Введение в общую теорию языковых моделей

Дистинктивная функция фонемы, взятая в ее предельном значении

До сих пор мы говорили о фонемах как о носителях смысла, причем под смыслом мы понимали любое значение слова или, по крайней мере, морфемы, далеко выходящее за пределы самого звучания. Звук – это одно, а языковое значение, носителем которого он является, – это другое. Поэтому между звуком и значением, собственно говоря, нет ничего общего кроме того, что звук является носителем и выразителем значения. Однако можно пойти и дальше и не связывать себя определением фонемы каким-нибудь выходящим за пределы звука значением.

В современной лингвистике существует огромная по своей интенсивности тенденция рассматривать не только морфемы, слова или фразы, но и фонемы вне всякого их смыслового функционирования. Многие лингвисты даже бахвалятся тем, что они строят или построили фонологию вне всякого понятия смысла. Возможно ли это, и если возможно, то каким образом?

Необходимо согласиться, что не только фонемы, морфемы, слова или фразы имеют в языке свой смысл, но что имеется полная возможность рассматривать вне всякого языкового смысла и фонемы, и морфемы, и слова, и целые фразы. В самом деле, если мы возьмем такой звуковой комплекс как «аба», то в предметном отношении и в отношении коммуникации этот комплекс совершенно лишен всякого смысла. Прибавляя к нему некоторые звуки и получая такие звуковые комплексы как «даба», «заба», «каба» и т.д., мы опять-таки получаем бессмысленные наборы звуков. Но мы отдаем себе полный отчет в том, что нам ясен смысл «а» и «б» и первых по порядку звуков в других, только что названных сочетаниях.

Разве мы не знаем, что «а» есть именно «а» или что «б» есть именно «б»? И разве это не значит, что «а» имеет свой определенный смысл, именно смысл звука «а», и что также «б» имеет тоже свой определенный смысл, именно смысл звука «б»? Но ведь тогда это значит, что звуки «а» и «б», а также начальные согласные в других приведенных нами словах вполне определенно несут с собою дистинктивную, смыслоразличительную функцию. И разве «даба» ничем не отличается от «аба»? Отличие тут совершенно налицо. И разве звуковой комплекс «каба» ничем не отличается от «заба»? Конечно, отличается. Единственно, что тут можно сказать, это только то, что дистинктивная функция фонемы не выходит здесь за пределы самих же звуков, что бессмысленность подобного рода наборов звуков не есть бессмысленность в абсолютном смысле слова, а только бессмысленность в отношении сообщаемого предмета, в отношении какой-нибудь логической мысли или в отношении какой-нибудь осмысленной коммуникации.

И вообще можно ли говорить о каком-нибудь абсолютном отсутствии смысла и о какой-нибудь абсолютной бессмыслице? Когда мы говорим о бесформенной куче песка или грязи, то в абсолютном смысле слова это не значит, что наша куча не имеет никакой формы. Это – самая настоящая форма, но, правда, пока еще не форма какого-нибудь обработанного и приведенного в норму предмета. Когда мы говорим о безвольном человеке, то это тоже не значит, что наш человек действительно лишен всякой воли. Это значит только то, что воля данного человека проявляет себя каким-то особенным и специфическим образом. Когда мы говорим, что этот музыкант играет и поет неритмично, это не значит, что в его игре или пении отсутствует всякий ритм. Это значит, что ритм у него есть, но этот ритм плохой. В математике мы говорим о нуле, но разве это значит, что нуль есть ничто? Ведь если б это было так, то никакого нуля не существовало бы. А он вполне определенно существует. Он является числом и притом целым числом, а не каким-нибудь дробным, четным числом и даже положительным. Над нулем производятся в математике разные операции, и эти операции подчиняются самым строгим правилам. Даже когда мы произносим «ничто», значит ли это, что мы ничего не произносим и что слово «ничто» не имеет никакого смысла. Ведь «ничто» есть именно не что-нибудь иное, как именно «ничто». Оно является носителем вполне определенного и точного смысла, а, именно, смысла «ничто». Следовательно, «ничто» вполне определенно есть некоторого рода «нечто». Иначе мы никогда не произносили бы слова «ничто» и оно не имело бы для нас ровно никакого смысла.

Из таких примеров вытекает, что бессмысленный набор звуков тоже имеет свой смысл, а именно смысл бессмыслицы. Отсюда следует также и то, что о смыслоразличительной функции фонемы можно и нужно говорить не только в тех случаях, когда она является носителем какого-нибудь незвукового смысла, но и в тех случаях, когда она является носителем смысла самих же звуков, взятых самостоятельно и вполне изолированно. Тут даже нет той одноплановости, которая характеризует собою всякую внесмысловую оценку звуков. Тут есть и своя двухплановость, но только вторым планом является здесь сам же звук. В глобальном виде он действительно лишен двухплановости. Но там, где звук уже осознан как таковой, отождествлен сам с собою и различен со всеми другими звуками, там он уже получил свой собственный смысл, в данном случае не выходящий за пределы его же самого и лишенный обыкновенной языковой семантики.

Такую дистинктивную функцию фонемы можно назвать досемантической, допредметной или беспредметной, докоммуникативной и доязыковой. Однако, собственно говоря, тут есть и своя семантика, и своя предметность, и своя коммуникация, и свой язык. Единственной оригинальностью такой дистинкции и такого смыслоразличения является только то, что мы остаемся здесь в пределах самих же звуков, и наша коммуникация ограничивается только пределами своих же звуков.

Можно сказать даже больше того. Фонемы «баба», «жаба», «раба» несут с собой усложненную дистинктивную функцию, а никак не первичную. Нужно твердо помнить, что звуки, взятые сами по себе, тоже имеют свой собственный смысл, и что им тоже свойственна смыслоразличительная функция, хотя бы мы и не говорили ни о чем другом, кроме как о них самих. Поэтому удобно будет назвать такую дистинктивную функцию фонемы, именно первично-дистинктивной. Если использовать понятие функции и аргумента, имевшее у нас место раньше, то можно сказать относительно этих первичных дистинкций в фонеме, что всякая фонема обладает дистинктивной, или смыслоразличительной функцией так же и в том случае, когда аргументом этой функции являются сами же звуки, взятые как таковые. Поэтому нельзя сказать, что фонема есть результат различения в области означающих. Даже и в бессмысленном наборе звуков эти последние являются не просто означающим, но и означаемым. Иначе, мы не будем знать, что звук «а» есть именно звук «а» и звук «б» есть именно звук «б». Если эти звуки являются для нас не просто беглыми и неуловимыми, неразличимыми звуками сплошного речевого потока, но фонемами, то они являются и означающими и означаемыми одновременно.

Поэтому удобно будет назвать такую дистинктивную функцию фонемы, именно первично-дистинктивной. Она лежит в основе всех прочих дистинкций, которые несет с собою звук. Если бы не было этой первичной, досемантической, дознаменательной дистинкции в пределах одной звуковой области, то были бы невозможны и никакие другие смыслоразличительные функции фонемы. Поэтому необходимость изучения этих первичных, дистинктивных фонем, делается ясной сама собой.

Другое дело – значение такого рода первично-дистинктивных функций фонемы для языкознания. Если мы с полной убежденностью признали необходимость изучения первично-дистинктивных функций фонемы, то сейчас мы с такой же убежденностью должны признать, что это изучение очень слабо связано с проблемами языкознания и, по-видимому, не имеет к нему никакого отношения. Ведь язык же есть орудие общения; и то, что он сообщает, только в редчайших случаях имеет своим предметом звуки, как таковые. В процессах обучения, в изложениях грамматики и вообще в вопросах языкознания звуки, как таковые, в какие бы бессмысленные сочетания они не вступали, конечно, являются своим полноправным и самостоятельным предметом, который обладает также и своим полноправным и самостоятельным смыслом. Но если иметь в виду бесконечную область человеческого общения и человеческих сообщений, то категория этих первично-фонематических дистинкций, само собой разумеется, чрезвычайно мала и применение ее ничтожно. Поэтому справедливость заставляет сказать, что формулируемые здесь нами первичные дистинкции фонемы, может быть и являются в некотором смысле основой языка, но отнюдь еще не являются самим языком. Они являются предметом самостоятельного изучения, но это изучение пока еще не языковедческое, так как язык не есть просто одно звучание.

Однако мы хотели бы, чтобы наше учение о фонеме преследовало бы не доязыковую, но именно языковую цель, поэтому вернемся к обычным языковым дистинкциям звуков языка и будем говорить о смыслоразличительных функциях в обычном понимании, т.е. уже усложненном и вторичном, когда звуки языка свидетельствуют о каком-то реальном человеческом общении, а не ограничиваются только самими собою.