Не лови золотого коня!

Глава шестая. Полнолуние

Дед Зуда устроился на тулупчике напротив Егора. Новости закончились, а поговорить старику хотелось.

— Луна-то сегодня яркая, светло как. Ты чего на ней видишь?

Егор ответил:

— Бабушка говорит, это Каин Авеля на вилы поднял.

Дед хмыкнул презрительно.

— Придумает тоже. Слушай, как дело было. Случилось то во времена, когда люди старых богов почитали. Жила в селенье одном девица, красоты невиданной. Сам князь на неё заглядывался, когда с дружинниками мимо селенья на охоту ездил. Померла у этой девицы матушка, а батюшка недолго горевал. Привёл в дом новую жену, бабу видную, но жадную и злую. Возненавидела мачеха падчерицу: то ли на приданое глаз положила, то ли красоте позавидовала, извести надумала. Как-то мужик её уехал на ярмарку, а мачеха ближе к ночи отправила падчерицу за водой. Как раз полнолунье было. Боялась красавица, а пошла, батюшки-то нет, вступиться некому. Набрала она воду в вёдра, на коромысло повесила, к дому двинулась. Порадовалась, что беда минула, да рано. — Дед Зуда сделал многозначительную паузу и продолжил, зловеще понижая голос: — Откуда ни возьмись, появилась нечисти тьма тьмущая, закружила вокруг девицы в ведьминских плясках. Ни вперёд, ни назад ходу нет. Упыри зубы точат, русалки скалятся, оборотни воют.

— У-у-у-у, — раздался неподалёку леденящий душу вой.

Дед на месте подскочил, креститься начал. Егор поначалу пошутить хотел, но передумал. Ещё хватит старика кондратий.

— Дедуль, это ж Серый. Неужто не узнал? Сам же недавно жаловался, что наш кобель вам с бабкой спать не даёт, — сказал он.

— Растудыть твоё коромысло! — в сердцах воскликнул дед. — Вот ведь напужал волчий сын.

Он достал из кармана зипуна чекушку и приложился к горлышку. Сделал несколько глотков и занюхал рукавом. Подумал, вынул из корзинки луковицу и горбушку хлеба. Егор тоже решил повечеровать. Вытащил пирог, что маменька сунула, разломил и протянул половину деду.

— Угощайся, дедка, чем богаты, тем и рады.

— Благодарствуй, — обрадовался дед Зуда. — Славно твоя маменька готовит. Что моей бабке, что вашей, не при них будь сказано, далеко до неё. Сказывали, она у вас парнишкой в тягости. Так вот, чтоб ей легко разродиться, голубушке.

Пирог дед ел, приставляя руку к губам, чтоб ни крошечки в бороду не уронить. Видать и впрямь его дома сдобой не баловали.

— Что там дальше-то с девицей? — спросил Егор, когда доели и молоком из крынки запили. Ему и впрямь интересно стало, чем сказка закончится.

— Так вот. Огляделась она, бедняжечка, пусто вокруг, только нечисть всё ближе подвигается. Некого на помощь позвать. Возвела глаза к небу, готовясь смертушку принять, да луну и увидала. Взмолилась девица: Луна-матушка, помоги мне сиротинушке, возьми к себе на небушко, буду тебе служанкою верною. Тут с неба от луны луч опустился тропкою ровною, разогнал своим светом упырей да ведьм. Девица обрадовалась, да так с коромыслом по лучу к луне и пошла. Осталась она у луны в услужение, и стали звать её Дождевицею. В ясные ночи её на луне хорошо видать. Когда же ночью идёт дождичек — это девица-Дождевица из вёдер землицу поливает.

Закончив рассказ, дед Зуда сел, обхватил руками колени и уставился в небо. Егор и вовсе лёг рядом на спину, закинув руки под голову.

— На девицу с коромыслом и впрямь больше похоже, — сказал он.

Егор начал задрёмывать, но его разбудил Серый, пробежавший мимо. Пёс, посмотрел на хозяина, сверкнув зеленым огоньком в глазах, и потрусил в сторону кустов у перелеска. Его серая шерсть почти сливалась с окружающей темнотой.

Егор сел, провожая глазами Серого. В перелеске он заметил мелькнувшую фигуру в белом. Дед Зуда, тоже это заметивший, вновь начал креститься и прошептал:

— Господи, дай эту ночь пережить.

— Егорша… — донёс ветер еле слышный шёпот, перешедший в стон.

Что-то белое мелькнуло уже ближе. Егор встал, дед Зуда потянулся за заветной бутылочкой.

— Егорша, иди ко мне, — вновь зашелестел шёпот. И неожиданно сменился на визг, рычание и детский вопль: — Волки! Спасите!

Егор кинулся в сторону кустов. Дед Зуда, поначалу рванувший в противоположную сторону, опомнился и поковылял вслед за напарником. Пока он дошёл, Егор уже вытащил из кустов двух перепуганных парнишек, лет десяти, закутанных в куски белого холста. Серый стоял рядом и тихо, но довольно грозно рычал.

— Мы не со зла, попугать хотели, — сказал один из похожих друг на друга как две капли воды мальчишек. Он шмыгнул, утерев нос рукавом.

— Попугать? Вот я вам ухи-то надеру! — прикрикнул дед Зуда, присмотрелся и сказал: — Ага, Сидора-мельника двойнята. А ну-ка, пойдёмте, сдам вас батьке на руки. Егорша, присмотри тут за табуном, я в село.

— Дедка, не надо к батьке, — заныл второй близнец. — Мы больше так не будем.

— А вот нечего было у меня яблоки красть, — злорадно сказал дед Зуда и погнал озорников в сторону села.

Егор вернулся к костру и сказал Серому:

— Это, конечно, не конокрады, но ты молодец.

Он достал из корзинки кусочек сахара и скормил на ладони верному сторожу. Заслужил. К тому же рядом не было никого, кто бы начал причитать, что он добро на скотину переводит. Егор и лошадок втихаря подкармливал. Живность он любил.

Подумав, что с таким сторожем и поспать можно, Егор прилёг на дедов тулупчик. Он не стал прислушиваться к доносившемуся со стороны посёлка шуму. Дед придёт, всё расскажет.

Сон накрыл, как только голова коснулась земли. Яркий, словно не сон, а явь.

Слепит летнее солнце, освещая всадника на холме. Всадник сидит на мощном вороном коне. В поводу второго держит. Гнедой скакун, словно танцует на месте, переставляя тонкие ноги. Рыжие грива и хвост и лоснящаяся шкура отливают золотом под солнечными лучами.

Всадник не здешний. Круглое смуглое лицо с чёрной бородкой и усами, раскосые тёмные глаза, шлем на голове, наплечники кожаные на парчовом кафтане, ножны на поясе. Главный воин, среди бесчисленного воинства, огибающего холм с двух сторон, как река. Тревога охватывает Егора, он понимает — перед ним враги, нужно бежать, бить в колокола, поднимать народ честной на битву.

— Дон-дон-дон, — звенит колокол.

Егор резко открыл глаза и понял, звон колокола — уже не сон. Что-то случилось в селе. Он вскочил с места, напряжённо всматриваясь: не пожар ли. Отблески виднелись, но это лампы и факела. Зарева Егор не увидел.

— Неужто снова кто пропал или утоп? — прошептал Егор.

Он надвое разрывался: хотелось бежать в село, но и табун оставлять нельзя. Вдруг переполох устроили конокрады, готовясь под шумок увести лошадей. Егор остался. Он стоял у костра, поворачиваясь то к мирно пасущемуся табуну, то в сторону дома. Шум постепенно стихал. Отблесков от ламп становилось меньше.

«Если бы что дурное, не разошлись бы люди так быстро», — подумал Егор. Успокоиться успокоился, но на смену тревоге пришло любопытство. Нестерпимо захотелось узнать, а что это было?

Завидев деда Зуду, Егор не удержался и поспешил ему навстречу.

Дед ожиданий не обманул, сразу приступив к рассказу.

— Эти пострелята, мельниковы дети, невесть что придумали! — возмущённо начал он. — Вырядились привидением и давай народ пугать, в окна заглядывать. У дома старосты Степана звали, вот как тебя. Повыскакивали мужики из изб, да не сразу, ночь-то ведьминская. Пострелята уже к нам с тобой подались. За мужиками и бабы выползли. Кто-то из старух и скажи, что это Ульянка, упокой господи её душу грешную, на девятый день за жертвой явилась.

— Эх, подруженька, и после смерти тебе бедной покоя нет, — сказал Егор.

— Это что, — продолжил дед Зуда, взмахивая руками. — Собрались все идти на Неупокоенное кладбище. Могилку разрыть, да покойнице кол осиновый в сердце забить и водицей святой залить. В колокол ударили, народ собирая. Но я, Бог миловал, успел. Поведал сельчанам, что за покойнички здесь ходят. Чтой-то утомился я, прилягу, пожалуй. Ты, Егорша, ежели что, буди.

Дед лёг на тулупчик, плотнее закутался в зипун и вскоре засопел, похрапывая. Егор вновь присел у костра, вспоминая недавний сон и дивясь на него.

Неожиданно к нему вновь подошёл Серый и, слегка поскуливая, прижался к ноге. Егор погладил пса, успокаивая. Но тот замер, уставившись в одну точку. Проследив за его взглядом, Егор вздрогнул. За костром, напротив него стояла Ульянка. Как-то даже мысленно не поворачивался у Егора язык назвать её мавкой или утопленницей. Почти прозрачная, через неё виднелись и перелесок, и кусты, на голову с распущенными волосами был надет его венок. Ульянка приложила палец к губам, призывая не будить старика. Невольно Егор поднял руку, перекреститься. Ульянка отрицательно повертела головой, затем тихо-тихо сказала, не разжимая губ:

— Маменьке передай, пусть молится. Мне уже чуток до освобождения осталось. За Васяткой приглядите. Тётушка в эту ночь померла. Больше не приду. Прощай, Егорша.

Егор почувствовал, как глаза заволокло слезами, а когда сморгнул, за костром никого не было. Серый прилёг рядом и спокойно уснул.

— Хороши сторожа, — прошептал Егор, глядя на деда Зуду и Серого. — А за Васяткой мы присмотрим, Ульянушка. Спи спокойно, голубка.