Не лови золотого коня!

Глава девятая. Сон и явь

Хоронить усопших собрались на следующий день. Тело Ульянкиной тётки привезли из города. Ивану-кузнецу пришлось знатно раскошелиться, в городе гробы были дороже, да и доставка покойницы в копеечку встала.

Ворожея весь дом и двор обошла, заговоры читая, пучки трав — обереги — в нужных местах повесила. От платы отказалась, сказала, иначе не сработает защита от беды. Подозревал Егор, слукавила немного Ворожея, видать, так и считала себя виноватой, что опоздала.

Дед Зуда и Егор прошлись по селу с туеском, собирая пожертвования. Обычно помогали родные да близкие, но тут случай особый получился. Кто сколько мог, подавал. Туесок полный набрался. Дед Зуда говорил Егору, когда возвращались:

— Полушки да копеечки в рублики складываются. Всё Ивану полегче будет. Знамо ли, сразу троих схоронить.

Иван помощи обрадовался, поклонился, а жена его всхлипнула, да в избу убежала.

— Скорбит-то как, — покачал головой дед Зуда.

Иван со вздохом поделился:

— Тут ещё и обида. Чужие люди пожалели, а от моих братьев и её сестёр никакого толка. Да Бог с ними, денежками, хоть бы готовить, да прибирать помогли. Спасибо соседкам, вечерком прийти обещались. Твоя, Егор, маменька, да твоя, сосед, сноха.

— Бог судья вашим родным, — сказал дед Зуда.

Хоть и любил он, не меньше своей бабки, косточки промыть, понял: сейчас не время.

Маменька Егора к соседям сразу после обеда засобиралась. Бабка, сообразив, что ужин на ней, недовольно сказала:

— Куды? Поначалу о семье позаботься.

Маменька повязала платок и спокойно ответила:

— Надрываться не буду, мне парнишку надобно здоровым доносить.

Она всерьёз отнеслась к словам Ворожеи, что деток ещё в утробе беречь нужно.

— Ишь, фанаберистая какая, — зашипела бабка.

Отец Егора, как ни странно, принял сторону жены. Видать, небитая баба ему больше битой нравилась.

— Ничего, матушка, справитесь. В помощь Аришку с Лушкой возьмите. Они хоть малы, да расторопны.

Егоровы сестрёнки аж затанцевали от похвалы батькиной, уверяя бабушку, что и сами управятся.

— Ладно, коли так, — фыркнула бабка, сдаваясь и добавила: — Соседям подсобить — дело богоугодное.

Двойные похороны честь по чести прошли: с отпеванием, причитаниями, песнями погребальными, поминальным обедом.

На похороны и сёстры усопшей подоспели, жили они в соседней деревне, что к селу Волково ближе Семёновки располагалась. Младшая всех деток с собой привела. Чумазые, в рваньё одетые и пронырливые, как цыганята, дети сновали у стола, пытаясь что-нибудь стащить. Вопреки обычаю, их вместе со стариками первой очередью за стол усадили, чтоб под ногами не путались. Проводить покойных много народу пришло.

Дед Зуда не удержался и сказал:

— Хоть тётушку поминая, вдосталь накушаются, — и притворно вздохнул.

Мать ребятни оказалась недалёкого ума, она повернулась к деду, сидевшему справа от неё, и бесхитростно ответила:

— Мы ради поминальных обедов, на все похороны в деревне ходим, а тут сестрица родная упокоилась, — спохватившись, перекрестилась и добавила: — Упокой, Господи, её душеньку.

Ушлая родня, как только первую партию отвели, вторую рассаживать начали, быстренько удалилась. Ещё попросят миски носить, да посуду после мыть.

После поминок Егор остался у соседей. Посуду мыть — не мужицкое дело, а вот воду в бадьи натаскать не зазорно.

На ночь Егор отправился спать в сарай для сена, не выдержал бабкиного ворчания. К вечеру она что-то разошлась. То на маменьку бухтела, то на деда, то на сестрёнок. Вот он и сбежал, покуда до него очередь не дошла. Утомился так, что заснул, как только голова коснулась старенькой подушки. Вновь сон, словно явь, пришёл.

Большой шатёр. На шёлковых покрывалах и мягких подушках восседает Главный воин — тот самый, из первого сна. Он в богато расшитом халате, парчовой шапочке, отороченной мехом, сафьяновых сапогах с загнутыми носами. Егор вспоминает, что таких богатеев у иноверцев зовут ханами. Хан держит в руках пиалу, понемногу потягивая белый напиток. Рядом стоит, склонившись в полупоклоне, слуга с кувшином наготове.

Неожиданно полог шатра откидывается, внутрь входит коренастый воин с повязкой на одном глазу. Он встревоженно что-то говорит. Хан резко вскакивает и, бросив пиалу, выходит из шатра. Они идут по степи в сторону пасущихся лошадей. На земле лежит гнедой арабский жеребец. Он уже не кажется золотым под шкурой волной проходят судороги, морда покрыта пеной. Егор понимает — коня отравили. Понимает это и хан. Он вынимает из ножен кинжал и одним движением перерезает горло коню, прекращая страдания. Вытерев лезвие о полу халата, возвращает его в ножны. Склонившись к мёртвому коню, рукой закрывает глаза и что-то шепчет, как шепчут погибшему другу. Затем макает палец в тёмную пузырящуюся кровь любимца и рисует себе на лбу и щеках полосы. После чего выпрямляется и поворачивается.

Сбежавшиеся слуги и воины делают шаг назад, так страшен взгляд повелителя. Только одноглазый воин выдерживает этот взгляд, он коротко что-то приказывает остальным. К хану подтаскивают пастуха, ровесника Егора. Светловолосый, синеглазый отравитель дерзко смотрит в лицо хану. Его разбитые в кровь губы кривятся в усмешке. Даже, когда его швыряют на колени, он не опускает головы. Одноглазый резко что-то спрашивает. Пастух вместо ответа плюёт на землю. Хан, не глядя, протягивает вбок руку. Ему подают саблю с блестящим лезвием. Все понимают, что сейчас последует. Понимает и пастух. Но всё равно не опускает голову, которой вот-вот должен лишиться. Взмах сабли и… Егора словно выдувает из сна прохладным ветром.

Он открыл глаза и приподнялся на локте. В полумраке увидел наполовину открытую дверь в сарай, подумав: «Ветром распахнуло». С улицы сильно повеяло прохладой. Вставать не хотелось, но Егор, как назло, не взял ничего, чем можно было бы укрыться. Широко зевнув, Егор встал и подошёл к выходу из сарая. Серый глухо зарычал. Пёс стоял, замерев, как тогда, в ночном.

— Неужели вновь Ульянка пожаловала. Никак, случилось чего, — прошептал Егор и вышел из сарая.

Ульянки не было, но над забором прямо в воздухе висел её дед. Весь в белом, наполовину прозрачный. Егор непроизвольно попятился, чувствуя, как пробирает озноб.

Призрак старика протянул руки, словно умоляя, не уходить.

— Что ты хотел, дедка? — тихо спросил Егор, поборов страх.

Если призрак сразу не набросился, то уж и не будет.

Старик полетел вверх к соседской крыше, но его словно что-то не пускало. Егор вспомнил об оберегах и заговорах Ворожеи. Они точно действовали. Побившись несколько раз о невидимую стену, призрак подлетел к крыше Егоровой избы. Он просочился в дверь чердака и вылетел из-под деревянного петушка, прикреплённого на краю конька. Проделав так несколько раз, призрак показал на крышу своего дома.

— Ты не зря на крышу лазил, хотел взять что-то на чердаке? — спросил Егор.

Призрак несколько раз кивнул и показал под конёк.

— На чердаке, у дверки, под краем конька? — уточнил Егор.

Призрак вновь кивнул и умоляюще сложил ладони.

— Хочешь, чтобы я твоим сказал? Но это только утром.

Призрак очередной раз кивнул и принялся подниматься вверх, постепенно развеиваясь белым дымом.

— И при жизни молчуном был, и в посмертии таким остался, — пробормотал Егор.

Он погладил Серого и отправился досыпать. Думал, глаз не сомкнёт, но вновь уснул. На этот раз крепко без сновидений. Проснулся от позвякивания ручки о ведро. Маменька шла в соседний сарай доить корову.

Егор, рассудив, что и соседи поднялись, отправился к ним. Хозяйка тоже доила, а Иван-кузнец разбирал штакетник, на который упал его отец.

— Доброго утра, дядя Ваня, — сказал Егор, заходя. Цепной пёс соседей повилял ему хвостом.

— Случилось чего, Егорша? — спросил сосед.

— Ты только маменьке и своей хозяйке не сказывай, но я видел призрак батюшки твоего. Он показал, что не зря на чердак хотел попасть. Там под коньком что-то спрятано, — ответил Егор.

Иван, без лишних слов, поправил лестницу и поднялся к дверке, ведущей на чердак, которую успел починить. Он открыл её и скрылся внутри. Вскоре появился, держа в руках небольшой чугунок, закрытый тряпицею. Иван быстро спустился и убрал тряпицу.

— Ох, ты ж, Божечки! — воскликнул он.

Внутри чугунка лежали несколько золотых червонцев и серебряные монеты достоинством поменьше. На голоса вышла соседка, а в ворота забежал Васька, ночевавший у Фильки.

Иван-кузнец объяснил семье, что Егору вновь сон вещий привиделся.

— Перепрятать собирался свёкор-батюшка, — сказала Васяткина мать, прижимая к себе сына. — Соседи ведь и нам крышу хотели подлатать.

— Ну, что ты так сразу, сударушка, — ответил Иван. — Может, хотел немного подкинуть на похороны.

Жена его перечить не стала, лишь пожала плечами.

— Батя, это получается, дедово наследство? — спросил Васька. После утверждающего кивка отца, попросил: — А можно мне крючков для рыбалки купить настоящих? А то у мельниковых двойнят есть, они намедни хвастали.

— Коровку ещё одну купим, — таким же мечтательным голосом, что и сын, протянула соседка.

— Сначала надел свой у барина выкупим, — твёрдо сказал Иван. — Тут, кажись, и на крючки, и на коровку останется. Егорша, уж и не знаю, как тебя благодарить?

Егор махнул рукой и ответил:

— Вот Ворона нам за так подкуёшь, и, считай, в расчёте.

Иван кивнул, затем достал из чугунка один червонец и протянул Егору.

— Возьми на удачу.

— Столько не возьму. — Егор заглянул в чугунок и выудил непонятно как сюда попавший медный пятак. — Вот этого и достаточно. Дырку пробью, на шею как оберег повешу, вот и будет и вам, и мне удача.

— Егорша! — раздался голос отца.

— Совсем забыл, мы ж косы и серпы точить собирались, пойду я, — сказал Егор и, распрощавшись с соседями, кинулся к себе, пока батька не осерчал.