Список

Глава 6. Струн моих скромный плач

Смотрю, как смиренно любовь засыпает

Под струн моих скромный плач.

Смотрю я на грязь, что отмыть замышляет

Струн моих скромный плач.

Почему никто не учил тебя,

Как признаваться в любви?

Не знаю, кто подчинил тебя,

Льдом сковав сердце в груди.

Смотрю я на мир, что не бросил крутиться

Под струн моих скромный плач.

О том, что должны на ошибках учиться,

Струн моих скромный плач.

«While My Guitar Gently Weeps», «The Beatles»

Тео поднимался по наружной лестнице, ведущей к квартире Гермионы, когда услышал странные звуки, которые заставили его остановиться и насторожённо прислушаться.

«Мне ведь не могло показаться?.. Я точно слышал чей-то плач… А кто тут ещё может плакать, кроме Гермионы Грейнджер?.. Больше некому, точно…»

Они с Маркусом решили подарить Грейнджер на новоселье «подарок», который Теодор теперь крепко сжимал в руках, не имея ни малейшего понятия, каким образом выйдет из неловкой ситуации. Во-первых, он представил, каким дураком будет выглядеть, вручая этот… «подарок». Во-вторых, и в главных, Тео было неуютно от того, что услышал, как Гермиона плачет, потому что общение с эмоциональными людьми доставляло ему некоторые… трудности.

Он уже развернулся и начал спускаться по лестнице, собираясь вернуться к себе, но, выругавшись, повернул назад, чтобы снова начать подниматься в квартиру, затем выругался еще раз и замер на полпути, совершенно не зная, что делать дальше. Взглянув на «подарок», болтающийся в руках, Теодор выругался в третий раз.

«Чёртов Маркус Флинт! Провалиться бы ему со своей дурацкой идеей!»

Аппарировав к себе, он оставил «подарок» в спальне, а затем вернулся на лестницу и остался ждать.

Гермиона выбралась из своей маленькой квартиры наружу через окно ванной комнаты и теперь сидела на крытой шифером крыше, разглядывая звёзды и Луну. Закутавшись в тёплый коричневый свитер, она грустно размышляла о жизни.

«Интересно, могла ли я хоть что-то изменить? Легче относиться ко всему, избежать многого из того, что уже случилось?..»

Спустя какое-то время Гермиона отказалась от этого бесполезного, выматывающего душу занятия, и слёзы потекли у неё из глаз, как из старой, дырявой лейки.

Одиночество медленно, но неуклонно пожирало её изнутри… Родителей не было на этом свете: они умерли от рака вскоре после войны. И ей так их не хватало! Она давно уже жила самостоятельно и независимо, но именно сейчас чувствовала, что провела с ними слишком мало времени. Став старше, Гермиона так и не успела пообщаться с матерью и отцом на равных и по-настоящему завидовала тем людям, у которых были "взрослые" отношения с родителями. А когда видела женщин, выбиравших что-либо в магазине со своими мамами или приглашавших отцов на ленч, всегда ощущала острую боль, сожаление, раскаяние, даже зависть.

«Конечно, я могла бы утешиться тем, что, по крайней мере, рядом всегда были верные друзья, только вот где их чёрт носит сейчас, когда я нуждаюсь в поддержке больше всего? Зачем уезжать за тридевять земель, разыскивая лекарство от проклятия, если такого в помине не существует? Они не поверили, что я исчерпала все возможности и потратила все силы в поисках средства против этого проклятия? Почему вместо того, чтобы остаться со мной и помочь прожить оставшиеся полгода так, как мне хочется, они помчались успокаивать собственное чувство вины и угрызения совести?

Невыносимо трудно каждый день натягивать на лицо счастливую маску, изображать, что жизнь прекрасна и всё в порядке. Но ещё тяжелей притворяться, что мне не страшно. Если я и позволяю себе поплакать иногда, то просто потому, что заслужила это, правда же?»

Тёплая ночь подмигивала звёздами, лёгкий ветерок сдувал распущенные волосы на лицо, а она всё плакала и плакала, пока не услышала, что снизу раздаётся какой-то шум. Чуть вытянув шею, Гермиона выглянула за карниз крыши, осмотрела лестницу, обвивавшую стену дома, но никого не заметила.

«Скорей всего, это ветер задел какую-нибудь жестянку», — подумала она и, подавшись назад, к окну, сдвинулась ближе к скату, образованному двумя плоскостями крыши.

Горло распирал болезненный ком, и, с трудом сглотнув, Гермиона снова позволила слезам литься, безжалостно продолжив вечеринку в честь самой себя, такой несчастной и одинокой.

Тео с опаской прислушался к рыданиям, раздававшимся с самого высокого ската крыши.

«Странно… Я думал, мисс Грейнджер всегда боялась высоты. И, вообще, зачем она туда забралась? Это, конечно, неприлично, но, думаю, придётся аппарировать в её квартиру и узнать, в чём там дело. В конце концов, я уже поступил подобным образом той ночью, когда выкрал копию списка, так что теперь стыдиться нечего. К счастью, хозяйка до сих пор не озаботилась поставить какие-либо охранные заклинания».

Войдя в гостиную, половина которой была отведена под кухню и столовую, Теодор побежал в ту часть квартиры, где находилась довольно большая спальня, выходящая окнами на улицу, и гардероб. Там тоже никого не обнаружилось. Осталось проверить только маленькую ванную комнату, войти в которую можно было из столовой, перешагнув высокий порог. Тео показалось, что именно оттуда доносился плач, который он слышал раньше.

Он задумался, следует ли ему окликнуть Грейнджер или можно просто постучать. В итоге сделал и то и другое — сначала постучал, а потом позвал:

— Гермиона? Гермиона Грейнджер?

Честно говоря, Теодор снова чувствовал себя ужасно глупо. Громко вздохнув, он медленно приоткрыл дверь. Пустая ванная комната выглядела совершенно нежилой: открытое настежь окно, полощущиеся на ветру занавески. Тео быстро прошёл внутрь и высунул в оконный проём голову.

Она плакала, неловко устроившись на волнистом шифере.

«Почему Гермиона Грейнджер сидит на крыше совершенно одна и плачет?»

Теодор приподнял створку повыше, огляделся по сторонам и, перешагнув через подоконник, аккуратно вылез наружу.

Угрюмо и сосредоточенно он прошёл вдоль водосточной трубы, прижимаясь спиной к стене дома и держа наготове палочку на тот случай, если вдруг сорвется. Подобравшись поближе, он громким шёпотом окликнул:

— Гермиона Грейнджер, что ты творишь, чёрт возьми?

— Всего одна ночь понадобилась, чтобы из мисс Грейнджер я превратилась в Гермиону Грейнджер. Это определённо прогресс, — прозвучал тихий ответ.

Спрятавшись в уголке, где сходились потолок ванной комнаты и основная кровля, Грейнджер сидела в совершенном одиночестве. Одетая в какую-то нелепую застиранную одежду, прижав голову к коленям и скрутившись почти в клубок, на крыше горько плакала сбитая с толку, запутавшаяся девушка.

Тео был шокирован, увидев её в таком состоянии.

«Почему она так на меня действует?.. Я почти в панике…»

Сердце бешено колотилось в груди, когда он осторожно подобрался к Гермионе и, опустившись на колени, спросил:

— Так ты лгунья?

— Что?

— Ты лгунья? Поскольку у меня создалось впечатление, что Гермиона Грейнджер, с которой я ходил в одну и ту же школу, боялась высоты. А теперь она разгуливает по скользкой крыше четырёхэтажного дома, не пользуясь даже магией, чтобы обезопасить себя от падения. Поэтому должен спросить ещё раз: ты лгунья?

Она чуть качнула головой, потом закрыла лицо руками и снова заплакала.

«Вот чёрт! Не умею я обращаться с плачущими женщинами! И что означал её кивок на вопрос о том, лгунья ли она?»

Тут Грейнджер открыла глаза и, грустно улыбаясь, взглянула на него.

— Мне всегда нравилась высота. Именно поэтому я любила стоять на башнях Хогвартса. Ненавижу полёты на метле, а вот высота мне нравится.

— Ну что ж, вот и ответ на вопрос, — отрезал Тео, схватив под руки и не давая ни малейшего шанса возразить, аппарировал обоих в её квартиру.

Совсем не по-джентельменски толкнув истеричку на диван, он открыл входную дверь и вышел, не сказав ни слова.

Гермиона вытерла слёзы рукавом свитера и ошарашено спросила:

— Интересно, что это было?

Спустя несколько минут Теодор вернулся, держа в руках небольшой коричневый бумажный пакет. Не дойдя до дивана, он бросил его Гермионе на коленки и объявил:

— Подарок на новоселье от Флинта и от меня. На всякий случай сообщаю: это идея Маркуса, я был категорически против.

Присев на стоящий перед диваном сундук, Тео с присущим ему равнодушием наблюдал, как Гермиона медленно, с некоторой опаской, открывает пакет.

— О, мои звёзды! — воскликнула она, заглянув внутрь. — Ты знал, что лежало в пакете до того, как швырнул его мне?

— Конечно, — удивился он. — Вы не расслышали? Я же сказал, что подарок от Маркуса и от меня.

Гермиона вытащила из пакета коричневого котёнка с большими зелеными глазами. Поднеся его к самому лицу, она ласково потёрлась о мягкий пушистый клубок щекой.

— Ты же говорил, что кошек заводить нельзя.

— Это не кошка, — Тео еле заметно улыбался. — Это котёнок. Я удивлён, что вам до сих пор не известна разница между ними. Кошка большая, котёнок маленький. Напомните, чтобы я никогда не разрешал вам подбирать размер одежды или снимать с меня мерки.

Гермиона обхватила маленькое извивающееся тельце обеими руками.

— Я не могу оставить его у себя.

— Можете, ведь я разрешил, — возразил Теодор.

Гермиона состроила забавную гримаску, не зная, что ещё сказать.

«Конечно. Тео не понимает. А объяснить я не могу. Кто позаботится о котёнке через полгода, когда меня не станет?»

Она решительно сунула пушистый клубок ему на колени.

— Нет.

Нахмурившись, Тео столкнул котёнка со своих ног, и тот, приземлившись на все четыре лапы, метнулся куда-то под стул.

— Маркус выбрал в подарок котёнка, потому что Малфой как-то упоминал: у вас всегда жили кошки. В чём проблема?

— У меня действительно всегда жили кошки, и нет совершенно никаких проблем.

— Помню, в школе за вами хвостом ходил тот рыжий монстр.

— Живоглот. Его звали Живоглот, — Гермиона вздохнула.

Она устало откинулась на спинку дивана, наблюдая за неугомонным зверьком, который пытался взобраться наверх, цепляясь когтями за обивку. Гермиона едва удерживалась от того, чтобы наклониться и взять это чудо на руки.

— Так почему бы тогда не взять его себе? — Тео всё ещё хмурился. — Если вы не заберёте, я не знаю, что с ним делать, мисс Грейнджер. Маркус сказал, что котёнка принесла его подружка. Мне он точно не нужен. Скорей всего, придётся просто выбросить его обратно на улицу.

Гермиона не выдержала и всё же подобрала пушистый клубок, посадив на диван, но продолжала старательно делать вид, что совершенно не обращает внимания на его копошение рядом.

— Вы не посмеете так поступить, мистер Нотт.

— Ну, почему же? Я бы смог, — сказал он по-прежнему недовольно. — Вам он не нужен. Мне тоже. Никто не хочет забрать его себе. Значит, придётся от него избавиться.

— Почему ты постоянно хмуришься? Ты был бы очень симпатичен, если бы хоть иногда улыбался. В тебе нет классической красоты, как у Блейза, или привлекательной беспечности, как у Малфоя, (хотя, по правде сказать, для меня он настоящая «заноза в заднице»), но большинство женщин нашли бы тебя очень красивым… Ну, если бы ты улыбался.