Виктор Коклюшкин

Орел или решка?

Цепочкой, готовые ко всяким неожиданностям, шли Померанцев, Надя и Валентин.

Валентин оглядывался, зло зыркал глазами. Кинулся бы с голыми руками хоть на океан, хоть на небо. По океану так вмазал бы кулаком, что брызги долетели бы до Луны! А небо стиснул бы с такой силой, что оно пискнуло бы и пролилось дождем. Вот как он был готов драться за Надю, за Михалыча!.. Грудь побаливала, на зубах хрустел еще песок. Валентин плевался, кашлял, сопел.

Шли берегом. Ветер гнал длинные волны, как полководец войска в наступление: батальон за батальоном, волна за волной. Ворчал океан, чем-то был недоволен. Волны набегали на песок, сердито шипя, словно хотели схватить и унести наших путешественников с собой (а может, и вправду хотели?!). Но не доставали, не дотягивались.

Первым колодец заметил Валентин.

— Глядите-ка, — сказал недоуменно, — скважина…

— Удочка! — воскликнула Надя. — Смотрите, удочка!..

Рядом с колодцем лежала аккуратно свернутая суровая нитка с загнутым гвоздиком. Теперь сомнений не оставалось — Михалыч удил именно здесь!

Ровные стены колодца трубой уходили вниз. Из черноты тянуло холодом, как с Северного полюса. Вот что — оказывается, не только в песке, но и тут, на берегу океана, дыра в глубь Земли!

Валентин, чувствуя ответственность профессионала-буровика, наклонился над дырой, плюнул туда, крикнул: «Эй!»

— Глубоко, — уважительно сообщил, обернувшись. — Куда ведет — хрен ее знает! Гм!.. Пардон!.. Думаю, что метро, — высказал он сногсшибательную мысль.

— Какое метро?! — почему-то с обидой проговорил Николай Николаевич. — Откуда оно здесь?!

— Судя по направлению, — спокойно сказал буровик. — Хотя, конечно, дело давнее…

Николай Николаевич присел на корточки и начал что-то чертить на песке пальцем, приговаривая задумчиво: «Так… Так… Так… Ишь ты!» Волны норовили смыть чертеж, но не дотягивались.

— А ну-ка, посмотрите, что получилось, — пригласил он. — Видите, вот это — космический корабль, а эти две точки, — он показал на дырочки в песке, — колодец и скважина, куда Валя… Валентин Васильевич провалился… и расположены они, видите, практически на одной прямой.

— Что ж он, из-под земли, что ль, прилетел? — понял по-своему Валентин.

— Я не говорю, что из-под земли, — терпеливо объяснил Николай Николаевич, — но какая-то связь здесь, безусловно, есть… Должна быть…

Валентин опять глянул в колодец, наморщил лоб. Солнце подвинулось на небе и уронило луч в темную глубину.

— Глядите! — воскликнул Валя. — Следы!

Действительно, метрах в трех от поверхности, там, где на стенах колодца начиналась сырость, четко отпечатались следы сапог.

— Михалы-ыч!.. — жалобно всхлипнула Надя.

Валентин скинул с плеча веревку (он теперь с ней не расставался), обвязал вокруг пояса, другой конец решительно протянул Померанцеву:

— Держите!

— Нет, — Николай Николаевич потянул веревку к себе, — полезу я, у вас, молодых, вся жизнь впереди, а я уж… И не спорьте!

Он насупился и тоже обвязался веревкой. Теперь они оба стояли обвязанные, будто играли в какую-то игру. Смотрели упрямо, с вызовом. Валентин набычился, шея покраснела — если уступит, как тогда Наде в глаза смотреть?! А Николай

Николаевич не мог взять грех на душу — вдруг с Валентином что случится?! Как тогда жить дальше?!

— Пока мы здесь время теряем, — выкрикнул он, — Михалыч там, возможно, уже!..

— Так не держите меня! — дернул веревку Валентин.

— Поймите, я же хочу как лучше! — Померанцев дернул к себе.

Валентин опять к себе. Померанцев — к себе и сильнее. Валя покачнулся и едва не упал.

— Ты че?! — взъярился он. — Офонарел, что ли?! Да я тебе!..

В общем, до драки оставалось немного. И где — в древней Атлантиде! И из-за чего — из-за права рисковать своей жизнью!

Надя встала между ними, уперлась ладошками в напирающие мужские груди.

— Ну зачем вы так? — говорила укоризненно. — Николай Николаевич, вы же взрослый человек!.. Валя, а ты?! Ну, прошу вас, успокойтесь!.. Киньте лучше монетку. Если орел, лезет… пускай лезет Валя, если решка — вы, Николай Николаевич…

Померанцев усмехнулся: «Ну, конечно, орел — Валя! Ах, любовь, любовь!..», достал из кармана юбилейный рубль, подкинул. Монета сверкнула в воздухе и — нырнула в колодец. Вытянули туда шеи, помолчали. Николай Николаевич опять полез в карман пиджака, покопался и выудил копейку. Протянул ее на ладони Наде. Девушка широким махом подкинула копейку — «ой!».

Монетка как-то криво взлетела и — упала в колодец.

— Ну, ты даешь! — с досадой, укором и восхищением сказал Валентин. — Ну… теперь моя очередь.

Померанцев достал три рубля.

— Так бумажка же… — сказал Валя.

— Больше нету, — похлопал себя по карманам Николай Николаевич. — В самолете оставил…

Валентин взял три рубля, помял их, вздохнул. Многое вспомнилось в эту минуту: и как на последний трешник, бывало, брал бутылку красного, и как счету не знал трешницам (да что трешницам — четвертным!), получая на скважине зарплату с надбавками за дальность, за вредность, за глубину, за мир во всем мире!

Еще вспомнилось, как почтальон приносил бабушке пенсию… Бабушка в тот день наряжалась: повязывала чистый платок и с утра садилась у окна ждать. Почтальонша появлялась не раньше полудня.

— На, распишись, — говорила она как провинившейся.

— Дык, я слепая совсем, — врала бабушка в очередной раз, скрывая свою безграмотность, — вот внучек за меня распишется, можно?

— Ну пусть внучек, — безразлично соглашалась почтальонша. И давала бабушке три трешницы — пенсию за убитого на войне мужа. А сама-то бабушка пенсию не получала, справок каких-то все не хватало, а ходить по начальству — это ж сколько людей от дела отрывать!

Многое вспомнилось Валентину. И не подкинул от трешницу вверх, а бережно расправил и отдал Николаю Николаевичу.

— Спасибо, — сказал зачем-то и стал развязывать на себе веревку.

Николай Николаевич вздохнул. Вот и все разрешилось — лезть ему! Он сел на край колодца, спустил одну ногу, другую, помедлил и… оттолкнулся. Больно ударился коленкой, веревка впилась в тело. Он стиснул зубы.

— Травлю помалу! — крикнул Валентин. — Два рывка — сигнал вытаскивать!

Померанцев спускался. Все темнее и холоднее становилось. Даже веревка промерзла и жгла ладони. Вытягивая ногу, он всякий раз ожидал нащупать дно. Дна не было…

Надя, наклонившись, смотрела ему в затылок, и вот уже не видно Н.Н. Померанцева. Только угадывается во тьме какое-то шевеление… Веревки оставалось совсем мало, и, наконец, она натянулась в руках у Валентина. Тяжело и безнадежно. Что делать? Буровик ждал сигнала — его не было.

— Николай Нико-ла-ич!.. — позвала Надя. — Вы где-е?!

И ответа не было тоже.

Померанцева выволокли еле живого. Синий, на ушах иней, под носом сосулька.

— А Михалыч?.. — у Валентина дрогнул голос. — О-он… где?

— М-мих-халыч… — Николай Николаевич опустил глаза и потянул с головы шляпу.

— Николай Николаевич, наденьте головной убор! — взмолился Валентин.

— Ва-Ва-Валя… На-На-Надя… — Померанцева колотил озноб, иней таял на ушах и стекал капельками за шиворот. — Ч-человеческий орг-га-низм не с-спос-собен выдержать с-столь низ-кие температуры. А-а-апчхи!

— Николай Николаевич, наденьте головной убор! — не успокаивался Валентин. — Я прошу вас: наденьте!

— Он всегда был такой добрый… такой… — у Нади на глазах набухли слезы, подбородочек задергался.

— Есть! Есть, а не был! — заорал Валентин. — Что вы… его хороните раньше времени!

— Он всегда… есть такой добрый… такой… хороший… — повторила Надя, и быстрые, обильные слезы выкатились у нее из глаз.

Она вдруг вспомнила папу с мамой и бабушку, и так ей стало страшно, что и они когда-нибудь умрут, что упала она Валентину на грудь и разрыдалась. И стояли они оба оглушенные. И не было их роднее и несчастнее в эту минуту никого во всей Атлантиде!

Глава двадцать третья