошке не помешает спесь-то убавить. Ты, Егор, ступай, отдохни. Я у Павлуши часика два побуду.

Первым делом Егор отправился на больничный двор. Сторож, как обещал, всё сделал. Пролётку в дальний угол поставил, лошадей отвёл к коновязи, заполнив кормушку сеном. У распахнутых ворот стояла двуколка, запряжённая вороной кобылкой.

— Это наш доктор с Семёном поедут к тем больным, что на дому лечатся, — сказал сторож, кивая на двуколку. — Ты на кухне ещё не был? Можешь с чёрного хода зайти.

На кухне Егора встретили приветливо, тем более, здесь находилась и сестра Анна.

— Тоже позавтракать выбралась, — сказала она Егору и улыбнулась. — Дежурство беспокойное выдалось, только освободились.

Они вместе поели оказавшуюся вкусной и наваристой кашу, а за чаем разговорились. Анна оказалась из семьи разорившихся дворян, бездетная вдова, до недавнего времени проживала у старшей сестрицы. Имущество да домик её муж в карты проиграл, после чего и застрелился. Как только узнала о том, что набирают для больниц сестёр милосердия, сразу туда подалась.

— Тяжело, небось, сутками работать? — спросил Егор.

— Зато куском хлеба никто не попрекнёт, да мужем непутёвым. Крыша над головой пока есть. Мне ведь комнатку в доме для больничной обслуги выделили, — ответила Анна.

— Ничего, вы молодая, замуж выйдете, деток народите. У меня вон маменька постарше будет, а парнишку ждёт, — сказал Егор, стараясь немного её утешить.

— За вдовами без гроша за душой очередь из женихов не стоит, — произнесла сестра Анна, — но спасибо на добром слове.

— А ведь дело парнишка говорит, — вмешалась дородная повариха. — Рано тебе, Аннушка, себя хоронить. Вот увидишь, воздастся тебе за доброту твою.

Повариха с одобрением посмотрела на Егора и выдала ему из своих запасов кусок пирога с капустой.

— Вкусно, словно маменька готовила, — сказал он довольной похвалой женщине.

Когда Егор вернулся, Павел и его отец о чём-то спорили. Павел, даже воскликнул, в сердцах:

— Жениться бы вам, папенька, чтобы не меня одного заботой давили!

— Нет, каков? Чуток оклемался, и я его заботой давлю! Слово моё твёрдое: на следующий год никаких курганов, полушки под это дело не дам! — заявил Пётр Фомич. Затем, слегка остыв, добавил: — Насчёт женитьбы я уж думать перестал. Девицу сам не хочу, а вдовушку подходящую, поди, найди. Егор, ты вещи Игната собрал?

— Всё собрал, Пётр Фомич, — ответил Егор.

— За телом его после обеда родители приедут, передам. Да на похороны денежку. Павлуша говорил, живут они бедно. Ты меня в нужный околоток отвезёшь, неудобно к покойницкой на тройке подъезжать, — распорядился Пётр Фомич.

— Папенька, я с вами, — сказал Павел.

— Лежи уж, болезный, — отмахнулся отец. — Тебе лучше им на глаза не показываться, припомнят ещё, кто Игната в эту экспедицию сманил.

— Ну, папенька, — возмущённо протянул Павел.

Они какое-то время пререкались. Сосед по палате изредка поглядывал на отца с сыном из-за читаемой газеты «Губернские ведомости». Егор присел на стул, оставленный с прихода полицейских.

В палату вошла сестра Анна с небольшим подносом в руках.

— Павел Петрович, вам порошок пора пить.

Она поставила поднос на тумбочку. Ловко высыпала лекарство из пакета в ложку, протянула Павлу и дала стакан воды — запить.

— А мне, сестричка, разве не положено? — спросил отставной вояка, откладывая газету и лихо подкручивая ус.

— Нет, Михайла Иванович, доктор сказал, что лекарств вам больше не нужно, на следующей неделе гипс снимут, — ответила сестра Анна и, захватив поднос с опустевшим стаканом и ложкой, вышла из палаты.

— Приятная дама, — сказал Пётр Фомич. — Хорошо, Павлуша, что она за тобой ухаживает.

Егор собрался с духом и сказал:

— Простите, Пётр Фомич, вы говорили подходящих невест не отыскать. А чем сестра Анна плоха? Дворянка из обедневших, вдова, молодая, на лицо приглядная, разве что без приданного.

Отставной вояка задумчиво протянул:

— Вдова, значит. — После чего обратился к Егору: — Егорша, не в службу, а в дружбу, помоги до умывалки дойти. Давно не брился, оброс, надо бы себя в порядок привести. А ты мне костыли подержишь, бритву подашь.

— Отчего не помочь, — согласился Егор, пряча улыбку.

Он взял футляр с лезвием и мешок с умывальными принадлежностями. Отставной вояка попрыгал на костылях с самым независимым видом. Каждый имеет право привести себя в должный вид. И симпатичная вдовушка тут вовсе ни при чём.